Глава 19. «Не отпускай меня» (1/2)

Август 1948

Рассел с большим удовольствием рассуждал о преимуществах резиновой подошвы, пока Гаспар просматривал список предпринимателей из-за границы. Одни из них предлагали услуги в Аммосе, другие открывали филиалы и заключали сделки. Он и представить не мог, какое сумасшедшее количество иностранцев находилось в стране, и с каждым днем эта цифра росла. Очевидно, в Аммосе наступали новые времена. Влияние перемен оставалось не слишком заметным сейчас, но позднее оно, без сомнений, должно было проявиться.

– Я давно искал поставщика резины, но до этого года найти приличный вариант все не удавалось. Потому что в принципе было мало поставщиков резины, и все они заключали только разовые сделки, – продолжал Рассел. – Но теперь, кажется, мы нашли подходящий вариант. На следующей неделе первая встреча. У меня маленькая компания, а они сотрудничают с крупными производителями, так что выбить эту встречу было непросто.

– А что с ценой? – спросил Гаспар, отрываясь от списка и убирая бумажки подальше. От постоянного просматривания имен и контактов горели глаза, и начинала побаливать голова. – Я покупаю резину через посредников, потому что со мной вообще ни один поставщик не станет связываться. Так что если ты получишь хороший контракт, то я мог бы покупать резину через тебя.

– Мы никогда так не поступали, – заметил Рассел. – Кстати, из-за тебя. Ты не хотел иметь со мной финансовые дела, чтобы не смешивать их с семейными.

– Но что поделать – резина дорогое и редкое сырье. Для ее производства нужны каучуковые плантации, такой бизнес не поднимешь за пару лет. Поэтому сейчас в форме исключения я прошу тебя помочь мне. В целом изготавливать стекло можно и сырьем из Аммоса, но гибкие трубки, жгуты и пробки для медицинских изделий лучше получаются из резины.

– О чем разговор? – улыбнулся Рассел. – Конечно, можешь на меня рассчитывать.

В этом и была прелесть их братских отношений – Гаспар всегда мог рассчитывать на младшего брата, причем так было с самого детства. Рассел всегда был спокойным, рассудительным и ответственным, и многие говорили, что в этом братья были очень похожи. Их никогда не воспринимали как детей, даже когда они учились в младшей школе – их поведение и поступки не были свойственны ребятам их возраста. Возможно, поэтому они сумели добиться хоть сколько-то сносных успехов в жизни и бизнесе, несмотря на сложные условия и многочисленные препятствия.

– Как поживает Артур? – спросил Рассел, когда Гаспар управлялся с чайником.

В его кабинете имелась небольшая плитка, при помощи которой он пару раз в день заваривал чай. Обычным гостям он предлагал чай из кафетерия, который приносил секретарь, но когда его навещал Рассел, Гаспар предпочитал делать все сам.

– Прекрасно, – ответил он.

На самом деле Артур становился тревожным и раздражительным, иногда с трудом сдерживался, если Гаспар задавал ему какие-то нелепые вопросы, а от смущения такое случалось часто. В своем возрасте Гаспар чувствовал себя просто глупо, потому что не понимал, как мог смущаться и краснеть от долгих взглядов или неловкого молчания. Совладать с этим процессом тоже было нельзя – иногда от пристального внимания Артура у него все валилось из рук, заплетался язык, а движения становились дерганными и неуклюжими. И это началось уже после того, как они поженились! Что за глупость?

– Как поживает Митчелл? – спросил он, разлив чай и подавая чашку Расселу.

– Неплохо. Марисса совсем его замучила – она от него не отходит ни на минуту. За один день обучила его всем своим играм и договорилась, что, когда его волосы станут длиннее, ей будет позволено заплетать их во что угодно. Она такая предприимчивая, что меня это даже пугает. Но Митчелл очень добрый парень. К тому же, как и Артур, боится создавать проблемы. Трудится по дому, присматривает за садом – старается оставаться полезным. Конечно, это не обязательно, хотя формально мы взяли его садовником, чтобы у других не возникало вопросов, но в действительности он делает гораздо больше. Глядя на него, я вдруг подумал, что там, где они росли, с ними поступали очень плохо. Точнее, с ними поступали плохо еще в одном отношении – не только в воспитании. Митчелл умеет почти все, и очень ловко справляется как в доме, так и во дворе или саду. Сколько же он работал до шестнадцати лет, пока его не продали?

