Глава 11. Разница между мной и тобой. Часть 2 (1/2)

Июль 1943

«Господи, пусть он ляжет спать, пусть он поскорее ляжет спать!»

С тех пор, как забрали Митчелла, Джонни и Артур стали одними из старших. Оставался еще Касси, но теперь он прятал самых маленьких, а потому ничем помочь не мог. Впрочем, Касси до одури боялся Фермера, и даже если бы сидел вместе со всеми, толку от него было бы не очень много.

Джонни, Артур, Феб и Дин сидели в своей комнате прямо за дверью и слушали шаркающие тяжелые шаги Фермера, ходившего по дому и временами ударявшего в стены не то какой-то доской, не то чем-то еще. Он вернулся пьяным, и с тех пор шатался по коридору, иногда останавливаясь и заглядывая в какие-нибудь комнаты.

Фермер наказывал их, только если был трезвым, но они все равно боялись, когда он бывал пьян. В такие вечера они поздно ложились спать, потому что никто не мог заснуть, пока Фермер ходил по дому. Они могли успокоиться, только если он засыпал, но до этого еще нужно было дожить.

Артур думал, где находилась Няня. Ему очень хотелось узнать, где она была, и не добрался ли до нее Фермер. Может быть, они уже поругались, и он на этом успокоится. А может быть, все еще только впереди.

Сидевший рядом с ним Дин завозился, и шорох его одежды показался им очень громким – Джонни даже приложил палец к губам, чтобы Дин перестал шевелиться. Всем им казалось очень важным сидеть и продолжать слушать происходящее, хотя от этого совершенно ничего не зависело. Они ничего не могли изменить, но им хотелось знать, где находился Фермер, где была Няня, что сейчас творилось в доме, и не собрались ли взрослые подраться.

Такие вечера были частью их жизни с самого раннего детства, Артур даже не помнил, с каких пор этот страх поселился в его душе – страх перед шаркающими пьяными шагами. Джонни, наверняка, тоже этого не помнил. Они жили с этим ощущением с младенчества, но не могли привыкнуть, и продолжали бояться как побоев пылевыбивалкой, так и пьяного Фермера.

Иногда, когда он бывал пьяным, ничего не происходило – он приходил и сразу укладывался спать. В другие вечера он просто беседовал с Няней, сидел на полу у ее ног и держал ее за руку. Встречались и вечера, когда он возвращался, распространяя запах алкоголя, но пребывая в нормальном настроении. Тогда он и Няня могли нормально говорить, но в какой-то момент беседа сворачивала в сторону настоящего скандала, и начиналось самое неприятное – они спорили, перебранивались, потом Фермер начинал угрожать или выкрикивать что-то неприятное. Они хлопали дверями, топали, выходили на улицу или возвращались обратно. И все это время дети сидели в своих спальнях, никуда не выходя и судорожно пытаясь поймать каждый звук, чтобы понимать, что происходило.

А случалось и такое, что Фермер возвращался уже не в духе. Он вел себя как обычно, но по его придирчивому и озлобленному взгляду можно было понять, что он искал, за что бы зацепиться. И тогда начинались такие ночи, как эта.

Джонни прижимал к себе Феба, потому что тот почти не двигался и, казалось, совсем не понимал, что происходило. Он был уже достаточно большим, но хуже всех переносил такие ночи. С тех пор, как Митчелл покинул ферму, Феб совсем потерялся, и теперь находил утешение только у Джонни, которого тоже очень любил. Иногда он плакал без причины, и тогда Артур старался как-то его поддержать, но Феб тут же делал вид, что ничего не происходило. У него был сложный и скрытный характер.

Прошло несколько минут, и Артур повернулся к Джонни, одновременно запуская пальцы в волосы Дина, лежавшего на его коленях. Дин вздрогнул, но не отстранился, а наоборот, прижался к Артуру сильнее – он искал защиты у старших, хотя и прекрасно понимал, что если начнет происходить что-то по-настоящему страшное, они вряд ли смогут его защитить.

