..._ (1/2)

Это кто-то из близких знакомых.

Так думал Цукаса, перебирая записки на парте. Он всматривался в каждое слово, пытался уловить интонацию каждой фразы и понять, почему адресант нарочно игнорирует знаки препинания. Он зачитывал их шёпотом, расставляя акценты там, где, как ему казалось, их расставил бы отправитель. Старался отследить нить его мыслей и протянуть её хоть к кому-нибудь. Но вывод он сделал всего один.

Этот человек хорошо знает его и его окружение.

И, пожалуй, ещё один.

Он где-то совсем рядом.

На этом поток его мыслей остановился и наотрез отказывался идти дальше. Цукаса знал причину: он боялся (какое противное слово!), просто боялся, что выйдет на правду и пожалеет об этом. Незнакомец станет знакомцем — и его отношение к этому человеку может резко измениться. Одно дело, когда тебя хочет узнать поближе кто-то новый: он видит тебя поверхностно, не копая вглубь, у него ещё нет с тобой никаких связей, по которым мог бы прийтись удар. Другое дело — когда нити судьбы этого человека уже тесно сплелись с твоими собственными нитями. Когда тебе на открытых ладонях преподносят самое сокровенное — сердце. Когда твоего собственного сердца недостаточно, чтобы ответить взаимностью.

Цукаса понимал, каково это — переживать подобное. И, как ни пытался он скрыться в тени, затолкать свои чувства поглубже, закрыть сознание на замок, он всё равно оказался в этой игре. Только уже совсем в другой роли. В этом матче он был и принимающим, и подающим, а вместо мяча у него в руках было его трепещущее сердце.

По коридорам школы проигрывается звонок — и Тенма с тяжёлым вздохом роняет голову на сложенные на парте руки.

Довольно записок, думает он. Довольно! Последняя, третья, сказала ему всё, что только можно было сказать для того, чтобы донести до него весь смысл этой затеи. Кому-то нравятся его глаза. Кто-то восхищается его идеями. Кто-то обращает внимание на его улыбку, даже самую незаметную. Саки была права, Нене и Эму тоже: этот кто-то в него влюблён. Так почему бы ему не показаться? Почему бы не развеять пелену недосказанности и интриги? Это мучительно, невыносимо!

И в то же время Цукаса отчаянно отталкивает от себя эти мысли, надеясь, что этот человек не появится. Никогда. Нигде.

Ведь чем больше записок он получает, тем больше расцветают его собственные чувства, к самим запискам никакого отношения не имеющие.

Цукаса стискивает пальцы на локтях: его сердце снова бьётся чаще положенного. Со вчерашнего дня оно и не думало успокаиваться, и Тенма всё никак не мог выкинуть из головы кристально чистую мысль. Когда Руи зачитал ту записку вслух, он воспринял текст совсем иначе. Не было никакой скованности и замешательства, как в первый раз. Не было ощущения, что кто-то залез ему в голову и попытался прочитать его мысли, как во вторник. Не было… ничего напрягающего. Будто бы человек, написавший первые две записки, был совсем другим. Будто… будто бы третья записка принадлежала Руи с самого начала.

Его голос так поразительно слился с текстом, что их нельзя было представить в отдельности друг от друга. Как чья-то рука случайно подходит под отпечаток какой-нибудь известной личности, оставившей след на голливудской Аллее звёзд, — так и этот голос так естественно подошёл этим словам. И отголоском заглохшего мозга Цукаса отчаянно и так по-глупому воображал, что эти люди, соприкоснувшиеся ладонями, могли бы вдруг оказаться одним и тем же человеком. Только воображал. Конечно же, они были совсем разными.

А сердце всё равно торопится и ноет, когда Цукаса прогоняет в голове те короткие строки. Всего три. Но этого хватает, чтобы в его грудь ворвался ураган и не оставил и следа от спокойствия. Которого, впрочем, не существовало там уже давно.

…в моменты, когда ты даже не подозреваешь, что улыбаешься, да? Приятная, невесть откуда взявшаяся за эти годы застенчивость заурчала под сердцем Тенмы. Никто раньше не говорил ему такие вещи. Даже из друзей: Нене вместо комплиментов беззлобно иронизировала, сравнивая его «придурковатое» поведение с простодушным Гуфи; Эму любила улыбки всех и каждого, и комплимент от неё не был бы чем-то особенным… А Руи? Что думал об этом Руи?

— Йя-а, Цукаса-кун!

Цукаса усерднее прячет лицо в сложенных руках. Нет, он не будет думать об этом: про его улыбку написал кто-то другой, так зачем же представлять то, чего всё-таки нет, и предаваться глупым мечтаниям? Он с детства знал, каково это — наступать на одни и те же грабли…

Стул перед его партой отодвигается с привычным скрежетом, и Цукаса чувствует, как его маленькое пространство для одного человека становится наполненным, живым и тёплым. А Руи всего лишь кладёт руки на стол. Секундой позже рядом с ним опускается бенто.

