Глава 15. Сейчас или никогда (2/2)

– Я поступил правильно или нет? – спросил он первым делом, выложив все, что произошло. – Кажется, в прошлый раз я наболтал ей лишнего.

– Ты же не обманул никого, ты сказал правду, – успокоил его Робби. – Так что ничего страшного не произошло. Однако теперь, если тебе так будет спокойнее, ничего больше не говори. Все-таки мы не знаем, кто она такая – судя по тому, что она взяла с собой фотоаппарат, это репортер какого-то издания. Сейчас в Петрии это модно – появилось много разных изданий, и некоторые из них совсем маленькие. Во всяком случае, пока что лучше не распространяйся о своей жизни. Никогда не знаешь, куда приведут слова. Этим они и опасны.

– Хорошо.

– Но из того, что ты уже сказал, нельзя сделать никаких ужасных выводов. И поскольку ты не разрешил себя сфотографировать, все в порядке.

Слова Робби звучали уверенно и по-доброму, и Джонни немного пришел в себя. Все-таки он действительно не сделал ничего страшного и никого не обманул. Нужно было успокоиться и продолжить учиться.

*

Как он и обещал себе до этого, Робби почти сразу вытряс из Эрика номер телефона человека, продавшего ему Кассиуса. Конечно, Эрик сопротивлялся, да и вообще не спешил ничего особого рассказывать – это была тщательно скрываемая информация, и войти в круг «потребителей» было непросто. Все равно, что попытаться в мафию впрыгнуть на полном ходу. Робби все понимал, но ничего не мог с собой поделать – других возможностей добраться до преступников у него не было.

Он хотел узнать, где похоронили Кассиуса, и требовались ли какие-то деньги для обустройства захоронения. А еще ему был необходим другой конец веревки – тот, что держали в руках люди, продававшие омег. Если хозяин Кассиуса где-то его купил, значит, он должен был знать продавцов или хотя бы иметь представление о том, где их можно найти.

Лишь пообещав и составив первый вариант эксклюзивного контракта для Эрика, Робби получил листочек с номером телефона. При этом Эрик сказал, чтобы Робби не пытался солгать, а на вопросы ответил честно – признался, что получил этот номер от знакомого человека, уже пользовавшегося услугами. Это было легко – даже проще, чем Робби представлял себе до этого.

В тот же день Робби позвонил хозяину Кассиуса, которого, по всей видимости, звали Милтоном. Дозвониться не удалось ни с первого, ни с десятого раза. Возможно, поблизости просто никого не было, и Робби решил звонить в течение дня, пока не добьется хоть какого-то результата. Потратив на это не меньше двух дней, в конце концов, он действительно дождался – трубку подняли, но ответила женщина.

– Я искал человека по имени Милтон.

– Зачем?

– У меня к нему дело.

– Боюсь, ваше дело никогда не будет рассмотрено. По крайней мере, Милтоном.

– Прошу прощения? – удивился Робби.

Отказ не был невежливым, но звучал он довольно твердо или даже грубо. Подобное было возможно только в отчаянных обстоятельствах – насколько Робби понял, в Аммосе редко грубили друг другу, да и к неформальной речи переходили только при достоверно близких отношениях.

– Милтона больше с нами нет.

Это было уже неожиданно. Робби готовился к разным вариантам, но ни один из них не был таким – он и предположить не мог, что хозяина Касси уже не будет в живых.

– Сожалею, – автоматически ответил Робби. – А могу я почтить его память или навестить могилу?

– Это не обязательно. Его мать не желает ни с кем беседовать, но если у вас были общие дела, то можете подъехать к конторе. Завтра вечером также в конторе будет проведен небольшой аукцион – мы планируем продать его личные вещи, которые родственники отказались забрать из кабинета. Вырученные средства будут отправлены в детский дом.

До чего же странные дела. Что это был за человек, если его вещи не захотели забрать, и хранить их некому, но зато найдутся желающие купить их с молотка. И что, вещи могут быть настолько дорогими, что с них можно выручить приличную сумму на благотворительность? Возможно, там есть что-то из драгоценных металлов или…

– Вы не сообщите мне адрес конторы? – попросил Робби. – Мы встречались с Милтоном не на рабочем месте.

– Только если вы собираетесь участвовать в аукционе, – ответила женщина.

Ах, так значит, желающих купить вещи было все-таки не очень много. Почему бы тогда просто не выбросить или не раздать их?

– Я обязательно куплю что-нибудь дорогое, – пообещал Робби.

