..._ (2/2)

Первый, второй и третий звонок они встретили на боковых местах первого яруса, сложив руки на позолоченной перегородке, в полумраке, пахнущем стариной и величественностью. Но от сладости Цукаса уже не мог избавиться: кто знает, может быть, Руи достал где-то детские шоколадные духи и втайне надушился ими? Или это было что-то другое?

Свет уже погас, по залу прокатились первые тревожные звуки спрятавшегося в яме оркестра — а Цукаса украдкой склонил голову вбок и выхватил из бархатной мглы озарённое предвкушением лицо Руи.

Ему уже хотелось, чтобы этот день не кончался.

***</p>

Из театра они оба буквально выползли, кое-как преодолев с десяток ступенек, ведущих на небольшую площадь. Руки Цукасы танцевали в воздухе, то цепляясь друг за друга, то пытаясь влезть в узкие карманы — держать себя в руках у него явно не получалось. Вечерняя свежесть заползала за ворот его рубашки, но парень будто бы не замечал её. Холодок впечатлений всё ещё держал его в своей крепкой хватке.

В конце концов ему всё же удалось пристроить руки, сцепив их в замок у самого лица.

— У-ух… — только и выдохнул он, глядя перед собой широкими глазами. — У меня нет слов…

— Согласен. — Руи втянул в себя прохладный воздух и тонкой струйкой выдохнул в бирюзовое небо невидимый пар, очищая лёгкие. На его щеках застыл лёгкий румянец. — Такого и я не ожидал… В оригинальном произведении не было и намёка на любовную линию, а здесь через неё так мастерски раскрыли весь сюжет...

Цукаса прижал сцепленные руки к подбородку и замер в полушаге от парня. Сердце его отбивало ритм быстрее того, что отстукивают колёса поезда в метро, пока он беспрестанно возвращался к одному и тому же моменту, ржавым пятном въевшемуся в его память. Да. Слова Руи были чистой правдой. Введение новой линии, тревожная музыка, игра актёров и... освещение! То, что оно может сотворить в пьесе всего за четыре минуты — это…

— Это потрясающе… — полушёпотом проговорил Тенма, не отводя глаз от фантомной точки в пространстве. — Знаешь, та песня, в которой Джекилл спорил с Хайдом… — Голос его окреп. — В которой один угрожал другому… В которой добро и зло бились друг с другом в таком тесном пространстве, намереваясь убить соперника, положить ему конец! Когда освещение менялось вместе с конфликтующими личностями… — Цукаса вскинул голову, но рук от лица не убрал, всеми силами стараясь удержать их на одном месте. Его глаза лихорадочно блестели из-под сбившейся чёлки. — Чёрт, чёрт, чёрт возьми, это лучший, лучший момент во всём мюзикле, и я чувствую… как…

— Тшш-тшш…

Руи успокаивающе положил руки на плечи Цукасы, но в его глазах отражались те же чувства. Тенма заглянул в них всего на миг, прежде чем уткнуться лбом в твёрдое плечо напротив. Всё его тело вибрировало от пережитого потрясения, а перед глазами кроваво-красный сменялся небесно-голубым; пальцы Цукасы наконец разомкнулись и впились в тёплую толстовку Камиширо.

— Я тоже так хочу, — восторженно шепнул он. — Играть две противоположные роли одновременно, быть на стороне добра и зла, переключаться между личностями и этим контрастом поражать сердца людей… хочу. Безумно хочу. — Белая ткань едва не затрещала в смертельной хватке парня. — Как будущая звезда, я обязан уметь это делать.

— Тебе это по силам. — Ладони Руи ласково скользнули по чужой спине вверх-вниз. — Как твой режиссёр, я уверен в этом, Цукаса-кун.

— Я хочу попробовать.

— Когда?

— В нашем следующем представлении. Я хочу попробовать. Я придумаю, как это можно сделать.

— Нет.

Цукаса проглотил удивление и оторвался от Руи, недоумённо-разочарованным взглядом уставившись в его сияющие в сумерках жёлтые глаза.

Они улыбались.

— Мы придумаем, как это сделать, — пояснил Камиширо. — Мы попробуем. Мы же команда, Цукаса-кун. Тебе не придётся заниматься этим в одиночку.

Тонкая нейлоновая струна натянулась в груди Цукасы, когда он поджал губы после этих слов. Напряжение надувалось в нём с каждой секундой, что он смотрел в глаза Руи — и наконец лопнуло, выдавив из его горла странный всхлип, полусмешком вышедший через раскрывшиеся губы… Они растянулись в слабую непрошенную улыбку — благодарную, горькую и всё-такие такую же сладкую, как необыкновенный шоколадный шлейф, следовавший за ним весь вечер.

— Руи, я… — подавив в себе раздувшийся спазм, Цукаса плотно закупорил все слова, лезущие наружу и судорожно выдохнул. Руки, цеплявшиеся за белую толстовку, расслабленно опустились. — Спасибо, Руи. Спасибо. Мы сделаем это.

