._.. (1/2)

Ночь стёрла из памяти Цукасы неуютные воспоминания, и наутро он проснулся со свежей улыбкой отдохнувшего человека. Одеяло было рывком отброшено в сторону, как и остатки густого смутного сна: яркая будущая звезда готовилась вступить во второй день после выступления, быстро-быстро прожить его и ворваться в завтра — на Сцену Чудес, где соберутся все члены труппы…

Из раза в раз Цукаса забывал, как сильно он скучает по их совместным посиделкам и обсуждениям.

Хотя по одному скучать ему не приходилось никогда.

Приятная нега сна заглушила беспокойство Цукасы — но когда Саки с лукавым прищуром протянула ему бенто, он заранее убедился в отсутствии инородных загадочных бонусов внутри и только потом убрал коробку в сумку. «На этом всё закончится», — твёрдо решил он, крепко сжимая ремень, перекинутый через плечо.

Саки была той, кто не был так уверен в этом. Но её заинтригованный взгляд, направленный в противоположную сторону тому направлению, в котором ушёл Цукаса, остался никем не замеченным. А девушке и не нужно было, чтобы её заметили.

Да, Цукаса твёрдо решил, что на этом всё закончится, но отчего-то ему казалось, что в школьном коридоре все на него смотрят. Однако в этом не было ничего необычного: они с Руи давненько прослыли чудиками и привлекали внимание всех, кому не лень посплетничать. Особенно насчёт Руи. В этом плане Цукаса ощущал какую-то странную зависть: Камиширо обладал некой особенной притягательностью, свойственной только ему одному. Он одновременно и привлекал, и отталкивал людей, и Тенма готов был поклясться, что на него тайно запала и страдает добрая часть старшеклассниц. И здесь включался жёлтый сигнал для Цукасы. Не то чтобы ему хотелось, чтобы он производил такое же волнующее впечатление. Он и сам, пожалуй, не знал, чего хотел, и называл это завистью — лёгкой и покалывающей. Но не был уверен в том, что ворочание в груди, когда в стороне слышно произнесённое восхищённым шёпотом имя Руи, объясняется именно так.

Но куда проще ведь назвать это завистью и перестать думать об этом?

Так вот же твоё признание — в той старательно выведенной записке без знаков препинания, если не считать двух точек в конце. Ведь Руи смог разглядеть в ней восхищение, которого ты бы желал, если бы это была зависть. Что же тебя не устраивает, мистер будущая звезда?

Цукаса не мог ответить и на этот вопрос. Вернее, мог. Но отказывался это делать. Он же пообещал — себе, конечно, без свидетелей, но разве обещание становится от этого слабее?

Прошло занятие, второе, скорым поездом синкансэн пролетел обеденный перерыв. Никаких признаков чужого вмешательства не было: Тенма тщательно проверил свою сумку, пенал, внутреннюю полку парты и даже заглянул в шкафчик для спортивной одежды — ничего. Вторник оказался самым обыкновенным и заурядным вторником, похожим на все предыдущие, если не считать маленького инцидента на крыше. Впрочем, Руи сам нарвался на подставу, выпросив у Цукасы газировку и любезно получив на просьбу газированный томатный сок. Его страдальческое сморщенное лицо было достойно новой фотографии в галерее Саки — подобно тем, что она делает вместе со своими подругами во время прогулок.

Цукаса не фотографировал — но эта картина надолго отпечаталась в его памяти… и, пожалуй, где-то на рёбрах, набитое иглой, как тату. И щекотно, и больно.

Общение с Руи похоже на апельсин. Так подумал Цукаса, вгрызаясь в сочные рыжие дольки на перемене перед последним уроком. С одной стороны, оно может быть кислым, жечь язык и губы так, что без глотка прохладной воды не обойтись. Оно может нежданно брызнуть в глаз — но вызвать скорее негодующий смешок, чем настоящее раздражение. А может неожиданно оказаться сладким-сладким, и все косточки, которые ты ожидал увидеть под толстой кожурой, станут всего лишь выдумкой. И ещё… выбирать апельсины — то ещё мастерство, которым Цукаса не обладал. Но, кажется, на этот раз ему повезло.

Цукаса выкидывает корки в урну и аккуратно оттирает сок с губ, прежде чем начать готовиться к следующему занятию. Его настроение решительно ползёт вверх. С этим он ничего не может поделать.

А Руи после последнего звонка спускается в холл сосредоточенный, но, как только Цукаса машет ему рукой, улыбается ему в ответ и спешит навстречу, поправляя спавшие чуть ниже локтя рукава.

