Глава 18. История Митчелла и Касси (2/2)
*
15 мая 1943
Будет ли он любить меня так же, как я уже люблю его? Кажется, что страх перед обществом глушит любые чувства, но ведь у нас еще есть несколько лет в запасе, разве нет? С другой стороны, мне уже почти пятьдесят. Иногда я просто забываю, что стар. Забываю, что у меня нет времени.
30 июня 1943
Гилберт говорил, что это был последний мальчик Колетт. Что ж, посмотрим, насколько у него хватит смелости и силы удержать хотя бы этого. Колетт, наверное, мягкосердечна, ее дети ни на что не годятся – они непослушные, часто сбегают. Фелиция растит совсем других детей – Митчелл три полных года живет со мной, и я до сих пор не знал с ним никаких проблем.
10 июля 1943
Митчелл заболел, и я на время забыл о своей любви. Я так боялся, что он умрет, что рискнул и отвез его в больницу! К счастью, там ничего не заподозрили, и единственное, что всех насторожило – отсутствие медицинской карты. Такие нюансы легко решаются при помощи денег, в которых у меня сейчас нет недостатка. Конечно, любовь моя обиделась, поскольку я провел все эти дни с Митчеллом. Ничего, я смогу загладить свою вину, я брошу на это все силы.
26 июля 1943
Почему нельзя просто оставить меня в покое? Я уже потерял все, что мог, и теперь должен еще и постоянно объясняться, почему не завожу семью. Знали бы они, как тяжело мне было даже заставить себя лечь с женщиной. Я настолько противился этому внутренне, что едва сумел вынудить себя хотя бы посмотреть на нее. Да, Гилберт говорил, что сам он, несмотря на свою дурную привычку, может жить с женой и даже делит постель раз в несколько месяцев, но я, очевидно, совсем другой!
1 сентября 1943
Митчелл опять заболел, и все мои мысли обращены к нему одному. Целый день думал о нем, и не мог смириться с тем, что не имел возможности его видеть. Вечером, наплевав на все условности, отменил, что только можно и помчался к нему.
17 октября 1943
Фелиция показала мне их фотографии, и я, кажется, выбрал мальчика. Самый красивый из них, даже среди подрастающих нет похожего. Необыкновенной красоты лицо, даже смотреть больно. Я даже спросил, не ретушировали ли фото, и Фелиция терпеливо ответила, что все фото настоящие.
Мне достаточно и Митчелла, но у него всего один недостаток – он никогда не течет как следует, и не отдается мне так, как мальчик Гилберта отдается ему. Пока я еще не слишком стар, мне хотелось бы узнать, что это за чувство.
13 ноября 1943
Теперь, когда вопросов больше не осталось, я могу забрать Кассиуса. Думаю, мы с ним поладим – у него не столь же мягкий характер, что у Митчелла, но он также весьма сговорчив и неприхотлив. Что касается моей потерянной любви, то в последнее время я о ней почти не вспоминаю. Возможно, в моем возрасте уже стоит забыть о чистом чувстве, которого я когда-то так жаждал, и довольствоваться тем, что все же отмерено жизнью.
И напрасно говорят, что они не такие же, как мужчины и чем-то отличаются. Разве что смазка вырабатывается организмом, и нет нужды использовать какие-то заменители. В остальном же я нахожу их такими же прекрасными, и они пробуждают желания так же легко, как и те, кого я любил с отрочества.
7 декабря 1943
Кассиус удивителен во время своего природного состояния, но во все остальные дни с ним просто невыносимо. Он очень боязлив, много плачет, с ним не о чем поговорить. Думаю, не совершил ли я ошибку. Фелиция говорила, что я могу вернуть Кассиуса в любое время, но о возврате денег при этом придется забыть. Если бы я не был уверен, что они продадут его повторно, я, быть может, вернул бы его. А пока что мне жаль потраченных денег, как это ни ужасно.
2 февраля 1944
Думаю, Митчелл будет рад увидеться с Кассиусом. Все-таки они оба дети Фелиции.
*
Робби отложил дневник. Он выбирал только записи, которые представляли для него интерес – хотелось вернуться к ним позже. Не желая черкать в чужом дневнике карандашом, он делал закладки и записывал на каждой из них даты, к которым относились привлекшие его внимание записи.
Могло ли быть так, что Няню, о которой рассказывал Джонни, на самом деле звали Фелицией? Судя по записям, так и было.
