Глава 17. Мария (1/2)

Июль 1948

О том, что его фото появилось в газете, Джонни узнал от Робби – тот позвонил ему и сказал, что девушка, которая просила его поделиться подробностями жизни в Аммосе, скорее всего, работала в газете. Джонни даже купил эту газету – подошел к киоску и попросил продавца поискать старые выпуски. Хорошо еще, статья с его фотографией вышла всего пару дней назад, и найти ее было очень легко.

Стараясь не падать духом, Джонни несколько раз перечитал статью и решил, что ничего страшного там не написали, а фото и вовсе было сделано со спины – например, продавец газетной лавки вообще его не узнал. Никто, включая Рэймонда и Тима, не говорил ему об этой статье, и Джонни подумал, что эту историю можно было забыть. Оказалось, что он ошибся.

В конце недели, перед самыми выходными, к школе, в которой проходили курсы, подошел почтенный человек, державший в руках какую-то увесистую книгу. Он окликнул Джонни, когда тот выходил из школы, и предложил посидеть немного в ближайшем кафе. Джонни не стал отказываться, хотя денег у него с собой было не очень много – он научился их считать, и теперь не носил с собой лишнее, боясь потерять где-нибудь.

– Меня зовут Гай, – подав ему руку, представился человек. – Могу я пригласить вас на чашку кофе? Рядом очень даже неплохо готовят.

– Я… простите, но я ничего еще не знаю в этом городе, – ответил Джонни.

– Обещаю, мы всегда будем на виду у других людей. Это все равно, что в парке посидеть, просто в кафе никто нам не помешает.

– Хорошо, я пойду. Простите, что сразу не согласился.

– Да все в порядке, – махнул рукой Гай.

Он был невысоким, с прямой спиной, приятным лицом и ясными серыми глазами. В его обществе Джонни почувствовал себя как-то неловко, но вместе с тем, когда они дошли до кафе, это ощущение сменилось интересом. О чем этот человек хотел с ним поговорить?

Гай выбрал столик у витрины, в самом углу зала. Заказал два кофе и миндальные пудинги, отпустил официанта и посмотрел на Джонни еще раз – теперь внимательнее.

– Вы из-за газеты меня нашли? – спросил Джонни.

– Да, я написал в редакцию, и Эмми ответила на мое письмо. Я изложил ей свою просьбу.

Эмми как раз и была той самой девушкой, желавшей взять интервью. Джонни вздохнул и решил, что завтра же скажет ей, чтобы она больше никому не говорила, где его можно найти. Зачем вообще так поступать?

– Я буду очень рад помочь, но, кажется, что я слишком мало знаю.

– Уж точно знаешь больше моего, – уверенно сказал Гай. – Сейчас нам принесут заказ, и потом поговорим. Пока что расскажу, что я за человек, чтобы ты так не боялся. Я родился в Аммосе шестьдесят два года назад, в пятнадцать приехал сюда в одиночестве и в поисках лучшей жизни. Выучился, работал инженером на заводе, пока не вышел на пенсию.

Он рассказывал о своей жизни без спешки или хвастовства, совершенно спокойно – он не был горд тем, что проделал долгий путь, но также ничего не стыдился. Его речь была плавной и правильной, ее было очень приятно слушать, и Джонни всего за несколько минут проникся большим уважением к этому человеку.

– На самом деле обычная история. В этой стране и во всех других таких много – одиноких людей, проживших самую обычную жизнь. Не могу сказать, что несчастлив. Но есть вещи, которые не дают мне покоя.

– Я почти ничего не знаю, – еще раз сказал Джонни, опуская глаза. – Я и читать-то совсем недавно научился.

Принесли пудинг и кофе, и Гай предложил Джонни попробовать и оценить десерт.

