Глава 15. Сейчас или никогда (1/2)

Июль 1948

Гаспар постоянно говорил, что не хотел как-то выделять день бракосочетания, но все же купил Артуру красивый и очень дорогой костюм и согласился провести весь день в доме Рассела, где они могли бы устроить небольшой семейный праздник. С самого утра Артур был очень серьезным и задумчивым, а когда настало время ехать к зданию городской администрации, он разволновался настолько, что не смог сам застегнуть рубашку.

– Знаешь, в самом начале Рассел и Роза надеялись, что у них родится девочка, – аккуратно расправляясь с маленькими перламутровыми пуговицами его рубашки, сказал Гаспар. – Они даже придумали имя. Марисса. Они называли Мариссой старшего сына все время, пока Роза его носила. Купили ему платья и все такое… но родился мальчик. Им пришлось в спешке придумывать имя для мальчика. А ведь я предупреждал, что все может пойти не по плану, но меня никто не слушал. Вот что происходит, когда заранее к чему-то слишком сильно готовишься, да?

– И они решили назвать ребенка Морисом, потому что это имя похоже на то, к которому он уже привык? – спросил Артур, послушно держа руки по швам, пока Гаспар продолжал застегивать его рубашку.

Пуговиц было слишком много – это была торжественная модель, которую, к тому же, всего один раз застегнули во время примерки. Петли были еще узкими, и даже Гаспару было сложно с ними справиться.

– Да. Именно так. Потом они совершили похожую ошибку с Мартином. Морис был еще совсем малышом, когда родился его младший брат, и я до сих пор помню тот день, когда он взобрался на мои колени и спросил, точно ли «тот красный человечек» находился в животе его мамы все это время. Когда я сказал, что это тот самый человек, который до этого скрывался в животе, он решил, что его нужно называть Мариссой, потому что постоянно слышал это от родителей. Так продолжалось почти год! Его с трудом приучили к тому, что младшего брата нужно называть Мартином. Сейчас Морис уже забыл об этом, а когда родители предавались этим воспоминаниям, он начинал жутко нервничать. Поэтому теперь мы делаем вид, что такого никогда не было. Но ты теперь член семьи, так что имеешь право знать.

– Я ему не скажу, – пообещал Артур, наблюдая за тем, как Гаспар повязывал ему галстук.

– А потом, когда родилась Марисса, им надарили столько вещей… боже, этими детскими платьями было завалено все вокруг. Все знали, что они ждали девочку, и потому каждый спешил их поздравить. Конечно, они очень любят всех детей, сыновей они тоже жутко баловали, так что до поступления в школу Морис и Мартин были настоящими засранцами. Школа, конечно, очень хорошо воспитывает детей. Если, разумеется, попадется хороший учитель. Но Марисса… ее даже школа не может исправить. Не могу сказать, что ее безнадежно испортили, все-таки от Розы ей частенько влетает за разные шалости, но, на мой взгляд, ее стоило бы воспитывать построже. Впрочем, что я могу знать? У меня ведь нет своих детей. Когда Рассел ловит мой укоризненный взгляд, он просто качает головой.

– Ты хотел бы ребенка? – спросил Артур.

– Нет, – честно ответил Гаспар. – Я боюсь заводить детей. Боюсь чувства вины перед ними. Когда ребенок взрослеет, столько всего может с ним произойти, об этом страшно подумать. К тому же, у меня тяжелый характер.

– Все это можно преодолеть, – сказал Артур, положив руку поверх его пальцев. – Поэтому я обещаю тебе, что в будущем, когда ты решишь завести ребенка, я обязательно уйду. Ты не должен думать, что не имеешь права бросить меня. Это твоя жизнь.

– Обещай мне и кое-что другое, – попросил Гаспар, глядя прямо ему в глаза. – Пообещай, что не попытаешься уйти, не посоветовавшись со мной. Если ты полюбишь кого-то, если также решишь родить своих детей – можешь уйти свободно и в любое время, я не буду тебя держать. Но если ты решишь, что мне пора стать счастливее, и поэтому тебе стоит уйти, не делай этого, не предупредив меня. Я ведь лучше знаю, как мне стать счастливее, правда? Не решай за меня. Обещаешь?

– Обещаю, – согласился Артур.