– Кажется, он уснул, – очень тихо прошептал Артур.

Джонни кивнул.

– Подождем еще немного, – сказал он. – Может быть…

В этот самый момент из кухни донесся грохот, и они оба встрепенулись – Джонни почти вскочил на ноги, и если бы не повисший на нем Феб, он бы это сделал. Артур поднял на него взгляд, но не успел ничего сказать, когда раздался второй удар – показалось, что на пол упало что-то тяжелое.

– Сидите здесь, – одновременно скомандовали они, оставляя младших в комнате и выбегая.

Обычно следовало прятаться, чтобы не раздражать Фермера своим присутствием – когда он бывал пьяным и злым, одного взгляда на кого-нибудь из детей бывало достаточно, чтобы окончательно вывести его из себя. Но сейчас они оба понимали, что следовало вмешаться – шум доносился из кухни, а это было опасно. В кухне вообще было много опасного – ножи и вилы для мяса, топор за плитой, даже сама плита.

Они пролетели к кухне всего за мгновение, и, едва успев появиться на пороге, поняли, что ждать было нельзя. Фермер замахнулся на лежавшую на полу Няню чем-то – кажется, тяжелой доской, на которой рубили копыта и кости. Оба бросились внутрь, и краем глаза Артур успел заметить желтую рубашку Дина, мелькнувшую в коридоре – эти глупыши выбежали следом, не послушавшись и не оставшись в безопасности.

Не раздумывая ни секунды, Артур накрыл Няню собой, ожидая, что в следующий момент на его спину обрушится удар, но ничего не произошло. Он зажмурился, чувствуя, как под его животом вздрагивала от рыданий Няня – она сжалась в комок и не двигалась, а только дрожала и плакала. Вначале показалось, что время остановилось, и удар все равно прилетит, но потом до слуха донесся пронзительный голос Феба.

– Джонни, не надо!

Артур с трудом заставил себя поднять голову, и как только его глаза оторвались от пола, он увидел, что Джонни держал обеими руками доску, которую Фермер пытался у него отнять. На полу валялись осколки керамических чашек – Фермер с силой тянул доску к себе, раскачивая ее, чтобы стряхнуть Джонни, и того вело из стороны в сторону, из-за чего он то и дело ударялся о стол, с которого каждый раз слетала посуда. Артур отодрал себя от Няни и поймал Джонни, а потом как-то перехватил доску прямо у рук Фермера и, не вставая с колен, потянул ее к себе. Фермер выругался и отпустил, наконец, доску, заваливаясь назад и сползая по деревянной дверце шкафа.

Из коридора доносился громкий плач. Феб и Дин стояли в дверях, рыдая, держась за руки и глядя внутрь.

Упавший и оставшийся на полу Фермер смотрел на них стеклянными глазами, но не пытался подняться и продолжить. Няня за их спинами продолжала плакать, но теперь почти неслышно.

– Вы хоть понимаете? Вы ничего не понимаете! – крикнул Фермер. – Кого вы защищаете? Кого?! Да вы представить не можете, что она за чудовище!

Артур думал, что завтра его и Джонни наверняка накажут. Когда-то они были на месте Дина и Феба, и тогда они смотрели, как Митчелл и другие старшие так же вмешивались и защищали Няню, как могли – вставали между ней и Фермером, пытаясь спрятать ее за собой. Настал и их черед делать это.

– Артур… Артур, ты должен знать, что это за женщина. Я расскажу вам это прямо сейчас, чтобы вы не растрачивали на нас свои души.

– Нет, замолчи! – прервала его Няня, и Артур почувствовал, что ему стало еще страшнее.

Няне лучше было помалкивать и не шевелиться, чтобы не делать хуже, но она редко могла остановиться в нужный момент.

– Я поступаю так, как поступила бы любая мать, – продолжала она, поднимаясь с пола. – Ты не носил и не рожал, тебе не понять!