– Я заказал нам обоим сладкий кофе, надеюсь, тебе понравится, – улыбаясь, сказал он. – Теперь расскажу о частях своей жизни, понятных тебе, наверное. Я родился в Аммосе – я и мой старший брат Тони. Мы омеги, родившиеся через много лет после начала ассимиляции. Наши родители были теми самыми людьми, которых невозможно сдвинуть с места. Все кругом твердили, что давно пора уезжать, что в этой стране невозможно найти что-то стоящее, но они говорили, что их место там. Они всегда говорили, что в других странах никто нас не ждет, и что все это пустое… что они выше всего этого – они не ищут богатства или каких-то благ, а довольствуются малым. Жизнь становилась невыносимой, и они выполняли самую грязную и дешевую работу, постоянно выслушивали разные грубые слова и проживали остаток своей жизни как люди третьего сорта или даже не люди вовсе. Нашего отца омегу не брали на работу – каждый считал своим долгом напомнить ему о течках, и о том, что никто не позволит пропускать по неделе раз в месяц. Мы жили в нищете и унижениях, у нас не было друзей, но однажды мы все же познакомились с одной семьей. У них был сын Пол. Тони вышел за него замуж – Пол оказался альфой. Сейчас, если они все еще живы, Тони шестьдесят восемь, а Полу семьдесят. Но я не знаю, живы ли они.

– Боже, какой ужас… они остались в Аммосе? – догадался Джонни, роняя ложку на блюдце и вздрагивая от раздавшегося лязга.

Гай кивнул.

– Мне было четырнадцать, когда родители умерли. Они могли бы прожить и дольше, но больниц для альф и омег почти не осталось, и… некому было их лечить. Так что они почили в относительном мире в стране, где нам отказали во всем, что нужно человеку. Мы решили уехать. Я уехал первым, чтобы найти здесь хоть что-то. Тони был против, он хотел ехать со мной, но через границу перейти было слишком тяжело – денег хватило только на меня.

Через границу переходят бесплатно, это Джонни знал точно – Робби нигде не платил. Он сказал, что ему пришлось заплатить, когда он приехал в последний раз, но тогда он переходил границу в нерабочее время. В обычное время переход был бесплатным. Наверное, такие же сволочи, как и те, что раздели Джонни, обманули Тони и Гая, потребовав с них деньги, а те просто ничего не знали, либо не могли постоять за себя.

– Я обещал писать и звонить, но… через две недели они пропали. Я писал и искал, хотя это было тяжело – в Аммосе меня назвали предателем родины, перебежчиком, да и разные бюро не хотели искать альфу и омегу. Потерялись и потерялись – тогда Аммос продолжали «очищать», и никому до нас не было дела. Я возвращался несколько раз и пытался искать, но ничего не добился – мне не позволяли задерживаться в Аммосе и отправляли обратно. Я не мог брать такси или пользоваться транспортом, не мог жить в отелях, не мог даже покупать что-то в пекарнях – как омега я не имел права пользоваться услугами мужчин и женщин, платить им за работу. Ничего не получалось. И не получилось до сих пор.

Джонни прикрыл губы ладонью и попытался представить, через что прошел этот человек, который сорок семь лет терялся в догадках и искал своего брата. Брата, потерявшегося в стране, где ненавидят таких, как он.

– Я только хочу узнать, раз уж в Аммосе все еще есть омеги, и ты один из них – просто скажи, как вам там жилось? Я понимаю, что несладко, ведь сам я тоже через многое прошел до пятнадцати лет, но иногда я слышал, что в Аммосе стало легче, и поэтому другие страны возобновили с ним отношения. Скажи, как ты рос? Кто твои родители?

– Простите, я ничего не могу вам сказать, – ответил Джонни. – Не потому, что не верю вам, а просто… я не знаю, кто мои родители.

Стало стыдно от того, что он был таким бесполезным и глупым.

– Ты сирота? Прости меня, прости, я не хотел…

– Нет, я не знаю. Может быть, мои родители живы, а может, нет… я не знаю, где и как я родился, а день своего рождения увидел только в прошлом месяце. Я рос в приюте на ферме, и нам никогда не говорили, что мы омеги – нам говорили, что мы обычные мальчики, больные скверной. Я не могу рассказать вам большего, потому что все это будет связано с другими людьми, и я не хочу называть их имен без разрешения, поэтому прошу меня простить.

– Скверной? – удивился Гай. – Впервые слышу. Это специально придумали, чтобы вы не знали, кто вы такие?