Милтон по этим записям представлялся просто до крайности отталкивающим человеком, и Робби думал, что если бы встретил его где-то, то вряд ли подал бы ему руку. Впрочем, теперь, после знакомства с дневником, Милтон и не походил на обычного злодея – у него определенно были чувства и мечты, но он с откровенностью человека, оставшегося наедине с самим собой, записывал и самые неприятные детали, которые могли отпугнуть кого угодно.
В сорок четвертом году почти все записи Милтона были обращены к Митчеллу – его словам, делам, увлечениям, здоровью. О Кассиусе говорилось редко, да и то почти ничего хорошего – Кассиус много плакал, постоянно молился и страдал от ночных кошмаров. Возможно, именно поэтому ему было разрешено видеться с Митчеллом – Милтон боялся, как бы Касси не сошел с ума. Судя по записям, у его приятеля Гилберта такое уже случалось.
Об этом Гилберте Робби думал все чаще. Он выписал его имя, а также имена Колетт и Фелиции, чтобы не забыть о них. Хотелось понять, что это за люди, и как можно с ними связаться. Из записей следовало, что Гилберт имел большой опыт с омегами, но удачного в его сделках было мало – кто-то из омег сбегал, кто-то болел, а один даже лишился рассудка. Что с ним стало – непонятно. Не хотелось думать, что он умер, но именно такие мысли и приходили на ум.
Чем дальше шли записи, тем больше в них говорилось о Митчелле – о его жизни и о том, как он менялся. Митчелл занимал почти все мысли автора – именно с ним Милтон делился своими проблемами и душевной болью, планами и желаниями. В одной из записей он сетовал, что не мог связать свою жизнь с Митчеллом, поскольку тот был омегой.
Упоминания Кассиуса участились в сорок пятом году, когда Милтон понял, что мог извлекать из него выгоду. При этом Кассиус не сразу догадался, что с ним происходило – очень долгое время он совсем ничего не понимал. Читая записи в дневнике и понимая, что с одной стороны Милтон очень нежно относился к старшему омеге и желал ему добра, а с другой стороны совершенно по-свински пользовался другим омегой, Робби терялся в собственных мыслях. Конечно, этот Милтон не заслуживал счастья ни в каком виде – намеренно отнимая жизнь Кассиуса, он изводил этого человека и совершал настоящее преступление. Но как в одном мужчине уживались такие противоположные чувства? Как можно было обращаться так дурно с тем, кого любил Митчелл?
Какое-то время Милтон был уверен, что Кассиус ничего не понимал, и именно поэтому продолжал постоянно находить для него «покупателей». Считая, что Кассиус ничего не терял, а даже получал некоторую пользу, поскольку его потребности во время течки удовлетворялись более энергичными мужчинами, Милтон даже не страдал от угрызений совести. Однако в какой-то момент все изменилось.
Когда Кассиус понял, что его использовали для наживы, наплевав на его душевное состояние? Возможно, он понял это даже раньше, чем до Милтона начала доходить эта мысль. В любом случае, он чувствовал себя очень подавленно, и Милтон стал бояться, что он расскажет обо всем Митчеллу. В сорок седьмом году мнение Митчелла уже было для Милтона практически эталоном. Это было невероятно, но он, не поддерживая связь с семьей, не имея близких друзей и полноправного любовника, сжал свой мир только до одного Митчелла, на которого и направил все свое внимание. Омега, который был значительно младше Милтона, превратился для него в центр вселенной – в нем сходились все его беспокойства, мысли, желания и страхи. Он боялся, что Митчелл перестанет говорить с ним, и поэтому не позволял им с Кассиусом видеться так, как это было раньше.
В дневнике не было конкретных записей о событиях последних дней в жизни Милтона, но Робби понял, что произошло. Кассиус умер, и Милтон, страдая от угрызений совести и страха, все рассказал Митчеллу сам.
«Я один, совершенно один на всем белом свете, и даже Митчелл больше никогда не обнимет меня и не успокоит мое мятежное сердце. Я хотел стать для него всем, но в итоге он стал всем для меня, и я все потерял. Я потерял все».
Это была последняя запись в дневнике, и Робби, прочитав ее, вдруг понял, что не мог выбросить эту тетрадь. В ней было слишком много всего – в ней были сотни разных записей, и три жизни – Кассиуса, Митчелла и Милтона. Две из них совершенно точно оборвались, но третью все еще можно было спасти – Робби очень хотел верить в это. Ему не было жаль Милтона, ведь он на самом деле был виноват сам. Жадность побудила его купить второго омегу, жадность толкала его на заключение сделок, жадность вынуждала лгать. Но кто должен быть хозяином своих чувств? Милтон не совладал с ними, и сам за все расплатился.