– Их тоже кто-то вынашивал и рожал! – рявкнул Фермер. – Их тоже ждали и лелеяли под сердцем, не ты одна умеешь любить своего ребенка!

– Какая разница, если им так не повезло родиться в этом мире? Кто-то другой растил бы их для обогащения, а я делаю это с другой целью!

– Когда-нибудь я положу конец всему этому, – пообещал Фермер. – Когда-нибудь я зарежу всех вас, пока вы будете спать, и сделаю этот дом свободным. Давно пора освободить вас от мук. А пока что убирайтесь, чтобы я вас не видел.

Они оставили его в кухне посреди осколков посуды и разбросанной утвари – нужно было действительно убраться, пока он не передумал. Прибраться можно и утром, когда он протрезвеет и уйдет из дома.

Уже в спальне Артур зажег фонарь и вывесил его за окном, чтобы показать Касси, прятавшему младших в заброшенном курятнике, что можно потихоньку возвращаться. Они знали, что Касси приведет младших к окнам спальни, поэтому не спешили укладываться спать. Умываться этой ночью никто не собирался – журчать водой и раздражать Фермера никому не хотелось.

Сидя у окна и глядя на приближавшегося в лунном свете Касси, за которым тянулись малыши, Феб вдруг спросил Артура:

– Ты любишь Няню сильнее, чем Джонни?

– Нет, – ответил Артур.

– А сегодня я подумал, что да. Джонни мог умереть, пока ты ее защищал.

– Я… я знаю, – опуская голову и кусая губы, согласился Артур. – Это была бы моя вина.

– Нет, не твоя, – возразил Феб. – Но я думаю, что лучше любить Джонни, тебя, Касси, Дина и всех остальных. Сегодня я Няню и Фермера ненавижу. И, наверное, все чаще буду ненавидеть. Я не понимаю, о чем они говорят, и почему ссорятся, но они делают так, что нам постоянно страшно. Когда-нибудь я им скажу. Все скажу.

– Не надо, – попросил его Артур. – Тебе не станет легче, если скажешь.

– Но они должны знать.

– Они и так знают, – сказал Джонни, который с трудом успокоил плакавшего Дина.

– Тогда они еще хуже, чем я думал, – сказал Феб.

Артур открыл окно, потому что Касси с малышней уже почти пришли. Он смотрел, как Феб протягивал руки, чтобы принять у Касси первого младшего, и думал, что Феб очень вырос. Раньше он был просто плаксивым маленьким ребенком, а теперь он рассуждал как взрослый человек. Хотя плакать не перестал, конечно.

*

Июнь 1948

Коробочка с кольцом никуда не делась – она лежала в шкафу, когда Артур открыл дверцу и заглянул внутрь. Это продолжалось уже неделю.

Гаспар научил Артура пользоваться календарем, и даже подарил ему «вечный календарь» - круглый брелок, в котором по краю были написаны дни недели, а в середине на подвижной пластине находилась таблица с числами месяца, разлинованная в семь полос. Можно было переставлять таблицу так, чтобы первый день месяца приходился на нужный день недели, и тогда календарь подходил к текущему моменту. Только нужно было помнить, с какого дня недели начинался месяц, вот и все.

По этому календарику, который Артур теперь всюду носил с собой и брал даже в ванную комнату, он отсчитывал дни, чтобы знать, как долго коробочка с кольцом лежала в шкафу. Гаспар оставил это кольцо, чтобы не давить на Артура – он сказал, что тот наденет кольцо сам, если решит, что все-таки готов вступить в брак. Для Артура это было сложным вопросом, но внутренне он был очень рад, что Гаспар выбрал именно этот путь.

Он много раз размышлял о возможности связать себя узами брака с Гаспаром, но каждый раз натыкался на непреодолимые препятствия. Он думал, что своим решением обяжет Гаспара действительно искать омег и идти на неоправданный риск. Он сомневался, что Гаспар так и не встретит женщину, с которой захочет завести детей. Он был уверен, что просто не сможет сказать: «Да, давайте поженимся».