Они никогда не провожали друг друга до дома и жили в противоположных сторонах, но по какой-то причине всегда шли вместе, следуя друг за другом в случайном направлении.

— Итак, — подвёл итог Цукаса, запихивая руки в карманы брюк, — сегодня ничего необычного!

— Прямо-таки ничего, — съехидничал Руи, ухмыляясь про себя, — то есть, я сегодня впервые узнаю, что у нас продают газированный томатный сок, а для тебя это — «ничего необычного»?

— Ну, да! — хохотнул Тенма, не без удовольствия растягивая губы в победной улыбке. — Каждый день такие вижу в магазинчике напротив нашего дома. Рад, что ты оценил!

— Газированный. Томатный. Сок. Цукаса-кун, ты такой садист.

В глазах Руи стоит обида — притворная, Цукаса знает, а потому негромко (как он думает) смеётся и где-то там, внутри, отмахивается от жужжащей, как муха, теплоты. Не видит, как взгляд напротив моментально меняется, потому что оглядывается по сторонам: время переходить дорогу.

— На самом деле, Цукаса-кун… У меня есть кое-что для тебя.

Цукаса распахивает глаза и на всякий случай отпрыгивает в сторону, как только они ступают на тротуар.

— Кое-что? — переспрашивает он, вытягивая руку перед собой. — Так-так, что на этот раз? Неделю назад ты выстрелил в меня из самодельного пистолета, и если бы ты не улыбался своей по-злодейски очаровывающей улыбкой, то я не стал бы дожидаться, пока из дула вылетит серпантин! Не удивлюсь, если сейчас ты хочешь отомстить мне за томатный сок!

— Ху-ху, ты помнишь? — На губах Камиширо расцветает лукавая улыбочка. Впрочем, она тут же прячется в опустившихся уголках. — Но нет, это не имеет отношения ни к чему такому… Не знаю, к счастью или к сожалению.

— Не знаешь? — Это что-то новенькое. — А что это?

— Свернём в парк?

Руи кивает в сторону широкой аллеи, засаженной алыми клёнами, и Цукаса невольно замечает, что она им совсем не по пути… Но есть ли у них намеченный маршрут как таковой? Поэтому Тенма угукает без задней мысли и пружинистым шагом идёт след в след за Руи, который, кажется, торопится. Или нервничает — одно из двух. Цукаса не видит повода ни для одного, ни для другого.

Камиширо принимается рыться в своей сумке ещё до того, как опускается на скамейку с красивой металлической чёрной спинкой. Цукаса еле сдерживает переливающееся через край любопытство, чтобы не сунуть в неё нос.

Фигурные резкие тени от кленовых листьев воодушевлённо пляшут на сером свитере, запрыгивая на бледную шею и скатываясь с рукавов к запястьям.

Цукаса хочет отвести взгляд. Но Руи находит то, что искал, и демонстрирует блондину новый листок, раза в два больше предыдущего. Тенма чувствует, как его сердце летит в пропасть, и не знает, что и думать.

— М-м… можно сказать, что мне поручили передать это тебе, — ровно проговаривает Руи, и его пальцы разжимаются, когда Цукаса несмело забирает у него бумажку. — Больше я ничего не могу добавить.

— Я-асно… — тянет Цукаса — и также тянет с разворачиванием записки. Чёрные чернила просвечивают сквозь не слишком плотную бумагу, и он отчётливо видит, что текста в ней и впрямь куда больше, чем в прошлой. — И кто это был, тоже не скажешь?

Руи качает головой. «И ты туда же… — вздыхает Тенма, всё не решаясь взглянуть на лист. — Сначала Саки… Теперь записку передают через тебя. Похоже, этот кто-то хорошо знает моих знакомых… Не очень-то мне это нравится».

— Точно? — на всякий случай переспрашивает он, поднимая серьёзный, даже строгий взгляд на Руи. — Почему? Если бы ты сказал мне, я бы и не переживал больше… А так это немного… напрягает, что ли?

Он видит, как Камиширо на долю секунды поджимает губы, и чувствует лёгкое раздражение. Или волнение? Или нервозность? Или всё сразу?

— Я не читал, — признаётся Руи, — но мне кажется, что это становится похожим на своего рода квест. Как будто кто-то хочет шаг за шагом привести тебя к чему-то. Это как постановка, представление. — Он неловко улыбается, но пожимает плечами. — Мне кажется, я увидел это в глазах того, кто просил меня передать тебе это. В них не было ничего странного… Так что я верю в то, что этот человек преследует только добрую цель. Поэтому не хочу выдавать его.