Хотеть человек может чего угодно – между желанием и действием лежит пропасть. Робби тоже частенько хотелось ударить Марка или Филиппа, но он никогда этого не делал. Он с детства был довольно агрессивным человеком, и еще в детском саду постоянно ввязывался в драки, однако с тех пор, как он осознал, что как человек он должен уметь управлять своими желаниями и чувствами, он больше ни разу никого не ударил. Робби верил, что именно это делало его человеком – способность держать себя в руках. Управлять собой – говорить себе «нет», когда нужно.
*
Милтон работал нотариусом в крупной фирме – в одной из немногих негосударственных контор. Он неплохо зарабатывал, и Гаспар подумал, что вокруг его дел сейчас была та же суматоха, что поднялась после похорон Томаса. Его очень удивила тишина, на которую он натолкнулся в конторе – ничего, что могло бы указывать на волнение, сплетни или ожидания. Будто Милтон умер несколько лет назад, не оставив после себя почти ничего.
Еще удивительнее было то, что в конторе уже успели избавиться от его вещей, и когда Гаспар спросил, мог ли он взглянуть хотя бы на документы или бумаги, оставшиеся от Милтона, он ожидал чего угодно, но только не того, что их уже забрал другой человек. Этот человек не просто мог ходить по пятам – кое-где он даже опережал Гаспара.
Конечно, его расспросы вызвали подозрение, но он сказал, что имел некоторые дела с Милтоном, которые не касались обычной работы, и тогда бывший секретарь покойного отнеслась к его визиту с пониманием. Она сказала, что Милтона то и дело искали какие-то люди, которые ранее заверяли у него завещания, доверенности, купчие и прочие документы за небольшую цену.
По ее словам, коробку с личными бумагами Милтона опрометчиво выставили на продажу на аукционе, и потом горько об этом пожалели, когда в кабинет потянулась вереница из самых разных клиентов, с которыми Милтон работал в обход официальной деятельности. Найти покупателя коробки так и не удалось, и они решили говорить всем, что просто уничтожили все документы, однако Гаспар был так настойчив, что ему все-таки дали приблизительное описание человека, купившего бумаги.
– Кажется, его звали Робертом, – сказал секретарь, разбирая папки, лежавшие на ее столе. – Высокий человек с примечательным лицом. Кажется, иностранец. Знаете, внешность такая – как из фильмов. Вряд ли это вам поможет, но хоть что-то.
Высокий и красивый молодой человек, предположительно иностранец. Портрет был тем же, какой описала Мария, когда попросила забрать Митчелла.
Что было нужно этому человеку, зачем он ходил по тем же местам, что и Гаспар? Если он иностранец, то встречаться с омегами может и в свободное время, незачем разыскивать приюты и выкупать спорные документы. Возможно, этот человек был заинтересован в покупке омеги. Что-то такое – незаконное, что нельзя провернуть в другой стране. Гаспар решил, что не мог ничего исключить, но при этом было бы неплохо найти этого иностранца. Дела Милтона почти не вызывали у него интереса, и он пустился в поиски его бумаг только потому что хотел найти документы Митчелла, а если уж этот иностранец-кинозвезда купил целую коробку, то документы, вполне возможно, были у него.
В страну приезжали тысячи иностранцев, но мало кто из них имел необычную внешность. Ломая голову над личностью незнакомца, Гаспар думал, что должен был найти его и побеседовать напрямую, чтобы понять, не представлял ли он опасности. Возможно, у них с этим незнакомцем были общие или хотя бы похожие цели. Если иностранец хотел купить омегу и увезти с собой раба за границу, то он все равно мог бы помочь Гаспару обнаружить еще один приют-ферму или хотя бы выйти на продавцов. Получится у него купить омегу или нет – совершенно другой вопрос.
Возможно, лучше было бы нанять детектива или сделать что-то подобное, но Гаспар был в полной растерянности. Он очень уставал от всех этих волнений и постоянных сомнений, и поэтому был даже немного рад, что Артур полностью посвятил себя Митчеллу. В последние дни они засыпали почти сразу, и хотя Артур настаивал на том, чтобы они спали в одной постели, бесед между ними никаких не было – Гаспар терял все силы в течение дня, а Артур расходовал их на обучение Митчелла.