Последнюю проблему Гаспар решил, когда привел Артура в гостиную, открыл дверцу шкафа и показал коробочку с кольцом, сказав, что тот может надеть это кольцо в любой момент, и когда Гаспар это заметит, то все поймет. Артур согласился на эти условия, но его продолжали терзать другие вопросы. Не слишком ли ужасно и эгоистично с его стороны соглашаться на это предложение? Став супругом Гаспара, он мог бы получить защиту и право жить в этом доме и вообще в городе, но какую пользу принес бы этот брак Гаспару? Что он мог получить кроме ненужных проблем, неудобных вопросов и неприятностей в целом?

Артур закрыл дверцу и отошел от шкафа. Сегодня за ним должен был заехать Рассел, чтобы отвезти, наконец, в гости к своей семье. Марисса уже успела позвонить с самого утра и удостовериться, что Артур не передумал. Она очень ждала его и сказала, что приготовила все свои расчески, которые ей подарила мама на последний день рождения. Вполне справедливо подозревая, что Марисса очень хотела, чтобы он пришел, потому что ей было не с кем играть, Артур опасался, что поведет себя как-нибудь неправильно и обидит ее.

К десяти часам он успел переодеться в заранее подготовленную одежду – Гаспар купил ему красивую светло-голубую рубашку и черные брюки с широкими подтяжками, к которым полагался очень удобный пиджак из грубой ткани. Артур сам выгладил рубашку и брюки, закрепил подтяжки и несколько раз проверил, все ли ему удалось сделать правильно, потому что ни разу в жизни ему не приходилось надевать что-то настолько дорогое и красивое. Новая ткань была жесткой и хрустела под пальцами, когда он застегивал пуговицы, и ему казалось, что он мог что-то испортить неосторожным движением.

Ровно в десять действительно приехал Рассел – он остановился у дома, вышел из машины и помахал, чтобы Артур вышел к нему. Наверное, у него не было времени заходить внутрь, так что Артур решил не перечить и не утомлять его приглашениями, тем более, он не был хозяином дома.

На каждом шагу поджидала трясина, и Артур шел вслепую, не зная, правильно он поступал или нет. Он не представлял, как следовало вообще решать подобные вопросы – встречать людей, общаться с ними, как-то договариваться о встречах. В результате он страдал от страха постоянно, и даже сейчас не был уверен, правильно ли поступил, не попросив Рассела зайти в дом. Заметив его подавленность, Рассел решил заговорить первым.

– Я не хочу давить на тебя или склонять к чему-то, но, думаю, нужно поговорить, – начал он. – Просто я не слышу от Гаспара никаких новостей, и почти уверен, что это связано с тем, что ты не хочешь никакой свадьбы. Я прав?

– Я не могу сказать, – честно ответил Артур. – Я никто, а Гаспар очень хороший человек, у которого есть работа. В будущем у него появится все, что он захочет.

– Он очень давно ничего не хотел, – сказал Рассел. – Но когда мы были детьми, я помню, его было невозможно остановить, если он что-то задумал. Гаспар никогда ничего не говорит и не делает сгоряча. Но сейчас давай мы поговорим о другом. Об омегах. Ты наверняка не знаешь, почему с вами так обращаются, хотя вы полноценные люди. Знаешь, дело в том, что омеги и альфы очень похожи на мужчин. Внешне почти не отличить. Раньше, когда их было много, и у них были такие же права, как у всех людей – они ходили в школы, работали на предприятиях, могли развлекаться, выходить замуж и рожать детей… тогда многие мужчины, которым также нравились мужчины, притворялись альфами и омегами и делали почти то же самое. Могли идти по улице, взявшись за руки. Приглашать друг друга на свидания. Никто не мог их осудить, потому что навскидку никогда не скажешь, альфа и омега перед тобой или мужчина с мужчиной. Боясь, что из-за этого начнет заключаться меньше браков, а потом и рождаться меньше детей, правительство решило убрать альф и омег.