– Думая, что не можешь родить мне ребенка, помни, что я тоже не могу дать тебе полноценную семью. Не ты один чего-то не можешь – я тоже не в силах тебя оплодотворить. Так что мы на равных.

Артур сжал его пальцы и улыбнулся.

– Я понимаю это, – сказал он.

Если бы Гаспар мог нормально выражать свои чувства, он непременно сказал бы Артуру, как он благодарен ему за эти по-настоящему добрые намерения и заботу. Еще он объяснил бы, что Артур все-таки отдавал больше, чем думал на самом деле, ведь он, будучи молодым и невероятно красивым, соглашался остаться с невзрачным мужчиной зрелого возраста, с которым нельзя весело проводить время, искать приключения и устраивать романтические идиотства, которые так нравятся людям помоложе. Артур ничего не знал об этом мире, но сейчас, в этот самый момент, доверял себя другому человеку.

С того самого момента, как они начали спать в одной постели, Гаспар стал подозревать, что в браке их отношения станут и физическими. Эта мысль постепенно укреплялась, и сейчас, во время этого короткого разговора, обрела абсолютную четкость и реальность. Гаспар понял, что Артур не собирался быть его супругом только на бумаге.

Как все-таки странно складывалась жизнь. В самом начале Гаспар относился к Артуру как к ребенку и постоянно вспоминал, что у Томаса были сыновья примерно того же возраста, да и Морис с Мартином были не намного моложе Артура. Конечно, тогда связь с Артуром казалась дикой и немыслимой, и все намеки Рассела Гаспар воспринимал как простые шутки. Однако проходило время, и Гаспар понимал, насколько Артур отличался от других детей. Артур не был ребенком. Возможно, он не был малышом вообще никогда – в его жизни все было устроено так, что он состарился раньше времени. Его взгляд порой был настолько тяжелым, что Гаспар терялся – ему казалось, что он видел перед собой зрелого мужчину, а не юношу, не знавшего жизни. Артур жил взаперти на ферме, затем его держал в закрытом доме Томас, и он не был знаком с внешним миром, но переживаний и страданий в его жизни было предостаточно – именно они его и состарили. Гаспар предполагал, что в будущем, когда Артур познакомится с миром, он будет вести себя иначе – не так, как это делают люди, обретающие свободу.

Все это меняло его отношение к Артуру. Теперь мысль о физической близости с ним не казалась неподобающей, причем эти перемены произошли еще до того, как Артур вынудил его просмотреть те мерзкие фотографии. Те фотографии даже немного его испугали, поскольку после них Гаспар стал думать, что Артур вполне мог испытывать отвращение от любых прикосновений. К счастью, позже выяснилось, что это было не так.

Теперь Гаспару приходилось напоминать себе о разнице в двадцать два года. Раньше он помнил о ней постоянно.

Скорее всего, все изменили те вечера, когда они танцевали – Гаспар показывал ему, что умел, хотя этого было и недостаточно. Артур охотно учился танцевать, и в этом осторожном сближении, когда позволялось держаться за руки и прикасаться друг к другу через одежду, стена между ними постепенно становилась тоньше. О любви речь, наверное, не шла, но Гаспар понимал, что для Артура теперь секс приобретал совершенно новое значение. Возможно, Артур, который видел только животную часть секса, теперь должен был понять, как близость может дарить утешение и радость, а не унижения и ненависть.

К тому же, Гаспар понимал, что если решит идти до конца в своем стремлении сохранить свободу Артура и держать его на расстоянии, возможно, очень сильно ранит его. Выставить новую границу было бы легко – это решение можно было бы понять. Однако можно ли было доказать Артуру, что это сделано ради его же блага, а не из-за брезгливости?

Гаспар усмехнулся, глядя в зеркало заднего вида и выезжая со двора. Хорошо же он устроился. Стоило признаться хотя бы самому себе, что ему хотелось всего этого с Артуром – Гаспар хотел быть с ним не только как опекун или формальный супруг. Красота еще никого не подводила – это постоянная величина, привлекающая внимание, а Гаспар никогда не видел кого-то красивее Артура.

Как все-таки легко было спрятаться за обстоятельствами и сказать, что именно они толкали его к определенным решениям – солгать самому себе, будто он изменил свое отношение к Артуру только потому, что так было нужно. Приходилось заставлять себя быть честнее.