– Наверное, не знаю точно, – ответил Джонни. – Поэтому я и говорю, что ничего не знаю. Я бесполезен.

– Все в порядке, сынок, – ласково сказал Гай. – Все равно я рад, что нашел тебя и немного поговорил. Я оставлю тебе свой телефон, и если у тебя будут проблемы, обязательно позвони.

Через стекло витрины проходил солнечный луч, в котором кружились пылинки. Этот луч падал прямо на лакированный деревянный стол, захватывая руку Гая, и казалось, будто его белая кожа сияла в солнечном свете.

*

Поиски Митчелла все же ничего не давали, сколько бы Робби ни пытался поймать хотя бы небольшую подсказку. Везде, где бы он ни появился и куда бы ни позвонил, натыкался на отказы или непонимание. Он стал отменять обеды, которые раньше проводил с Эриком и Филиппом, и его заменял Марк, который все еще находился в Аммосе. Это было очень кстати, поскольку Робби требовалось время, чтобы объезжать адреса.

Кроме того, изучение документов из коробки позволило многое выяснить. Он понял, по какой схеме Джонни оказался у Филиппа – и Митчелл и Кассиус изначально были усыновлены, а позднее получили независимость, но, видимо, только на бумаге. Становились очевидными и другие детали – например, Джонни, Митчелл и Кассиус родились в одном месте и росли в одном приюте. Робби решил, что когда освободится, и если так и не найдет Митчелла, попробует навестить приют и узнать, что там происходит. Также ему хотелось посетить Карлот, в котором родились все омеги, документы которых побывали в его руках.

Планы были большими, но времени на их исполнение почти не оставалось. Робби уставал и черпал силы только в постоянных разговорах с Джонни, а у того всегда было много новостей. Например, Джонни рассказал о знакомстве с неким омегой по имени Гай, но не стал рассказывать его историю полностью, пообещав сделать это при личной встрече. Робби слушал его и понимал, насколько быстро Джонни менялся – даже по его речи можно было судить о впечатляющих переменах. Джонни становился все более самостоятельным, уже без страха ходил по улицам и все реже просил о помощи Рэймонда. Он даже умудрился оплатить счета за электричество и воду, хотя для этого требовалось умение считать. Джонни умел считать, но делал это медленно, да и его навыков явно было недостаточно для оплаты коммунальных услуг, но он доверился контролеру и просто заплатил столько, сколько ему сказали, сохранив квитанцию. В общем, справился очень неплохо, насколько Робби смог понять.

Он гордился всеми успехами Джонни как своими собственными. Кроме того, Джонни сам догадался поговорить с репортером по имени Эмми и запретить ей сообщать о нем что-нибудь посторонним людям. Робби понимал, что это была незначительная защита, ведь на самом деле Эмми с легкостью могла нарушить этот запрет, поэтому он посоветовал Джонни пригрозить ей, что расскажет главе редакции о ее махинациях с личной информацией. Робби прекрасно понимал, что сообщать что-либо о героях сюжетов посторонним лицам – крайне непрофессионально и вообще наказуемо. Это условие казалось настолько очевидным, что он даже не думал, что эта Эмми может сделать это – рассказать какому-то постороннему человеку, где можно найти Джонни.

После этого хотелось отправиться в Петрию и всюду ходить за Джонни, но Робби также понимал, что это было бы неправильно. Сейчас, когда Джонни научился свободно дышать и жить самостоятельно, было строго запрещено делать что-то подобное. Поэтому он ограничился тем, что попросил Джонни не ходить по пустым улицам, всегда ездить на общественном транспорте, не садиться ни в чьи машины и не стесняться звать на помощь, если встретится особенно неприятный человек. Джонни почти клятвенно заверил его, что именно так и будет поступать.