— Снова записка? — слышится его голос. Спокойный, мягкий — непривычно слышать его таким после приветствия, произнесённого лукавым тоном. И Цукаса приподнимает голову, чтобы заглянуть во внимательные жёлтые глаза и снова улечься на руки.

— Не, — приглушённо отвечает он, качая головой, — я просто задумался.

— Настолько задумался, что забыл зайти за мной на ланч? — Руи облегчённо усмехается и, потянувшись рукой, треплет персиковые волосы напротив. Цукаса неопределённо мычит, но голова его сама по себе подставляется под лёгкие прикосновения пальцев. — Тогда можем перекусить здесь. И заодно обсудить кое-что.

Обсудить кое-что. Слова звучат абсолютно безобидно, но Тенма отчего-то тревожится, когда чужая тёплая рука покидает <s>своё</s> место. Может быть, Руи хочет поговорить о его вчерашней реакции? Или о записках в целом? Или — о, не дай боже, — ему интересно, что Цукаса чувствует из-за этих записок? А вдруг ему поручили передать ещё одну? Цукаса к этому не готов: его голова забита мыслями о тайных посланиях, как парки развлечений наводнены семьями и молодёжью в праздничные дни.

— Угу, — всё же кивает он, на счёт три отрывая лоб от предплечий. На нём остаются бледные отпечатки от складок свитера. — Всегда готов! Только да, сначала лучше перекусить. Момент!

Цукаса разминает плечи, сбрасывая с них тяжесть мыслей, и лезет в сумку за бенто, в котором, к счастью, никаких записок нет. У Руи тоже — зато небольшие брокколи скромно лежат с самого краю ланчбокса, как и всегда.

Цукаса с лёгкой усмешкой надеется, что Руи не собирается кормить его на виду у одноклассников.

— Так что ты хотел обсудить? — быстро пережёвывая яичные рулетики, спрашивает Тенма. — Какие-то новые идеи?

— Вроде того. — Руи задумчиво смотрит перед собой, выстукивая оборотной стороной палочек какой-то знакомый ритм. — Но это надолго. Честно говоря, я хотел бы… украсть тебя на целый день.

В уголок губ Камиширо проскальзывает хитрая улыбочка и исчезает, вильнув им, как лисьим хвостом. Услышав последние слова, Цукаса перестаёт жевать и странным, нечитаемым взглядом смотрит на Руи. Что-то гулко ухает у него в груди, оставляя хлипкий след. Переспросить? Отшутиться? Цукаса ломается бесконечные три секунды и уже собирается склониться в сторону последнего, как Руи коротко хмыкает и берёт всё в свои руки. В буквальном смысле. Он тянется к нагрудному карману рубашки и хватает что-то пальцами… а затем тёплый смешок слетает с его губ.

— Пожалуй, оставлю это секретом, — улыбается он, похлопывая ладонью по кармашку. — Немного позитивной интриги полезно для здоровья, Цукаса-кун.

Цукаса успевает только издать тихий стон и подпереть лоб руками.

— Ох, Руи, знал бы ты, как я устал от сюрпризов, — мямлит он, качая головой. — Я три дня прожил в… ожидании неизвестно чего, и не знаю, стоит ли мне ждать этого же чего-то и сегодня.

— Именно поэтому я и оставляю свой план в секрете. — Руи мягко стучит палочками по парте, улыбающимися глазами поглядывая на спутанную чёлку Тенмы, которую тот прижал своими пальцами. — Хочу, чтобы ты отвлёкся от того, что тебя беспокоит, и подумал о чём-то… более приятном. Ну, — вдруг добавляет он, опуская взгляд в бенто, — я надеюсь, что мои сюрпризы тебя не беспокоят в такой же степени.

Цукаса медленно убирает руки от лица и недоверчиво щурится в сторону Камиширо, меланхолично ковыряющего варёные горошинки, шпионами затесавшиеся среди его неовощного меню.

— Ну, слушай, — коротко фыркает он, — твои сюрпризы, конечно, иногда готовы в любой момент взорваться в моих руках или забросить меня на крышу соседнего дома, но… ещё бы я об этом беспокоился, эй. Даже не думай об этом. Ясно? — Цукаса обнажает белые зубки в яркой улыбке и легонько щёлкает Руи по носу. — Это же ты, Руи. Я уже говорил, что ни на минуту не сомневаюсь в тебе и твоих идеях.

С этими словами поддержки что-то тёплое распускается и под рёбрами самого Цукасы. Конечно, как может Руи ставить под подозрение его, Цукасы, отношение к его идеям? Даже если они влекут за собой цепочку из странных, внезапных и совсем чуточку опасных выходок. Руи не был бы собой без этого особенного дополнения.

Что-то подсказывало Тенме, что нынешний сюрприз будет немного отличаться от остальных. В конце концов, украсть его на целый день… Цукаса невольно сжался изнутри от накатившего на него волнения.