Если Артур не оттолкнет, а примет его… что с ним произойдет? Жизнь уже никогда не станет прежней.

Прикосновения Артура были настолько приятны ему, что в последние недели Гаспар как будто изменял свою жизнь такими мгновениями – они становились для него какими-то особыми событиями. Он и прежде влюблялся, и волнение в присутствии мужчины или женщины было знакомо ему, но никогда до этого оно не доходило до такой степени.

Артур сидел рядом с ним в машине, и по его виду нельзя было сказать, что он нервничал или был напряжен. В своем новом костюме он выглядел прекрасно, русые волосы были гладко собраны на затылке, и это придавало его облику необычную строгость – ни один волос не выбивался из ленты, хотя в доме Артур связывал их не очень туго, и некоторые тонкие пряди выскальзывали, обрамляя его лицо.

Он был просто непередаваемо хорош.

Возле здания администрации их уже ждали свидетели – Гаспар заранее попросил двух подчиненных явиться и сделать все, что нужно. Это были надежные люди, которым он мог доверять – они вместе проработали не один год, и к тому же, пережили много разных проверок и спорных моментов, когда налоговая инспекция могла проглотить их живьем.

Артур остановился перед дверью и посмотрел на Гаспара широко распахнутыми глазами. Его руки дрожали, когда он сам взял ладонь Гаспара и крепко сжал ее.

– Вы еще можете передумать, – сказал он почти шепотом, возвращаясь к вежливому «вы». – Сейчас или никогда.

Это был последний раз, когда Артур обратился к нему на «вы».

– Соглашайся быть моим мужем, – улыбнулся Гаспар, сжимая его руку в ответ. – Сейчас или никогда.

– Сейчас, – ответил Артур, сам открывая дверь и делая первый шаг внутрь.

Дальше Гаспар почти ничего не запомнил. Наверное, это было к лучшему. Возможно, на них таращились, потому что в этих стенах почти не заключались такие браки, в которых ни один из новобрачных не был бы облачен в платье. Стоило отдать должное назначенным свидетелям – они вели себя отлично, так что никаких проблем не возникло.

В памяти остался только один момент – как Артур аккуратно ставил подпись, которую они придумали с Гаспаром несколько дней назад. Он медленно и очень красиво вывел ее на нужном месте и вернул перо в футляр.

– Поздравляю, – сказал кто-то.

Может быть, это был один из свидетелей, а может, и кто-то из сотрудников. Неважно. Гаспар не мог осмыслить, что теперь они с Артуром были настоящими супругами, и на некоторое время его просто оглушило – он видел только своего мужа и больше никого. Достаточно ли было у него сил, чтобы защитить этого человека? Возможно, он никогда не решился бы на этот шаг, если бы существовали другие варианты. Их просто не было. Даже если у Гаспара было мало возможностей, кроме него все равно никто не мог сейчас позаботиться об Артуре. В этой стране его было некому доверить.

Гаспар редко бывал на свадьбах, и с трудом мог припомнить день бракосочетания Розы и Рассела, но даже так он отлично знал, что они приехали домой явно не на своей машине и не только вдвоем. Тогда у них был целый кортеж, который организовали родители – они были еще живы и могли позаботиться о достойной свадьбе хотя бы для младшего сына. Наверное, это было хорошо, что никто из них не видел, как женился их старший сын – никакой торжественности в этом событии не было.

Они поблагодарили свидетелей и отпустили их по домам, а потом вернулись к машине и отправились уже к Расселу. Гаспар пообещал выдать подчиненным премии еще на прошлой неделе, так что теперь совсем не переживал. Его волновал Артур, который был совсем уж бледным и почти не дышал, хотя потом он тоже немного отошел и успокоился.

– Все в порядке, – постарался подбодрить его Гаспар. – Ничего не изменится, и ничего ужасного не произошло.

– Я хочу, чтобы многое изменилось, – сказал Артур. – Но что-то новое всегда кажется страшным.

– Тут ты прав, – согласился Гаспар. – Мы ко всему привыкнем, обещаю.