– Я тоже порой думаю об этом, – признался Гаспар. – Думаю, и грущу. Артур, похоже, не показал и сотой части всего, что умеет, но даже так ясно, что он приучен к работе, причем как к тяжелой, так и к обычной домашней. У них не было детства, и они не ходили в школу, но зато труд освоили в полной мере.

Несмотря на то, что они были женаты, Гаспар понимал, что ему предстояло узнавать своего супруга еще долгими годами. Он надеялся, что у него будет это время. Это эгоистичное желание было сложно скрыть, и оставалось только мечтать, что Артур его не заметил. Гаспару хотелось, чтобы Артур остался с ним. Даже сейчас, когда они еще ни разу не занимались сексом, он понимал, как тяжело будет отпустить его, если Артур захочет свободы. Конечно, он был готов сдержать слово, данное еще несколько месяцев назад, в любой момент, но сейчас становилось ясно, что это будет куда сложнее, чем казалось тогда.

Артур не видел мира, не был знаком с разными людьми – он знал только ребят с фермы, Томаса и Гаспара. Когда-нибудь он откроет для себя мир – или мир откроет его – и тогда у него появится выбор.

*

На выходных позвонил Гай – просто так, без особого повода. Спросил, все ли было в порядке, не нуждался ли Джонни в помощи. Джонни сказал, что хотел бы пойти и прогуляться, но не знал, куда именно стоило направиться. Он и вправду любил ходить по городу, но не решался уйти дальше школы, что жутко расстраивало его. Можно было бы позвонить Рэймонду, но у того были важные дела – его мать готовилась к юбилею, и он был занят приготовлениями и семейными встречами.

Гай встретил Джонни там же, где и в первый раз, и после этого они поехали в самый большой парк города – там было настоящее озеро с утками, много мостов и маленьких каналов и даже три небольших кафе. Джонни был очень благодарен Гаю за то, что он не отказался гулять вместе с ним, и поэтому на сей раз решил заплатить в кафе за них обоих, причем сделать это со своих собственных денег, заработанных еще в баре.

Он до сих пор ходил помогать Рэймонду, но теперь делал это реже – только начав учиться, он на несколько дней пропал, а сейчас, освоившись с новшествами, вновь стал появляться на старом рабочем месте. Его накопления постепенно росли, и это радовало. Джонни учился считать деньги, записывать все расходы, следить за коммунальными услугами – это было тяжело, но вполне интересно.

Хотя интереснее бесед с Гаем не было почти ничего – разве что, чтение хорошей книги по истории. В то воскресенье Гай рассказал ему, как дела обстояли много лет назад – как он оформлял документы, где жил поначалу. Оказалось, что он поступил в старшую школу и одновременно работал в службе чистки каминов в свободное от учебы время. Жил он за городом в лагере для альф и омег, бежавших из Аммоса – тогда их было очень много. Джонни спросил, можно ли посмотреть на это место сейчас, и Гай сказал, что оно, возможно, не уцелело.

– Но не уцелели дома или палатки, а место ведь осталось? – удивился Джонни. – Я просто хочу посмотреть, где жили люди, такие же, как и я.

– Хорошо, на следующих выходных могу взять тебя туда. Я очень хорошо помню дорогу. Вряд ли когда-то ее забуду.

По рассказам Гая Джонни понял, что жизнь в лагере была сложной и опасной. Иногда к ним пробирались воры и всякая шваль из города, да и в самом лагере было достаточно проблем – то и дело где-то просыпались от гонов альфы, страдали течные омеги. Каждую неделю расходились новые слухи об изнасилованиях и беременностях, иногда происходили и вовсе отвратительные вещи – несколько альф могли поймать одного омегу в течку, а потом бросить его между домиками. Потом власти стали наводить порядок – понаставили охрану, ввели правила и даже комендантский час внутри лагеря. Но все это помогало только отчасти.