Руи забавно морщится в ответ на совсем не болезненный щелчок и, поднимая голову, ловит на себе взгляд незнакомой девушки, сидящей на заднем ряду.

— Ху-ху, спасибо, Цукаса-кун, — выдыхает он с улыбкой. — Я правда очень рад, что ты так думаешь. Обещаю, что сегодня ты точно не взорвёшься и никуда не улетишь.

— А я был бы не против! — с готовностью выпаливает Цукаса, расправляя плечи. — Будущая звезда в твоём распоряжении, когда бы и для чего бы тебе это ни понадобилось!

Чужая тихая ухмылка не остужает его, наоборот: под выразительным взглядом Руи ему кажется, что его тело превращается в кастрюлю с варящейся в ней домашней мягкой карамелью. С красным красителем.

— Буду иметь это в виду, — заговорщическим голосом говорит Камиширо, и Цукаса почти что чувствует, как от него начинает пахнуть жжённым сахаром.

Он не возражает.

***</p>

Когда Руи манит его за собой, в очередной раз сворачивая за угол, у Цукасы не остаётся никаких сомнений. Эти улицы десятки раз были исхожены им ещё в детстве, и он мог бы выйти к этому зданию всеми возможными способами, из любого конца города. Руи же вёл его одним из ранних, детских путей: бывало, Цукаса едва ли не бежал мимо соседствующих швейной и парикмахерской, лишь бы не опоздать туда после уроков. Высокие светлые колонны были ему ещё одним родным домом.

— Это твой сюрприз? — спрашивает Тенма, влюблённым взглядом поднимаясь от самых нижних ступеней театра до его крыши.

— М-м, — довольно тянет Руи. — Решил, что нам с тобой было бы неплохо набраться нового опыта и сходить на мюзикл. Тем более, и тебе этот вид искусства тоже нравится? Поэтому…

— Да ты шутишь! — выдыхает Цукаса, кое-как справляясь с лавиной эмоций, неумолимо несущейся по его венам. — Я с детства люблю мюзиклы! А на что мы идём? Когда начало? Пойдём скорее!

— Ах-ха, у нас есть ещё немного времени… — растроганно смеётся Руи, увлекаемый вверх по лестнице. Чужие пальцы взволнованно сжимают его ладонь. И, когда они уже оказываются в вестибюле перед вежливым контролёром, он протягивает Цукасе билет и продолжает: — Это «Джекилл и Хайд». Мюзикл, который наверняка перевернёт твою жизнь.

Тенма подцепляет билет с особой осторожностью. В глазах Руи зажёгся опасный огонёк азарта, а значит, от этого мюзикла можно ожидать чего угодно. Цукаса слышал его название впервые, хотя в театрах был нередким гостем, и эта непредсказуемость с новой силой вдохновила его. Новый опыт, да?

— Ты знаешь его? — интересуется Цукаса, пытаясь разглядеть на билетах хоть самую маленькую подсказку. Но их дизайн был прост, как детские прописи. Стиль шрифта — стандартный, безо всякого намёка на возможное настроение сюжета.

— А ты нет? — Брови Руи изумлённо поднимаются. — Серьёзно? Ни разу не слышал о «Странной истории доктора Джекилла и мистера Хайда»? — Цукаса медленно ведёт головой из стороны в сторону. Руи взволнованно всплёскивает руками и шумно вздыхает, не замечая на себе укоризненных взглядов прибывающих посетителей. — Оя, Цукаса-кун, ты многое потерял в своей жизни…

— Ну, значит, компенсирую, — смущённо бубнит Цукаса, пихая Руи в предплечье. — Раз ты так говоришь, то мюзикл должен поразить меня до глубины души, да?

— Не сомневаюсь в этом. Но я сам впервые на него иду. Я читал повесть на английском языке… Тем более мне интересно посмотреть, какой будет эта адаптация. Возможно, если мы будем ставить какую-нибудь пьесу, можно запомнить несколько приёмов, и… — Камиширо мечтательно вздохнул, прикрывая глаза. — Игра света, музыки, изменение порядка событий — есть столько способов превратить одно произведение в совершенно другое, по-своему восхитительное и цепляющее людские сердца…

«Иногда для того, чтобы зацепить чьё-то сердце, достаточно одного только голоса», — чуть не добавляет Цукаса, вовремя прикусывая язык и отводя взгляд на красный ковёр, укрывший белоснежную лестницу.

— Тогда пойдём? — Тенма делает первый шаг вперёд, не отворачиваясь от Руи. Его сердце всегда сжималось от благоговения, как только он ступал под своды театра, но сейчас… Сейчас он смотрел на того, кто вобрал в себя весь театр, который только можно было себе представить; того, кто сейчас сам играл главную роль в самом прекрасном своём представлении под названием жизнь. И, чего греха таить, сейчас тот трепет, что поселился в сердце Цукасы, был куда слаще.