Артур слегка расслабил галстук и закрыл глаза. Это уже радовало – раньше он предпочитал сидеть, как истукан и совсем ни к чему не прикасался, не расстегивал пуговицы и не поправлял одежду. Даже такие небольшие движения радовали Гаспара – Артур научился хоть как-то переступать через свою неуверенность и делать что-то.

Подъезжая к дому Рассела, Гаспар с некоторой досадой отметил, что на калитке все-таки висела пара золотистых колокольчиков. Он просил ничего не украшать и стараться не привлекать внимание, но кто-то решил иначе. Возможно, этим кем-то была Марисса, которая очень любила творческую деятельность. Хорошо, что никому не пришло в голову вешать на калитку скрепленные кольца.

Все семейство Рассела высыпало на крыльцо, и когда они открыли калитку, дети аплодировали так, словно их встречала сотня человек – очень громко и долго. Морис, кажется, даже свистнул. Насколько Гаспар помнил, Мартин плохо свистел и поэтому не любил этого делать.

– Теперь Артур наш родственник, и это нужно хорошо отметить, – обнимая их по очереди, сказал Рассел. – Поздравляю, старина.

Они с Гаспаром почти не обнимались, но сегодня был особый день. Пока Артур принимал поздравления, Гаспар все-таки оставил его на секунду, чтобы не смущать – наверное, в одиночку с вниманием детей справиться было легче.

– Не переживай ты так, все же отлично, – похлопав его по спине, сказал Рассел. – Ты так напряжен, что вот-вот лопнешь и рассыплешься, а Артур останется вдовцом.

– Он унаследует большую часть моих денег, это тоже неплохо, – сказал Гаспар, совсем стягивая галстук и только сейчас понимая, что все это время ему было нечем дышать. – Летом носить эту удавку просто невыносимо.

– Все, приятель, теперь ты в безопасности, так что можешь снять пиджак и даже выправить рубашку из штанов, никто тебя не осудит, – засмеялся Рассел, подталкивая его к столовой. – Роза приготовила много всего вкусного. Хотя бы это мы можем сегодня себе позволить, верно?

– Я вот подумал… а вы сказали мальчикам и Мариссе, чтобы они не распространялись о моей свадьбе? Это будет слишком тяжело объяснить другим детям.

– Конечно, мы с ними поговорили, – кивнул Рассел. – Однако, поскольку ты не нарушаешь закон, то мы предоставили им самим право решать – скрывать или нет. Не хотелось, чтобы они думали, будто ты сделал что-то стыдное. Ты ничего плохого не делаешь, ты создаешь семью с хорошим человеком.

– С человеком, которого сейчас не следует тревожить, – напомнил Гаспар. – Я его не стыжусь, но думаю, что он не готов к любопытству посторонних. И вряд ли будет готов хоть когда-нибудь.

– Перестань ты его так опекать, он сильнее, чем ты думаешь, – все еще улыбаясь, посоветовал Рассел. – Он еще удивит тебя, я уверен.

Гаспар хотел сказать, что не сомневался в способностях и силе Артура, но в этот момент к ним присоединились дети, и разговор пришлось прервать. Роза и Артур еще оставались в коридоре – хозяйка дома обнимала нового родственника и желала ему счастья.

*

Перед отъездом Робби принес лекарство в большой бутылке из темного стекла и сказал, что это слабый подавитель, который подходит большинству омег. Джонни внимательно выслушал его и запомнил, что принимать это лекарство следовало по десять капель трижды в день, прямо перед едой. Он пообещал, что начнет принимать его, если почувствует наступление течки, а Робби при этом не будет рядом. Однако Робби предупредил, что выходить из дома все равно будет нельзя.

Также Робби успел записать Джонни на кулинарные курсы для начинающих, где можно было почти ничего не записывать, потому что все ученики получали свои собственные книжечки с рецептами. Впрочем, Джонни умел писать печатными буквами, пусть и довольно медленно – при необходимости он мог делать коротенькие заметки.

Расставаться было тяжело – еще сложнее, чем в прошлый раз на границе. Джонни не мог описать, что чувствовал к Робби, но его сердце как будто начинало болеть каждый раз, когда он смотрел на него. Для него Робби стал человеком, с которым можно было говорить обо всем и ничего не стыдиться – человеком, которому можно доверить все, даже свое прошлое. Робби никогда ни над чем не насмехался, и многое объяснял. Он был теплым и сильным, и с ним Джонни чувствовал себя в безопасности.