— Представление, говоришь… — Цукаса всё-таки хмурит тонкие светлые брови, но чешет затылок. — Что-то вроде шоу для одного меня? Но, блин, Руи, как бы сказать… — Его щёки розовеют, и Тенма надеется, что в тени деревьев этого не видно. — Ай, ладно. Раз ты так видишь…

Вздох Цукасы не такой глубокий, каким он хотел его сделать, и всё же его пальцы деревенеют, пока он разгибает лист бумаги, готовясь к очередной лавине безграмотности и замешательства.

2

птица или самолёт

с чем ты себя ассоциируешь

что тебе больше по душе

я знаю что ты стремишься к небу но как высоко ты хочешь летать

ответь на этот вопрос сам себе прежде чем начнёшь читать дальше.

Цукаса напрягает плечи и останавливается. После последнего предложения идёт широкий разрыв, и текст продолжается уже в нижней половине записки, но почерк всё тот же, наклонный, скруглённый, правильный. «…Это выглядит более адекватно, — признаёт он, но сердце его всё равно гулко ёкает в груди, болезненно сжимаясь. — И всё-таки…»

Птица или самолёт? Какой дурацкий вопрос.

— М… Руи, — осторожно зовёт он, и Камиширо почему-то вздрагивает, — как ты думаешь, я птица или самолёт? Тут написано.

Руи удивлённо вскидывает брови.

— Птица или самолёт? — Цукаса склоняет голову в знак согласия, и Руи откидывается на холодную спинку скамейки. Его пальцы лежат на сумке, и Тенма невзначай замечает, что они крепко держатся за кожаный ремешок. — Это с какой стороны посмотреть. А ты сам как думаешь?

— Ну… Я не знаю, — честно ответил Цукаса, — никогда не думал об этом. Да ещё и формулировка такая необычная. Самолёт, наверное? Такой… блестящий и белый, уносящий людей высоко в небо. Разрезающий облака крыльями! Тут же должен быть какой-то подтекст, да? Как высоко ты хочешь летать? — Парень громко хмыкает, и скованность, взявшая его за плечи, отступает. — Конечно же, так высоко, насколько это возможно! Я ведь будущая звезда, в конце концов! Поэтому точно самолёт.

Тенма распрямляется и смотрит на Руи с сияющей улыбкой — а ремень его сумки освобождается от цепкой хватки.

— А ещё самолёт обязательно оставляет за собой след. — Цукаса поднимает голову к кускам серо-голубого неба, виднеющимся через красные лапы клёнов. — И я тоже хочу оставить свой след. Поставить столько шоу, чтобы как можно больше людей сохранили их в своих сердцах хотя бы ненадолго. Так что… ответ очевиден, хах! Я однозначно самолёт. Да, Руи?

Цукаса опускает блестящие янтарём глаза на друга, и теперь его сердце трепещет не от тревоги. Безусловно, он гордится собой! Неужели у этих записок действительно такое предназначение? Добрая цель, да?

А Руи почему-то отводит взгляд и тянется ладонью к лицу, трёт щёку — может быть, капля упала с листа?

— Ху-ху… Как всегда глубоко, Цукаса-кун, — тихо смеётся он, но головы не поворачивает. — Я теперь и правда думаю, что ты самолёт.

— А что, ты думал иначе? Мне просто интересно!

— Ну… Я подумал, что ты птица. — Руи смотрит прямо перед собой и немного выше, как будто разглядывает оттенки красного на кленовых листьях. — Наверное, я не могу объяснить это так же чётко, как и ты. Просто иногда я смотрю на тебя, и мне кажется, что ты вот-вот расправишь крылья и полетишь.

Цукаса проглатывает воздух и инстинктивно начинает рассматривать свои колени. Зуд пробирается под лопатки — как раз туда, где могли бы быть крылья.

— Кхм… Может, и так тоже, — бубнит он. — В этом есть смысл… Иногда и я сам себя так чувствую. — Тенма с усердием расправляет складки на бумажке. — А может, я птица-самолёт? Ты бы смог сделать такую штуку, я думаю! Хотя бы модельку.

— Смог бы, — с улыбкой откликается Руи. Теперь уже Цукаса не смотрит на него и не видит, что в жёлтых глазах горит тот же блеск, что был у него самого всего минуту назад.

Потому что он продолжает читать то, что старательным почерком написано внизу листа.