– И так продолжалось постоянно? – холодея от одной только мысли о надругательствах группой, спросил Джонни.

Не только мужчины и женщины могли быть жестокими. Все люди такие.

– Нет, все закончилось, когда альф стали разбирать по тюрьмам. Оставшихся холостых насильно поили блокаторами, – сказал Гай. – Оставляли в покое только супругов – там о течках и гонах было кому позаботиться. Потом омегам тоже стали раздавать порошки и микстурки. Мне было семнадцать, и, видать, для меня лекарство оказалось слишком сильным. Течки совсем пропали. С семнадцати и до сих пор больше ни одной не было. Так что я без семьи и детей. Может, поэтому так отчаянно ищу Тони. Чтобы не быть одному. Все говорят, что пора забыть, что мы уже старые, и Тони наверняка сгинул, но я… я надеюсь, что все-таки когда-то его встречу.

Джонни отчаянно хотел помочь Гаю, пообещать ему, что все будет хорошо, но он сам прибыл из Аммоса, и знал, как там текла жизнь. Конечно, ему не были известны все подробности, но он понимал, что прав у альф и омег там не было – жить там было нельзя. Его, Артура и других ребят годами ломали и калечили на ферме, и никому не было до этого дела. Никто за них не вступился, никого не интересовало, почему в том доме постоянно жили разные дети, которые к шестнадцати начинали пропадать. Только сейчас, немного пожив в нормальном мире, Джонни начинал понимать, насколько подозрительно должна была выглядеть такая жизнь со стороны.

Он говорил об этом с Робби, и тот как-то заметил, что пора бурных новостей и открытий миновала – теперь Джонни интересовали совсем другие перемены. Немного освоившись с жизнью в Петрии, Джонни уже сейчас думал, как могли бы жить другие омеги – его братья и друзья, которые находились в Аммосе. Чего им следовало бояться? О чем нужно было побеспокоиться?

Медицина шагнула далеко вперед – теперь подавляющие течку лекарства уже не были такими опасными. От сиропа, который принес Робби, Джонни не тянуло в сон и не тошнило, как это было с Гаем, когда он начал принимать блокирующие порошки. Джонни хорошо себя чувствовал, и понимал, что выбранное Робби лекарство помогало даже не полностью – во время июльской течки, когда ему пришлось спасаться только этой жидкостью, Джонни все же очень хотел, чтобы Робби оказался рядом и как-то ему помог. Конечно, его разум не затуманивался, но смазка все равно выделялась, да и желание было очень сильным. Но что, если даже такое средство подойдет не всем?

Рассказы Гая были очень полезными – только через эти разговоры Джонни понял, что для начала следовало позаботиться о защите от разных людей, о том, чтобы мальчики жили в безопасности. Чтение, умение считать деньги, учеба и способность самостоятельно ходить по городу – все это было просто пустяками. Важнее было найти место для проживания, позаботиться о лечении, найти работу, чтобы обеспечивать себя. Мир Петрии был сложным и все еще непонятным – Джонни еще и сам толком не зарабатывал и даже не мог представить, как это можно было начать делать.

*

Гилберт оказался мужчиной за пятьдесят, он работал в муниципальной службе. Чтобы найти его, Робби потребовалось навестить Елену еще раз, вызвав этим ее крайнее недовольство. Возможно, она выдала ему адрес Гилберта только потому, что осуждала его образ жизни – как и Милтон, Гилберт предпочитал мужчин, хотя когда-то даже был женат и имел детей, чем и отводил от себя подозрения. По этой же причине он мог работать в государственной структуре – на все неудобные вопросы можно было показывать фотографии детей, а сейчас уже и внуков.