– Сироты приюта «Небесные поля» будут вам очень благодарны, – заверила его женщина, а затем продиктовала адрес.

Идиотское название для приюта. Впрочем, как и почти все в Аммосе.

Робби никак не мог преодолеть свое предубеждение, хотя и старался замечать хорошее. Как и в любой стране, в Аммосе было хорошее, причем немало, но все это было связано с людьми – они здесь были такими же, как и везде. Смеялись, плакали, сопереживали, радовались покупкам, стремились к хорошей жизни. Они, пожалуй, и были единственными ценностями в стране. Остальное оставляло желать лучшего. Желать со страшной силой.

Идеи у людей тоже были оригинальными – устроить аукцион в конторе, выставив в качестве лотов личные вещи покойника, которые, по каким-то непонятным причинам отказались забирать родственники – это было интересно. Робби, как и обещал, явился к началу мероприятия и занял место в самом последнем ряду. Атмосфера в крошечном зале была позитивная, несмотря на то, что господин Милтон погиб не так уж и давно – его едва успели похоронить.

Наверное, сослуживцы не обязаны скорбеть. Они не веселились в открытую, и на этом следовало сказать спасибо. Усевшись рядом с молодым человеком, читавшим газету, Робби спросил, что случилось с господином Милтоном, что он так внезапно скончался, и тот ответил, что причиной смерти стало самоубийство. Он просто спрыгнул с крыши.

Это было еще более неожиданно, чем все остальное, но Робби решил подумать об этом позже, когда окажется в доме.

На аукционе выставляли разные вещи – очки, рамку для фотографий, браслет из стали, кожаный ремень от брюк, пару галстуков и прочие мелочи, оставшиеся в кабинете. Все это можно было бы уместить в большую коробку – вещей было много, и Робби даже подумал, что этот господин Милтон проводил на рабочем месте немало времени, раз уж у него было так много барахла. Он ждал чего-нибудь интересного и даже торговался за старый портсигар, но в итоге все равно уступил его другому господину. Вот что действительно вызвало интерес – это коробка с документами. Ее как-то беззастенчиво выставили на всеобщее обозрение. В этой коробке, как утверждал аукционист, было много интересного, но никто не разбирал эти бумаги, и покупатель мог бы отыскать там какой-нибудь клад – реквизиты тайного счета в банке тропического государства или координаты сокровищ, спрятанных на дачном участке. За коробку никто не торговался, и Робби купил ее без проблем.

Поскольку он обещал купить что-то дорогое, когда лоты стали подходить к концу, он принял участие в торгах за хрустальную пепельницу в виде спиленного черепа, которую и приобрел за приличную сумму. Он не собирался пользоваться ею, даже если бы решил вновь начать курить – форма была красивой, но морально неприемлемой. Робби собирался расточительно расколотить пепельницу и избавиться от нее – она не представляла ценности даже как память, потому что помнить человека, покупавшего и продававшего омег тоже не хотелось.

Коробку с бумагами он забрал сразу же после торгов, после чего его почти сразу отпустили. Аукцион проводил как раз супруг женщины, с которой он беседовал по телефону вчера, и когда Робби сказал, что звонок поступил именно от него, женщина сразу поняла, зачем ему понадобились бумаги.

– Вы хотите найти что-то о ваших общих делах?

Раз уж по версии Робби он встречался с господином Милтоном вне рабочего пространства, стало быть, и дела у них были частными. С этой стороны покупка коробки с бумагами выглядела логично.

– Да, надеюсь, что отыщу что-то полезное, – сказал Робби.

– Предупреждаю, там всякий хлам, и ничего полезного. Просто личные бумаги. Письма, выписки из налоговой и прочее его мать забрала еще вчера.

– Мне не нужна его переписка, я буду искать упоминания нашей с ним сделки, – улыбнулся Робби.

Тем вечером он сделал одно из самых волнующих открытий. Этот господин Милтон купил сразу двух омег, и каждого из них усыновил. Первого из омег звали Митчеллом, а второго Кассиусом. Митчелла он усыновил довольно давно, почти девять лет назад, а Кассиус прожил у него четыре года.

В коробке оказался конверт с их документами – в нем лежали паспорта, свидетельства о рождениях, свидетельство о смерти Кассиуса, а также все бумаги на усыновление. Каким образом эти документы могли не заметить и просто свалить в одну кучу с остальными? Робби подумал, что мать господина Милтона была крайне неаккуратной в обращении с документами. Хотя, если ее интересовали только финансовые обязательства и личные письма, то она, наверное, не заинтересовалась документами двух омег. Может, она даже не поняла, что это были омеги.