– Убрать? – удивился Артур.

Рассел кивнул.

– Я много читал и искал информацию с тех пор, как Гаспар нас с тобой познакомил. Роза не могла жить, просто понимая, что все это не в далеком прошлом, а продолжается до сих пор. Где-то прямо сейчас растят беззащитных омег, а потом отдают таким людям, как Томас. Она не может спокойно жить, зная, что происходит подобное, и никто ничего не собирается сделать. Чтобы хоть немного разобраться, я решил углубиться в изучение этого вопроса вместе с Гаспаром. Мы перерыли все газеты и старые дневники, какие смогли купить или найти. Из тех людей, что видели времена, когда альфы и омеги свободно ходили по улицам Аммоса, никого уже нет в живых, и побеседовать не с кем, но остались какие-то письма, обрывки сообщений. Мы поняли, почему были разрешены браки между альфами и женщинами, а также омегами и мужчинами. Потому что от этих браков не рождаются дети, и они ведут к истреблению альф и омег, но зато для внешнего мира это решение можно представить как нечто благое. Сказать, что здесь ничьи права не ущемляются. Но в таких браках можно было усыновлять только девочек и мальчиков, под которыми подразумеваются дети мужчин и женщин. Омеги и альфы в документах никогда не указываются как мальчики – взрослых или маленьких, их называют омегами и альфами. Это в обычной жизни их все равно называли мальчиками, но в газетах или законах – никогда. Получается, что омеги и альфы, решившиеся на брак с мужчинами и женщинами, могли воспитывать только детей, рожденных от мужчин и женщин. И здесь все очень хорошо продуманно.

– Но… а если бы очень много мужчин и женщин захотели бы вступить в брак с альфами и омегами? Если в таких семьях не могут рождаться дети, то не исчезли бы, в конце концов, и мужчины с женщинами?

– Нет. В Аммосе много сирот, нуждающихся в приемных родителях, которыми могли бы стать смешанные пары. Правительство пошло на этот шаг – разрешило смешанные браки – как на временную жертву. Пусть даже в одном или даже в паре поколений смешанные браки могли подпортить рождаемость мужчин и женщин, но зато в будущем, когда альфы и омеги должны были исчезнуть, рождаемость могла бы быстро восстановиться. К тому же, альфы и омеги утратили почти все свои права, и очень многие уехали из страны. Оставшиеся – те, что еще надеялись на то, что все исправится – оказались в капкане нищеты и бесправия. Постепенно их действительно почти не стало. Но лазейка со смешанными браками из закона никуда не делась – о ней просто забыли, потому что она стала не нужна.

– Я не понимаю… а женщине с женщиной тоже нельзя вступить в брак? Омеге с омегой, альфе с альфой?

– Нет. Как и мужчине с мужчиной. Все по-прежнему.

– А если они любят друг друга?

– Что поделать. Но вы с Гаспаром, по счастью, омега и мужчина. Вам можно пожениться. Кстати, со стороны вы кажетесь мужчиной и мужчиной. И соседи Гаспара уже заинтересовались тем, что в его доме живет человек, которого ранее никто не видел, хотя меня и моих сыновей они знают отлично. Они наверняка думают, что Гаспар завел себе любовника – молодого мужчину.

– Может… может, мне не стоит выходить из дома и ходить по саду, – испугавшись прозвучавшего предположения, почти прошептал Артур. – Мне, наверное, нужно сидеть в доме, чтобы меня никто не видел.

Рассел покачал головой.

– Если бы ты согласился стать его мужем, это бы все решило. Гаспар представил бы тебя соседям. Они наверняка были бы очень удивлены, и, конечно, изменили бы к нему свое отношение. Но никто не посмел бы обвинить его в том, что он нарушает закон. Я еще раз скажу, что не хочу давить на тебя, просто говорю то, чего ты не знаешь. К тому же, разводы законом также не запрещены, так что если ты думаешь, что Гаспар на веки вечные связывает себя с тобой и взваливает на себя неподъемный груз, то ты ошибаешься. Это не так. Как только вы решите, что можете жить раздельно, он тебя отпустит. Подумай об этом, пожалуйста.