В первый раз Робби не удалось застать его дома, поэтому он вернулся позже, и тогда соседи подсказали ему адрес здания, в котором работал Гилберт. Они любезно объяснили, как можно было добраться до этого места, и Робби подумал, что в Аммосе, наверное, была очень скучная жизнь, в которой не было никаких развлечений, раз уж соседи так внимательно следили друг за другом. Жаловаться было бы неприлично, ведь, в конце концов, именно эта заинтересованность в чужих делах и помогла ему добраться до Гилберта, но Робби немного забавляла эта услужливость ближних. Забавляла и настораживала.

На рабочем месте Гилберт поначалу отказал ему в разговоре, сославшись на занятость, но, едва услышав слово «омега», он изменился и сказал Робби вернуться через час. Конечно, это было очень невежливо, и Робби почти взбесился от такого расточительного отношения к его времени, но, рассудив, что ему эта встреча была нужнее, чем Гилберту, согласился прийти вновь.

То, что Гилберт ждал его, показывало, насколько его волновали омеги – даже если не сами по себе, то, по крайней мере, связанные с ними вещи и риски. В этой стране омеги не считались людьми, но как предметы расценивались вровень с контрабандой, так что в его же интересах было как можно скорее прояснить все непонятные моменты.

– У меня нет никаких омег, – почти сразу же начал Гилберт, когда Робби уселся в кресло для посетителей. – Все законно, какие вообще могут быть вопросы? Вы вообще кто такой – откуда вы?

– Я человек из Петрии, обычный сотрудник компании, занимающейся продажей резины. Меня заинтересовала покупка омег, которая, насколько я сумел понять, практикуется в Аммосе. И мне известно, что вы неоднократно покупали себе омег. Могу я узнать, как вы это делали?

– Я не купил ни одного омеги, я усыновлял сирот, – сцепив пальцы на столешнице и опираясь на локти, отрезал Гилберт. – Все было в рамках закона, черт возьми! Эти омеги жили на ферме за городом, как и предписывается, они не были замужними.

– Усыновляли? И где сейчас ваши дети? – продолжил Робби, откидываясь на спинку кресла и расслабляясь.

Его поза была даже вызывающей и неуважительной – Робби почти растекся по спинке, опираясь на левый подлокотник и немного расставив колени. Его забавляла нервозность Гилберта – то, как эмоции рвались наружу, заставляя его сжимать кулаки или сцеплять пальцы, напрягая даже запястья. Сейчас, когда Робби пришел так неожиданно, Гилберт был легкой мишенью – можно было делать с ним что угодно. Все-таки он очень сильно боялся.

Плохие новости делали его жестоким – понимая, что ему, скорее всего, придется сообщить Джонни о том, что Митчелл был где-то в непонятном месте, и сам он его так и не нашел, Робби очень сильно злился и испытывал совершенно естественное желание кому-то отомстить за свою неудачу. Возможно, Гилберт не был причастен к смерти Митчелла напрямую, но зато он нес ответственность за других омег, которые, как Робби уже знал из дневника Милтона, сошли с ума, потерялись или умерли от болезней. Он не собирался жалеть такого человека или делать какие-то поблажки.

– А кто вы такой, чтобы спрашивать меня об этом?

– Иностранец, заинтересованный в процессе купли-продажи омег, – ответил Робби. – А вы старайтесь не нервничать, что вы так напряглись?

– О купле-продаже я вам не расскажу. Только об усыновлении.

– Так расскажите, – пожал плечами Робби. – Я только этого и жду.

– Приюта, где можно усыновить омегу, больше нет, – немного расслабляясь, сказал Гилберт. – Так что все это не имеет смысла. Я давно потерял все связи с теми, кто делал подобное. Повторю, это было абсолютно легальное предприятие, оформлявшее все нужные документы. К тому же, вы понимаете, что усыновление охраняется как тайна? На государственном уровне. Так что не просите меня называть имена или детали. Все равно не скажу – я законопослушный гражданин.

– Я уже понял, что вы не преступник, – кивнул Робби. – Вы усыновляли омег, потому что они беззащитны – хотели им помочь?