Но ведь это документы на настоящих людей! Перед глазами все еще стояли ровные и очень чисто выведенные рукой Джонни имена, украшавшие поля газеты. Митчелл тоже был среди них.

Конечно, он решил не говорить ничего о том, что увидел. Джонни не нужны были дополнительные волнения, да и результатов особо не было – Робби понял, что господин Милтон держал где-то Митчелла, но пока даже не представлял, как его можно было найти. Он хорошо изучил все документы и еще раз убедился в том, что свидетельство о смерти было только на имя Кассиуса. Митчелл должен был быть живым.

Где он? Где-то взаперти, как и Джонни? Наверное, живет, и не знает, что хозяина нет. Если не поторопиться, за ним придет голодная смерть.

*

Домой они вернулись уже ближе к полночи – Рассел и Роза уговаривали их остаться, но Артур вряд ли смог бы спокойно уснуть в том доме. Гаспар тоже не хотел оставаться – их желания совпадали, и это было очень хорошо. Они оба очень устали, и хотели отдохнуть. К тому же, Артуру приходилось постоянно отказываться от еды, потому что каждый член семьи желал чем-нибудь его угостить, а он не умел нормально говорить «нет» и очень страдал, не зная, как бы поделикатнее увильнуть. Гаспару пришлось вмешаться и сказать, что Артур сам будет есть, если захочет, но дети почему-то были уверены, что Артур слишком стеснителен для этого.

Может быть, поэтому сейчас они оба почти не разговаривали – исчерпали свою речь на несколько дней вперед. Они не говорили так громко и много, когда находились вдвоем, им это было не нужно – оставаясь вместе, они беседовали почти шепотом и говорили недлинными фразами. Иначе становилось только когда они ложились спать – это время принадлежало какому-то другому миру, в котором Артур мог много говорить, выкладывая душу по маленьким кусочкам. Гаспар собирал все эти кусочки и складывал в себе, стремясь составить целый образ – тот, который он видел и чувствовал, но не мог по-настоящему понять все это время.

Надеясь, что и сегодняшняя ночь будет такой же, Гаспар очень быстро принял душ и поднялся в их общую уже спальню, застав там Артура сидящим на кровати и расчесывающимся.

– Можно мне? – неожиданно даже для себя попросил Гаспар.

Артур кивнул и протянул ему массажный гребень. Этот жест был простым, но в нем было столько доверия, что Гаспар почувствовал смущение и задержал дыхание, принимая гребень в свои руки. Вернулись мысли о том, что Артур, возможно, расценивал их брак очень серьезно. Что касалось Гаспара, то он своим вопросом уже почти все показал – еще вчера он бы даже не осмелился попросить гребень и прикоснуться к волосам Артура.

«Я лжец. Столько раз обещал тебе, что ничего не изменится, и вот, куда я пришел в итоге».

Но можно ли было пройти мимо этих волос? На ощупь они были такими же мягкими, какими он их представлял – ровные, со слегка закручивающимися концами, очень приятные и гладкие. Теперь, когда Артур почти принудительно перешел на нормальное питание, они стали еще и блестеть.

Гаспар расчесывал его медленно, придерживая каждую прядь так, чтобы не причинить боль. Он очень давно расчесывал волосы Мариссы, когда она была еще совсем ребенком, и теперь волновался, что мог что-то забыть или сделать неправильно. К счастью, гребень скользил легко, и Артур совсем не двигался. Его плечи были расслабленными, и сейчас, когда он сидел на кровати, а Гаспар стоял за его спиной, он казался совсем хрупким – под кожей проглядывали очертания позвонков, а по линии роста были тонкие и недлинные волоски, которые красиво завивались. Обычно этих волос не было видно, и сейчас Гаспар очень хотел к ним прикоснуться.

Русые пряди, казалось, начали даже искрить, и Гаспар, наконец, остановился, с сожалением выпуская их из рук.

– Я никогда не хотел, чтобы у меня были длинные волосы, – признался Артур, забирая у него гребень и очищая его привычным и ловким движением. – Томас не стриг меня, и приходилось как-то самому. Но коротко никогда не получалось. А потом просто не было сил, и я перестал… но ему, кажется, было все равно. Он никогда не говорил, нравилось ему или нет.

– У тебя красивые волосы, но если ты хочешь постричься, сделай это, – сказал Гаспар. – Я отвезу тебя в парикмахерскую.