*

Дело продвигалось слишком медленно. Филипп связался со станцией, но ему сказали, что следует прийти и лично оформить запрос, а потом еще подождать два дня. Все осложнялось еще и тем, что квартира была съемной, и для получения распечатки следовало получить разрешение ее владельца. Этот человек согласился прийти и заполнить все формы на станции, так что этот вопрос Филипп уладил за полдня, но ждать еще двое суток до получения списка звонков – это было слишком. Поэтому он заплатил за срочность и попросил, чтобы распечатку предоставили как можно скорее. Желательно, в течение суток.

Джонни находился в его доме, и Филипп был уверен, что это верное решение. В его доме Джонни точно никто не мог достать. К нему вообще редко наведывались гости, да и в целом он никогда не указывал в документах или где-либо еще этот адрес – предпочитал пользоваться для этого другими квартирами, просто принадлежавшими ему. Он даже поднял все документы, которые когда-либо светились перед Робби, и понял, что тот теперь мог знать все его адреса, кроме этого.

Разумеется, кто-то названивал Джонни, и этим кем-то вполне мог оказаться Робби. Если все было именно так, то Робби, скорее всего, умел добывать информацию, но, по крайней мере, оставалось надеяться, что он делал это не настолько быстро. Джонни жил в доме Филиппа всего пару дней, этого было слишком мало, чтобы добраться до него.

Филипп все чаще подозревал, что Робби был альфой, но пока что никак не мог этого доказать. К тому же, даже если бы его догадки подтвердились, это все равно ничего бы ему не дало – выгнать Робби из страны не представлялось возможным, потому что альфы из Петрии и вообще других государств могли находиться на территории Аммоса и пользоваться всеми обычными человеческими правами. Самое большее, что он мог сделать – подпортить Робби репутацию, вынудив Марка прислать кого-нибудь другого. Но все это следовало отложить до выяснения номера человека, с которым болтал Джонни.

Кто-то посягнул на то, что принадлежало Филиппу.

Это страшно бесило, потому что Филипп без сомнений считал Джонни своей собственностью, причем не только потому, что заплатил за него. Он выбрал Джонни, когда тот был еще ребенком, он следил за его взрослением, несколько раз платил за его лечение – и в результате оплачивал лечение для всех детей на ферме, потому что все они схватывали разные хвори почти одновременно. Он знал Джонни с малых лет, и в момент их первой личной встречи Филиппу казалось, что он уже и не должен знакомиться с этим человеком – Джонни был ему полностью знаком. Его лицо, его улыбка, смеющиеся глаза, крепкие ладони, пружинистые ноги, слегка выступающие верхние клыки – все было знакомым.

Никто не имел права отнимать его.

Очень хотелось вытрясти правду из Джонни еще до получения распечатки звонков, но Филипп боялся сорваться и опять его изнасиловать или просто поколотить. Джонни был очень упрямым, и с ним было по-настоящему тяжело разговаривать – даже если он уступал, он делал это явно под давлением, а не потому, что менял свое мнение. Женщина с фермы предупреждала об этом Филиппа каждый раз, когда он приезжал, чтобы посмотреть на Джонни, но тогда ему казалось, что он сможет с этим справиться. Впрочем, даже теперь, понимая, что Джонни вряд ли когда-нибудь начнет осознанно подчиняться, Филипп все равно ни о чем не жалел. Он выбрал бы этого ребенка еще раз, если бы у него была возможность вернуться назад.

Эта уверенность пошатнулась лишь на миг, когда Филипп приехал на станцию и получил обещанный список звонков, поступавших на телефонный номер квартиры, в которой жил Джонни. Номер, с которого исходили звонки, он мог бы узнать и без подсказок – он сам набирал этот номер пару раз в неделю, когда улаживал вопросы, касавшиеся поставок резины. В квартиру Джонни звонил Робби, причем он делал это уже довольно долго и при этом ежедневно.