– Это только мои личные дела.

– Из-за дискриминации альф и омег ваша страна оказалась на задворках мира на долгие десятилетия, так что отношение к ним не может быть исключительно личным делом, – заметил Робби. – То, что вы едите менее вкусную еду, ездите на менее безопасных автомобилях или пользуетесь услугами прачек, вместо того, чтобы купить стиральную машину – все это является результатом неправильного отношения к альфам и омегам. Вы отстали от жизни из-за того, что законы этой страны нарушают права множества людей. Как видите, личное тут соседствует с неличным.

– Что вам вообще от меня надо? Вы твердите, что заинтересованы в чем-то, но в чем именно? Вы хотите усыновить кого-то или вам кажется, что омеги нуждаются в защите? Вы решили раструбить на весь мир о преступлениях или сообщить в полицию о том, что я что-то нарушал?

Робби улыбнулся, на секунду опуская взгляд и позволяя себе немного насладиться тем, как сильно раскрылся этот Гилберт.

– Вам было бы лучше знать, где находятся сейчас ваши приемные дети, – сказал он, прекрасно понимая, что, по меньшей мере, один из омег Гилберта сбежал и никогда так и не был найден. – Если они живут в черте города и притворяются мужчинами, вас привлекут к ответственности. Омеги не имеют права покупать что-то в магазинах или на рынках – пользоваться услугами продавцов мужчин и женщин. Так что вы не вполне законопослушный гражданин, если не следите за своими детьми.

Взгляд Гилберта менялся на каждом слове, и Робби держался за этот взгляд, как за трос, которым можно было удавить этого человека. Этот садизм иногда просыпался в нем во время переговоров, особенно в преддверии гона – когда он понимал, что загнал засранца в угол, это доставляло большую радость. Взбесившиеся гормоны требовали выхода, они требовали жертв – подчинить кого-то, подавить или просто показать свою силу. Гормоны были настолько сильны, что диктовали правила рассудку. Сейчас он даже не видел ничего аморального в том, что наблюдал за Гилбертом и намеренно старался надавить на его больные места.

Ничего, не умрет. Вот сбежавший омега наверняка уже погиб. Как и другие, которым нет числа.

– Послушайте, я не собираюсь говорить с вами о своих детях, если вы не полицейский! – уже начиная потеть и явно борясь с желанием расслабить галстук, низко выдохнул Гилберт. – Какое право вы имеете являться сюда и запугивать меня?

– Никакого. Но вы же говорите со мной, значит, я могу делать это, и не имея права. Когда есть возможность, права не нужны. Вы вот могли усыновить омегу, а потом не воспитывать как сына, а держать как раба. Возможность была, а право – не думаю.

– Не было такого, – цепляясь за последний шанс скрыться, выпалил Гилберт. – Мои дети были счастливы.

Счастливы ублажать какого-то неприятного типа в любое время, когда ему угодно, или отдавать ему свою молодость и здоровье? Робби вздохнул, стараясь не сорваться. Очень хотелось как-то воздействовать на этого человека физически. Сейчас он был на подъеме, и все его существо жаждало проявить себя хоть в чем-то. Гилберт попался в неудачный момент – возможно, в другое время Робби вел бы себя мягче.

– Были? Я знаю о вас больше, чем должен. Это дает мне власть. Полиция тут ни при чем, совсем не нужны ордеры на арест или задержания для допроса. Когда есть информация, можно делать что угодно.

– И что вы мне сделаете?

– Не я. Суд вашей страны. Вы допустили, что омега разгуливает по городу, выдавая себя за обычного, только слегка больного человека. Закон нарушен, и это уже не я придумал.

Митчелла так и не удалось найти, Джонни находился далеко и без защиты – его могли видеть и трогать все, кроме Робби. Филипп постоянно маячил перед глазами, а Марк не уезжал в Петрию и следил за Робби каждый день – накопилось слишком много всего, чтобы Робби мог сейчас остановиться. Его несло, и он даже наслаждался этим чувством.