– Мне нравится и так, – ответил Артур, улыбаясь. – Нам всегда говорили, что любоваться собой дурно и стыдно, но иногда я позволяю себе это – стою у зеркала и смотрю. Я думал постричься, чтобы быть как Мартин и Морис, только и всего. Не потому, что я сам так захотел, а потому что так было будто правильнее.

– Тогда оставим твои волосы как есть. Если захочешь что-то сделать, только скажи, и я сразу же договорюсь с мастером.

– Хорошо, – кивнул Артур. – Мы ведь теперь в законном браке?

– Да, Артур. Мы супруги.

– Можешь меня поцеловать? Только поцеловать, я не попрошу большего.

Кому из них в этот момент было страшнее? Гаспар был уверен, что ему. Артур был уверен, что его страх сильнее. Наверное, он был прав, поскольку он боялся уж точно дольше – с тех самых пор, как решил, что попросит о поцелуе. Хотя бы о нем.

Не понимая себя и своих чувств, Артур все-таки знал, что порой, видя какие-то теплые и стыдные сны, он просыпался, ощущая себя так, словно только что обнимал кого-то. Гаспара. Если Томас и навещал его во сне, это никогда не приносило ничего хорошего – Артур просто продолжал делать то, что делал наяву. Он старался радовать Томаса, а потом просыпался с таким чувством, словно его облили грязью. Было тошно от себя – от своей слабости и неумения постоять за себя, сказать о своих чувствах. Однако Томаса он никогда не обнимал, даже если тот ему снился. Он делал все, что было нужно, но никогда не целовал и не обнимал его сам. А с Гаспаром снились объятия и поцелуи.

Он поднялся с кровати и потянулся к Гаспару, понимая, что выглядел жалко – рука дрожала, и скрыть это было невозможно. Теплая и сильная рука встретила его ладонь на полпути, и Гаспар притянул его к себе, другой рукой обнимая и прижимая к себе. Они впервые были настолько близко – даже ближе, чем во время танцев.

– Просить и не нужно, я должен был сам догадаться, – сказал Гаспар, приближаясь лицом и глядя ему в глаза.

Он коснулся губ Артура легко, но не мимолетно – задержался, немного прижимаясь, а потом отпустил. Отстраниться не успел – Артур потянулся к нему сам, потому что не мог отпустить со своей стороны. За все годы с Томасом он не делал ничего подобного – он научился целоваться, но все поцелуи закончились еще в самом начале, потом Томас словно забыл о них. Артур не тосковал по ним, пока не понял, что ему очень хотелось поцеловать Гаспара. Теперь, когда они были чисты перед Богом, он мог сделать это – поцеловать своего супруга.

Только сейчас и пришло ощущение счастья, осознание, что они действительно женаты. Артур боялся себя, он решил сдерживаться, потому что не знал, хотел ли всего этого Гаспар. Но если бы Гаспар хотя бы намекнул ему, что тоже желал его… одного крошечного намека, взгляда или вздоха было бы достаточно.

Один поцелуй. Хотя бы сегодня, пока еще есть смысл, пока можно как-то это объяснить…

Артур удержал Гаспара, взяв его лицо в ладони и возвращаясь к его губам.

«Прости меня, но я очень этого хочу. Это звериное желание убьет меня, если я его не утолю».

Он думал, что Гаспар растеряется, но тот ответил со всей страстью – теперь уже ничего не стесняясь. Артур сам приоткрыл губы, а затем прихватил ими нижнюю губу Гаспара, пьянея от счастья и еще чего-то необъятного, неизведанного и сильного. Губы Гаспара были упругими и приятными, и отвечал он так, что Артур был готов раствориться в этом поцелуе безвозвратно.

– Артур, ты красивее всех, кто рождался в этом мире, и я не могу поверить, что именно мне сейчас позволено обнимать тебя, – прошептал Гаспар, когда они закончили целоваться.

Хотелось еще, но Артур, хоть и был пьян, не мог просить большего – он стоял, дыша очень аккуратно и размеренно, совсем не двигаясь, чтобы Гаспар не вздумал его отпустить.

– Нет, я не так красив, но я всего, всего себя целиком хочу отдать тебе, – сказал он, сжимая в руках рубашку Гаспара. – Если ты примешь меня.

– Как ты можешь так говорить? – глядя на него так, что Артур и вправду на мгновение поверил в свою красоту, улыбнулся Гаспар.

Артур ждал какого-нибудь словесного объяснения, но вместо этого Гаспар начал целовать его лицо и шею, делая это нежно и мягко. Было так приятно, что Артур сам отвел волосы назад и в сторону, чтобы открыться сильнее.

Чтобы это никогда не заканчивалось.