— Конечно, — кивнул Руи. И Цукаса поймал его на том, как же плавно он проговаривает каждое слово. Словно поёт песню. Всегда ли так было? Или в этот вечер его чувства настолько обострились, что он слышал то, чего нет? Если сравнивать со сладостью — его голос был бы варёной сгущёнкой, тянущейся густой массой, если её щедро зачерпнуть ложкой, и такой мягкой и сладкой, если положить её в рот…

— Куда теперь? — севшим голосом спросил Тенма, кашляя в кулак. — Ты говорил, что украдёшь меня на весь день?

— Оя, а тебе не хватило? — Бровь Руи игриво изогнулась. — Я думал, поход на мюзикл подарит тебе впечатлений до конца дня.

— Так и есть! Но, эм… — Цукаса поднял голову к небу, избегая зрительного контакта и уповая на то, что его учащённое сердцебиение слышно только ему самому. — Я был бы не против сходить с тобой куда-нибудь ещё.

Боковым зрением он заметил, как Руи беззвучно посмеивается в ладонь, и поспешил отвернуть голову.

— Как насчёт завтра? — предложил Камиширо, убирая руки в карманы длинной толстовки. — Мы как раз успеем подумать насчёт твоего желания с контрастными ролями и обсудить наши идеи… За чашечкой чая, м?

— У-Угу! — торопливо согласился Цукаса, подсознательно отзеркаливая жест Руи и суетливо запихивая пальцы в карманы брюк. — Договорились!

Он медленно выдохнул и, убедившись, что его щёки уже не горят, вновь повернулся к Руи лицом. Спокойное и в то же время лучащееся безмятежным, скромным счастьем — такое выражение он нашёл на лице Камиширо, и в этот миг ему до рези в сердце захотелось прижать его к себе и не дать ему сделать и шага назад. Руки свело этим выкручивающим жилы желанием — и Цукаса пихнул ладони глубже в карманы, чтобы незваная дрожь не выдала его.

— Нам в разные стороны? — с сожалением вздохнул он, глядя за плечо Руи.

— Увы, — будто бы виновато улыбнулся Камиширо, — но я могу проводить тебя, если…

— Нет-нет, не стоит, — взмахнул руками Цукаса, невольно отступая на пару шагов назад. — Я дойду сам.

Поворачиваться к нему спиной было преступлением. Для Руи, кажется, тоже. На фоне проходящей мимо толпы муравьёв-людей, скрещивающих свои пути, они стояли на месте довольно долго, не в силах оторвать ноги от холодной брусчатки, и всё же кому-то пришлось бы сделать первый шаг. И Цукаса, отодрав от своего сердца знатный кусок, стиснул его в воображаемом кулаке, подняв руку в знак прощания.

— Тогда до завтра?

— Безусловно.

— Увидимся.

— Да.

Будто прикованный к земле, Тенма с трудом оторвал подошвы от дороги и уже развернулся было, как Руи заговорил с ним снова.

— Спасибо, что составил мне компанию, Цукаса-кун. Я очень рад был провести с тобой этот день.

Кто знает, какая сила сумела удержать Тенму на месте и не швырнуть его в объятия того, кто смотрел ему вслед всё то время, пока он не скрылся за поворотом.

***</p>

Флажок, поднятый на почтовом ящике, так и остался бы незамеченным, если бы взгляд Цукасы не блуждал по всему подряд по пути домой. На сей раз мысли его напоминали неразборчивый белый шум, который, наверное, что-то и говорил ему — но Тенма не обладал даром распознавания призрачных голосов. И всё же один из голосов посоветовал ему проверить почту — и парень бессознательно сунул руку в ящик для того, чтобы нащупать там одинокий лист бумаги.

Горячий вздох Цукасы расслабил его мышцы, и его веки устало опустились. Снова. Это повторилось вновь. Но Руи был прав: он действительно отвлёкся и совсем не думал ни о каких записках.

Но, чёрт побери, он думал только о Руи. И с мыслями о нём же развернул новую записку.

4

ты не звезда.

ты созвездие пока ещё скрытое от самых мощных телескопов ведь увидеть его дано не каждому.

в твоём созвездии по одной звезде за каждый важный этап в твоей жизни благодаря которым ты стал тем кто ты есть.

ты сияешь золотом — луна дарит тебе своё серебро

— Сгущёнка, — вдруг произнёс Цукаса, не глядя запихивая бумажку в карман. — На вкус как сгущёнка…

И, постояв немного на крыльце своего дома до момента, он дождался, когда за его спиной единым организмом вспыхнут огни фонарей, и, мягко улыбнувшись неопознанному образу в подсознании, нажал на кнопку дверного звонка.

Текст записки молниеносно выскользнул из его памяти.