– Какой омега? Вы врете! – хлопнув ладонью по столу, крикнул Гилберт. – Назовите имя!

– Да какой смысл? Имя, которое он назвал, все равно ненастоящее.

– Мне надоело с вами говорить, – вздохнул Гилберт. – Чего вы хотите?

– Имена и документы усыновленных омег, пожалуйста. Контакты приюта, в котором вы их нашли. Гарантирую, никто ничего не узнает. А документы вам ни к чему. Свидетельства о смерти тоже не помешают, конечно. Сколько их у вас умерло?

– Я вам все отдам, – ответил Гилберт, поднимаясь из-за стола. – Я отдам вам их документы. Я не виноват, что чертов омега сбежал, я искал его и не смог найти. Вы понимаете? Это его решение, он был уже совершеннолетним, я не несу за него ответственности!

– Да жил бы он себе на ферме за городом, все было бы хорошо, закон был бы соблюден и уважен, – наблюдая за тем, как Гилберт копался в документах, сказал Робби. – Это вы его оттуда вытащили.

Какие же эти люди странные – что Милтон, что Гилберт хранили свои бумаги на рабочих местах. Они даже не относили документы в свои дома, словно боялись вообще как-то связаться с ними лично.

– Вот, – протягивая ему картонную папку с жестким корешком, пропыхтел Гилберт.

– Адрес приюта тоже здесь? – спросил Робби. – Я ведь вернусь, если вы что-то скрыли от меня.

– Все там. И что иностранцу за дело до таких вещей?

– Только иностранец и может выбить из вас хоть что-то, – открывая папку и просматривая ее содержимое, сказал Робби. – Если бы на моем месте был ваш соотечественник, вы бы тут же позвонили каким-нибудь влиятельным людям. Не волнуйтесь вы так – я как человек, который узнал об изменах жены и грозится рассказать об этом мужу. Что будет, если он расскажет? Жену не посадят в тюрьму и не убьют. Просто она потеряет брак, статус, обеспеченную жизнь и возможность видеться с детьми. Не нужно быть полицейским, чтобы лишить ее всего. Нужно просто знать достаточно, чтобы повлиять на ее жизнь.

– Омеги не люди, меня никто не осудит.

Робби завязал ленточки, на которых держалась папка, и поднял взгляд:

– А вот этого вы не знаете. В личном отношении… ну, да, кто-то даже скажет – молодец, догадался же купить омегу, чтобы насиловать его и пользоваться когда вздумается. Кто-то пожалеет, что сам не догадался поступить так же. Люди очень неожиданно оценивают поступки друг друга. Могут восхищаться отвратительным. Но в целом это не пойдет на пользу – сейчас с вашей страной сотрудничают другие только потому, что ваше правительство убедило весь окружающий мир в том, что ничьи права больше не нарушаются. Если по вашей милости откроется, что это не так, то пострадают люди, которые надеялись, что жизнь, наконец, начала налаживаться. Им в целом, скорее всего, наплевать на омег. Но на себя не наплевать ни в коем случае. А вы отнимете у них надежду на учебу за границей, успешный бизнес, красивые вещи. Подумайте хорошо. Вы ведь работаете в муниципалитете – вы каждый день слышите такие слова как «благополучие» или «благосостояние».

– Ублюдок.

– Пять омег. Вы усыновили пятерых. Я увидел в папке четыре свидетельства о смерти. Мне приятно, что вы назвали меня ублюдком. Вам будет еще приятнее. Я считаю вас подсохшим плевком.

Джозеф, Брентон, Анатоль, Максимилиан и Гарольд. Очень красивые имена, очевидно, выбранные так, чтобы детям было приятно их носить. Кто-то выбрал эти пять имен – какие-то родители, желавшие, чтобы у детей оставались хотя бы красивые имена. Среди погибших не было только Анатоля, но Робби и не надеялся его найти – он сбежал несколько лет назад, и теперь, вероятно, был мертв.

*