Понимая, что ему самому следовало учиться жить самостоятельно, Джонни не просил Робби остаться или поскорее вернуться, хотя ему очень хотелось сказать что-то такое. Он думал о Касси – о том, что больше никогда не встретится с ним и не попросит прощения за все эти ссоры, омрачавшие их общее детство, за все недомолвки и обидные слова. Никогда не обнимет его, никогда не скажет, что жизнь может стать намного лучше.

Сколько еще человек страдает так же, как и Касси? Скольких еще ему больше никогда не встретить и не обнять? А что если Артур тоже живет где-то у человека, отдающего его другим людям, чтобы они делали с ним мерзости?

Мерзости… Джонни хотел поговорить с Робби о том, что одно и то же действие может быть отвратительным, а может быть и прекрасным. Объяснить природу таких различий было невозможно, и Джонни ломал голову над собственными ощущениями, стараясь понять, почему то, чего он не принимал с Филиппом, было желанным с Робби. Стало быть, не сам секс был грязен – что-то делало его таким. Что именно?

Если бы не течка, он еще очень долгое время считал бы все это просто отвратительными вещами – поцелуи, объятия, соединение тел. Его собственное тело облегчило этот путь, на время отстранив дурные воспоминания – отодвинув, но не уничтожив их полностью. Переступив через себя, свои страхи и боль один раз, Джонни уже не испытывал к себе отвращения. Он совсем недолго ненавидел свое лицо и тело, и ему, наверное, очень повезло, потому что Робби позволил ему понять, как может быть на самом деле – не просто как в книжках, а значительно лучше.

Робби находил его красивым, и это не приносило ему боли. Филипп тоже считал его красивым, но из-за этого происходило грязное и неприятное. Один человек мог извалять в грязи, а другой мог отмыть от нее, но их поступки были очень похожими, даже слова были почти теми же самыми.

Наверное, все эти мысли просто раздавили бы его, если бы на следующий же день после отъезда Робби Джонни не отправился бы на кулинарные курсы. Они проходили в старой школе сразу после занятий, и добраться до места можно было даже пешком, правда, приходилось переходить дорогу. Джонни научился без происшествий переходить дорогу и вообще смотреть на светофор, хотя Робби все равно переживал и просил быть осторожнее. Он постоянно спрашивал у Джонни, на какой свет тот будет переходить дорогу, в какую сторону будет смотреть, пока не дойдет до середины, и в какую будет смотреть, стоя на середине. Джонни послушно отвечал на все вопросы, но под конец все-таки вспылил и сказал, что он не тупой, чтобы по сто пятьдесят раз повторять одно и то же.

Зато благодаря постоянным повторениям проблем у него и впрямь не возникло. Добраться до школы к положенному часу – Робби показал ему, как пользоваться часами – было довольно просто. А там началось все самое интересное.

В классе было семь человек, четыре из которых были девушками, еще один мужчина, один альфа и один омега – Джонни. Каждый должен был представиться, назвать свой возраст и сказать, чего он ждал от обучения. Одна из девушек сказала, что хотела бы научиться готовить, потому что через полгода собиралась выйти замуж. Вторая сообщила, что готовила вполне неплохо, просто ей было скучно сидеть дома – она уже была замужем, и не так давно переехала, так что друзей у нее не было. Мужчина, как оказалось, недавно развелся, и теперь должен был сам о себе заботиться, а альфа сказал, что просто всегда хотел хорошо готовить. Джонни признался, что пытался готовить по поваренной книге, но у него не всегда получалось, и теперь он надеялся, что сможет понять, где ошибался.

Женщина, которая вела уроки, поблагодарила каждого, а потом попросила записать, с чем следовало прийти в следующий раз.

Заметив, что он медленно писал, одна из девушек спросила, не забыл ли он взять с собой очки, но Джонни ответил, что хорошо все видел. Ему было очень неудобно говорить, что он не умел писать, и он избегал этой темы, стараясь сосредоточиваться на том, что ему нравилось. Это было просто – каждый день теперь наполнялся самыми разными событиями, и Джонни старался ничего не упускать.