Продолжая поиски, Робби попросил секретаря навести справки о приюте «Небесные поля», чтобы не тратить время еще и на уточнения – у него имелся адрес учреждения, но чтобы поехать в сельскую местность и вернуться требовалось не меньше четырех часов. Секретарь сообщил ему, что приют закрылся несколько лет назад, но оставался основной – тот, что работал как раз в городе. И какому именно приюту должны были быть перечислены деньги от продажи барахла господина Милтона? Неудивительно, что этот мерзавец заполучил сразу двух омег – если он был как-то связан с приютами, где их воспитывали, это было понятно. Робби удивился, узнав, что «Небесных полей» было несколько, и если уж там воспитывали омег, то можно было обратиться в главный приют. Запланировав это дело на начало следующей недели, Робби немного успокоился и решил, что если ничего не получится, то поедет в Карлот и попытает счастья там.

Он очень хотел найти Митчелла, но уже не знал, что еще ему следовало сделать. Привлечь к делу полицию? Нет уж. Пойдут вопросы, и тогда они доберутся до Джонни, а у него ведь и так шаткое положение – в Петрии еще не были готовы документы, и дело осложнялось тем, что учебный год до сих пор не начался, и оформить его как учащегося пока что не получалось. Робби не хотел мутить воду вокруг Джонни, но с другой стороны… что если Митчелл умрет за это время? Не падет ли эта кровь на его руки?

*

Главный приют был большим – он находился в трехэтажном здании с четырьмя корпусами и огромным тяжелым фойе. Внутри было необычно тихо, хотя жилая часть как раз и находилась внутри – в корпусах жили дети. Гаспар заранее решил, что спросит не об альфах и омегах, а просто о приюте на ферме. Скажет, что слышал о нем, слышал о больных детях и хотел пожертвовать деньги, но потом обнаружил, что приют был закрыт. Это казалось неплохой идеей, и даже во время разговора с директором приюта все сработало прекрасно.

– Вы можете сделать пожертвование и здесь, – предложил ему директор, оказавшийся внушительным мужчиной за пятьдесят с очень серьезными очками и внушительной шевелюрой, вившейся надо лбом. – Все сироты равны перед Господом.

– Да, конечно, так я и поступлю, – кивнул Гаспар. – Но я слышал, что на ферме были дети, страдавшие от болезней.

– Больных детей хватает и здесь. Каждый день кто-то оказывается в лазарете.

– Там речь, похоже, шла о редких и опасных для жизни болезнях, – возразил Гаспар. – Вы не волнуйтесь, я сделаю пожертвование и здесь, но если есть возможность отправить деньги и в другой приют… возможно тот, что был на ферме, расформировали или просто перевели в другое место?

– Все болезни опасны для жизни, – пространно ответил директор.

Этот мужчина уперся просто насмерть, и Гаспар, как довольно опытный в переговорах человек, понял, что здесь ему ничего не добиться. Спекулируя базовыми ценностями, этот негодяй избегал прямых ответов на самые важные вопросы, чем только подтверждал подозрения. Гаспар почти не сомневался, что все эти аферы с продажей омег проходили через его руки – уж больно он любил денежки.

Разговор ничего не дал, и Гаспар выложил подготовленную заранее сумму, подписал все документы, необходимые для официального пожертвования, а потом попросил показать ему приют – хотелось посмотреть, как тут жили дети и где они учились. Директор поинтересовался, не желал ли Гаспар стать патроном на регулярной основе, но не он один тут умел уклоняться от прямых ответов. Во всяком случае, у директора просто не хватило наглости выгнать без экскурсии человека, только что оставившего деньги, которые, очевидно, должны были отправиться в его карман.

Его сопровождала девушка лет двадцати пяти, которая очень серьезно и грамотно рассказывала, как появился приют, сколько в нем изначально было детей, как начали появляться другие приюты под этим же названием. Гаспара насторожило, что в ее рассказе совсем не упоминались фермы, и тот приют, в котором вырос Артур, также как будто не существовал. Он решил не задавать девушке неудобных вопросов, а просто следовать за ней.

В детские спальни его не пустили, что было понятно и даже похвально, но зато показали столовую, классы для обучения и комнаты для игр. С виду все было в порядке – чисто, светло и уютно. Если бы Гаспар не знал о существовании теневой стороны этого бизнеса, он бы даже ничего не заподозрил. Девушка говорила также о том, что приют находится на государственном обеспечении, но отчасти расходы покрывают благодетели – так называемые патроны. Один из них умер совсем недавно, и теперь возникали некоторые вопросы по хозяйственной части. Было сложно понять, действительно ли приют потерял одного из благодетелей или из Гаспара просто опять выколачивали деньги. В любом случае он уже оставил солидную сумму, и о большем пока что не думал – его занимали другие вопросы.