Упуская из виду все происходившее с Артуром, Гаспар возвращался к Кассиусу – к необходимости рассказать о его смерти. Митчелл так и не поделился тем, что знал – по крайней мере, с Гаспаром. Было непонятно, известно ли ему, что Кассиус умер. В этом отношении уже две недели сохранялась полная неопределенность, которая также выматывала. Разумнее было бы посадить их обоих и поговорить о Кассиусе – сказать, что один из их братьев умер. Если бы с Расселом случилось несчастье, Гаспар хотел бы узнать об этом одним из первых, но с другой стороны, он с содроганием думал, что мог бы испортить эти дни, которые Артур провел в полном умиротворении и состоянии счастья.
И вот, это случилось – Артур обо всем узнал, и его покой был нарушен. Гаспар понял, что ему известна правда, как только вошел в дом – взгляд Артура был другим, даже его движения и шаги изменились. Он как будто погас, и снова казался просвечивающим, хотя ничем не болел и хорошо питался.
– Касси умер, – когда они переодевались к ужину, тихо сказал Артур. – Митчелл рассказал обо всем сегодня.
– Я очень сожалею, – ответил Гаспар, чувствуя приближение их первой ссоры.
– Почему? – поднимая на него взгляд, удивился Артур. – В его смерти нет твоей вины.
– Прости меня, – расслабляя галстук, но не снимая его, вздохнул Гаспар. – Я знал об этом все время.
Артур кивнул и опустил ресницы.
– Я понял, что ты знал, – сказал он через некоторое время. – Ты не радовался вместе со мной, когда мы нашли Митчелла. А я знаю, ты не такой – ты бы радовался, если бы все было хорошо. Но почему ты не рассказал?
– Боялся, – признался Гаспар. – Не хотел, чтобы ты грустил.
– Если… я бы очень не хотел, чтобы к нам приходили такие же новости, но если ты вдруг узнаешь о чьей-то еще смерти, пожалуйста, расскажи мне сразу, – попросил Артур. – Митчелл мне все рассказал. Ты знаешь, как Касси умер?
– Нет. Я просто знаю, что его больше нет. Мария рассказала еще до того, как мы поехали за Митчеллом.
– Я хочу рассказать тебе сегодня ночью, – сказал Артур. – Это очень плохая история, но я не могу молчать о ней. Кажется, что если не поделюсь, то просто не выдержу. Митчелл разрешил мне рассказать.
– Спасибо, – взяв его за запястье и подтягивая к себе, поблагодарил Гаспар, который уже понял, что Артур не собирался ссориться, хотя повод был очень серьезным и понятным. – Спасибо, что не злишься на меня.
– Кем же я стану, если не буду тебе верить? – обнимая его, сказал Артур. – Я знаю, что ты все делаешь во благо. Просто прошу тебя, рассказывай мне все.
Его тело было теплым и мягким, когда он прижался к Гаспару, уложив щеку на его плечо и вздыхая. Напрасно он ждал ссоры или хотя бы неприятного разговора – Артур не собирался ни в чем его обвинять или подозревать. Вместо этого он обнимал Гаспара и держал его так, словно он был самым дорогим в его жизни.
– Кажется, скоро у меня будет истечение, – прошептал Артур. – Думаю, через два или три дня. Что ты будешь делать?
– Я проведу это время с тобой, – без сомнений ответил Гаспар. – Теперь я знаю, что бы не оставил тебя, даже если бы мы не были женаты.
– Я могу показаться тебе в это время очень злым и испорченным. Всегда очень злюсь перед истечением, и во время него тоже. Хотя, когда становится совсем худо, я уже ничего не понимаю, и мало что могу вспомнить потом, но знаю, что могу быть грубым.
– Уже не могу дождаться, – с легким смешком сказал Гаспар, обнимая его крепче. – Очень хочу посмотреть, как ты будешь злиться и капризничать. Можешь даже поколотить меня, если захочешь. В обычное время ты себе совсем ничего не позволяешь.
– Прямо сейчас позволяю, – пробубнил Артур, уткнувшись в его шею. – Хочу касаться тебя, и делаю это.
Артур вновь отказался спать с Митчеллом, хотя и знал, что это была последняя ночь, которую тот проводил в этом доме. Он допоздна задержался в спальне Митчелла, долго говорил с ним, даже уложил его спать, а потом все равно вернулся к Гаспару и заснул рядом с ним. Лежа ночью и слушая его дыхание, Гаспар думал, что если бы Артура не калечили всю жизнь изо дня в день, он мог бы стать человеком, которого боялись бы все, кроме тех, кого бы он любил. А те, кого бы он любил, стали бы самыми счастливыми людьми на свете. Впрочем, даже сейчас, прожив самые важные годы в кислотном аквариуме, Артур мог сделать счастливым кого угодно.
Кого угодно. Но он выбрал Гаспара.