Филипп подумал, что если бы Джонни был рядом с ним в этот момент, он бы убил его. Просто убил бы своими собственными руками, а потом еще долго плакал над его бездыханным телом.

К счастью, Джонни был далеко – в доме, до которого еще нужно было доехать. Сложив лист со списком звонков в записную книжку, Филипп отменил все встречи и уже хотел рвануть домой, когда ему позвонил Эрик и сообщил, что Робби будет ждать их после обеда в клубе. Филипп отказался приехать, но Эрик настоял на том, чтобы он явился, сказав, что у Робби были какие-то срочные новости.

«Это у меня, черт возьми, для тебя срочные новости, сукин сын».

Посомневавшись всего минуту, Филипп согласился приехать. Возможно, все складывалось лучшим образом, и стоило встретиться для начала с Робби – дать ему знать, что теперь его звонки раскрыты. Нужно было как-то придавить ублюдка, что-то сделать – просигналить, что лавочка прикрылась, и теперь Джонни больше недоступен.

Он даже посмеивался, думая, что Робби, как последний идиот, назначил встречу, ни о чем не подозревая и думая о своей чертовой резине, в то время как у Филиппа были дела поинтереснее. Однако Робби удивил его, не явившись на встречу, и это стало самым настоящим ударом. Филипп прождал всего пять минут, и, несмотря на все попытки Эрика уговорить его подождать еще немного, вылетел из клуба и сел в машину, чтобы вернуться домой.

Робби и тут его одурачил?

Какого черта он привязался именно к Джонни? Он мог покупать кого угодно и получать самых красивых мальчиков в городе. Да что там – ему многое могло доставаться даром, потому что как заинтересованные клиенты Филипп и Эрик были готовы оплачивать все его капризы! Но нет, ему был нужен именно Джонни – ему потребовалось чужое, запретное, то, что никогда не должно никому принадлежать. Никому кроме настоящего владельца, разумеется.

Филипп был почти уверен, что Робби никогда не заявился бы к нему домой, он все еще думал, что его настоящий адрес оставался неизвестным, но ему было просто необходимо сейчас же увидеть Джонни и удостовериться, что тот был на месте. По мере приближения к дому, правда, уверенность начала таять – появились какие-то абсурдные мысли и страхи, говорившие, что Робби вполне мог добраться и до его дома. Ведь по какой-то причине он не явился в клуб, хотя сам назначил встречу, верно? Что-то произошло. У него появились какие-то более неотложные дела.

Когда он подъехал к дому, ему просто до звериной боли хотелось, чтобы Джонни сидел в беседке, и его можно было увидеть из машины – так можно было бы не мучиться и перестать страдать, не тратя время на возню с ключами и поиски Джонни в доме. К несчастью, во дворе никого не было, так что пришлось войти в дом, почти сломав замок и оставив ключи застрявшими в скважине.

С каждым шагом тревога усиливалась, и когда Филипп, не обнаружив Джонни на первом этаже, поднимался по лестнице наверх, она уже вопила изнутри, перекрывая все звуки. Отец называл это «орать дурниной».

Джонни не было в доме. Филипп обошел весь дом три раза, заглянул под все кровати и перетряхнул шкафы. В приступе безумия он едва не начал выдвигать ящики комодов, хотя там Джонни точно прятаться не мог.

Он уселся на пол рядом с кроватью, на которой Джонни проспал две последние ночи, и, схватившись за голову, принялся раскачиваться. Джонни пропал. Робби забрал его.

Нет, не так. Джонни сбежал.

Просидев до самой ночи, Филипп поднялся и в темноте побрел к входной двери, чтобы вытащить ключ. Джонни закрыл дверь ключом, который ему оставили Филипп, и ушел из дома.