В конце его провели в комнату для гостей, где угостили чаем и оставили на некоторое время – у девушки появились какие-то дела. В жаркую погоду никакого горячего чая не хотелось, и Гаспар просто из вежливости налил себе немного, чтобы не вызывать подозрений. Он посмотрел на наручные часы и понял, что прошло уже достаточно времени – он провел в приюте почти всю первую половину дня.

Поскольку прошло уже несколько минут, и в комнату никто не вернулся, он решил уйти, оставив благодарности в приемной. Когда он уже собирался встать с кресла, в комнату вошла женщина лет сорока – невысокая и полнокровная, довольно миловидная, со светлым и открытым лицом. Ее длинные волосы были заплетены в свободную косу, и она нервно погладила завивавшиеся концы, прежде чем поздороваться.

– Добрый день, – вежливо улыбнулась она, почти поклонившись. – Я работаю медсестрой, меня зовут Мария. Хотела узнать… вы друг господина Милтона?

Гаспар никогда не слышал этого имени и поэтому даже удивился.

– Нет, я с ним не был знаком, – ответил он. – Наверное, вы уже знаете, как меня зовут, так что, полагаю, нет нужды представляться.

– Ой, простите, – неловко засмеявшись, извинилась Мария. – Я совсем забыла о приличиях.

– Все в порядке, не стоит беспокоиться. К сожалению, я не знаю, кем был господин Милтон. Мне очень жаль, что вы потеряли друга.

– В таком случае… вы искали приюты на фермах? – спросила она, вновь удивляя его неожиданным вопросом. – Мне о них ничего не известно. Точнее, о нынешних приютах. Но я знаю, что в прошлом один точно существовал.

«Я тоже это знаю», – подумал Гаспар.

– Господин Милтон… имел дело и с тем приютом тоже. А откуда вам известно, что такие заведения вообще существовали?

– Я женат на выпускнике одного из приютов, – касаясь пальцем обручального кольца, сказал Гаспар. – Хотелось узнать, в каких условиях взрослел мой супруг, и какие люди о нем заботились. А о какой ферме из существовавших вы слышали? Если, конечно, таких сельских приютов было много.

– Не могу описать и не знаю точно, где он находился. Слышала, что дети не знают имени воспитательницы и воспитателя, и называют их просто…

«Няней и Фермером».

– Няней и Фермером, – вторя его мыслям, сказала она. – Вы правда женаты на одном из выпускников?

– Да, это правда. У меня нет свидетельства о заключении брака, вам придется поверить мне на слово. Хотя, если мы больше никогда не встретимся, это уже не имеет значения – поверите вы мне или нет.

– Могу я взять ваш телефон? – попросила Мария.

– Только если расскажете, как узнали о том приюте. Я вам все честно рассказал.

– У господина Милтона был приемный сын с той фермы, – ответила она. – Иногда он брал его с собой, когда навещал наш приют.

– Приемный сын? А где он сейчас?

– К сожалению, он умер незадолго до самого господина Милтона.

Очень подозрительная история.

– Вы помните, как его звали? – спросил Гаспар, чувствуя, что сейчас он мог узнать нечто очень важное.

– Кассиус, – грустно сказала Мария, опуская глаза. – Такой красивый мальчик был.

Кассиус… Гаспар слышал это имя от Артура, когда они говорили о прошлом еще до свадьбы. Значит, одного из его братьев уже нет.

«Я опоздал».

– Господин Милтон не рассказал, как именно погиб Кассиус? Он болел или с ним произошел несчастный случай?

– О его смерти я ничего не знаю, – покачала головой Мария. – Я думала, может быть, вам известно больше. Все это выглядит странно. Вначале не стало Касси, потом самого господина Милтона, а буквально через несколько дней появляетесь вы и интересуетесь фермой, на которой родился Касси.

– Должно быть, я выгляжу как убийца? – улыбнулся Гаспар.