Все происходило очень интересно – быстро, разнообразно и иногда даже опасно. На уроках им показывали не только как готовить пищу – их учили размораживать холодильник, ухаживать за посудой и правильно чистить котелки. Джонни старался все запоминать и сразу же пробовать делать самостоятельно уже дома. Он также узнал, что в этой же школе шли курсы домоводства в целом – там людей учили чистить ковры, шить одежду, чинить шторы, пользоваться стиральными машинами и правильно гладить. Когда участники тех курсов проводили конкурс, все остальные могли прийти и посмотреть из зала.

Это было первое мероприятие в его жизни – все было новым и незнакомым. Джонни впервые сидел в зале среди множества других зрителей, поскольку сам решил остаться, а не потому, что так кто-то сказал. Он впервые видел сцену, на которой происходили интереснейшие вещи – участники выходили, показывали, что они умели делать, а какие-то люди выставляли им оценки. Некоторые занятия были знакомыми и понятными – например, Джонни подумал, что и сам мог бы отлично отгладить рубашку или простыню, а уж если бы среди участников был Митчелл, у остальных просто не было бы и шанса на победу. Другие задания были сложнее – требовалось правильно раскладывать вилки и ложки, красиво заворачивать салфетки. Так Джонни понял, что дома могут быть разными, и даже если ты умеешь что-то, это не значит, что ты можешь сделать все – всегда есть, чему учиться.

Он рассказал об этом Робби, и тот предложил ему записаться еще и на эти курсы, если ему там было интересно. Джонни ответил, что хотел бы только узнать, как правильно пользоваться стиральной машиной. Остальному полезному его научили на кулинарных курсах – показали миксер, специальные шприцы для отсадки теста, печку и тостер и вообще кучу интересного. Из всего, что было в квартире Робби, неприрученной оставалась только стиральная машина. До этого Джонни побаивался утюга, но теперь и с этим было покончено – на ферме был утюг с углями, а здесь нужно было просто привыкнуть включать и выключать его, выдергивая вилку из розетки. Очень просто.

Иногда голос Робби пугал его – он звучал как-то подавленно и глухо, отчего Джонни начинал беспокоиться и спрашивать, был ли он здоров. Робби отвечал, что ничего страшного не происходило, просто у него были неприятные дела с документами. Еще он говорил, что искал человека, но не мог его найти. Джонни ничего не понимал в бизнесе, и поэтому не спрашивал, что за человека искал Робби, и почему это было так важно, хотя ему было очень интересно. Решив, что для таких вопросов нужно стать умнее, Джонни занимался с большим рвением и почти не делал передышек.

Он учился писать прописными буквами, наблюдая за тем, как это делал учитель, когда выводил на доске список ингредиентов или делал какие-то заметки. Оказывается, с доски все выглядело понятнее. Он ходил в разные магазины без посторонней помощи, смотрел на людей, даже иногда просто сидел в скверике рядом со школой и наблюдал за тем, как вели себя люди. Ему все было интересно, но после таких походов начинала побаливать голова – Джонни впитывал информацию слишком быстро.

Та же девушка, что спросила его, не забыл ли он взять с собой очки в первый день, через неделю подошла уже с другим вопросом – теперь ей было интересно, откуда Джонни приехал. Видимо, заметив за ним некоторые странности, она уже не сомневалась, что он был нездешним. Джонни честно ответил, что он был омегой из Аммоса. Это привело ее в полный восторг – девушка принялась расспрашивать его о жизни в Аммосе, и Джонни сказал, что почти ничего не знал о том, как там жили люди, потому что все время сидел взаперти. Больше он ничего ей не рассказал, хотя и этого тоже было достаточно. На следующее занятие она пришла с фотоаппаратом и попросила его дать какое-то интервью или просто хотя бы рассказать о своей жизни в Аммосе – что угодно, что придет в голову. Джонни отказался сразу же – ему стало страшно.

Он позвонил Робби вечером того же дня, хотя обычно старался не звонить поздно, чтобы не мешать отдыхать или проводить деловые встречи – Робби называл их «неформальными» – но теперь была совершенно другая ситуация. Тревога не отпускала его все время, и он ничем не мог заняться – почти спалил кастрюлю, пока пытался приготовить заварное тесто, и вообще не мог взять себя в руки.