.. (2/2)
Растерянность заставляет Цукасу покраснеть и смять бумажку в вспотевших ладонях.
— Э… Эм, — неловко кашляет он, всё ещё глядя на скомканную записку. — Я не знаю, что это.
— Всё в порядке?
Руи осторожно касается его плеча. Цукаса не смотрит, но чувствует, как понижается тон его голоса, а вместе с тем, значит, опускаются его брови.
— Ну… я не знаю? — Тенма смущённо стискивает пальцы, зажимая в них записку, словно она исчезнет, как только он разожмёт кулак. Почувствуй, как бьётся твоё сердце… О да, в эту минуту Цукаса отчётливо чувствовал, как оно мечется в груди, резко забыв, в каком темпе ему нужно биться. — Это просто что-то странное. Вроде как… похвала? Или что это… Но я не понимаю, что мне нужно… чувствовать. Тут даже знаков препинания нет никаких! Жутковато выглядит… — Блуждающий взгляд Цукасы упал на рисовые шарики. — И почему оно лежало в моём бенто? Мне же Саки его собирала!
— Можно?
Цукаса повёл плечом и, поколебавшись минуту, протянул Руи то, что осталось от записки. И принялся быстро орудовать палочками, пытаясь хоть как-то отвлечься от содержания записки.
оно двигатель благодаря которому ты летишь вперёд не оглядываясь назад
О господи.
Нет, конечно, это правда! Цукаса никогда не сомневался в своей целеустремлённости и не раз говорил сам себе перед зеркалом, какой он сильный и как хочет добраться до своей мечты. Сердце его тоже билось в самом уверенном ритме из всех возможных, и да, чёрт возьми, его сердцебиение было прекрасным! Но почему сейчас, когда кто-то сказал ему это со стороны, он чувствует себя таким… уязвимым?
— Похоже, кто-то тобой восхищается, — негромко проговорил Руи, разглаживая мятую бумагу. Цукаса едва не подавился куском пряной свинины. — Высоко оценивает твой потенциал… Наверное, тот, кто писал эту записку, знает, чем ты занимаешься, и таким образом желает тебе продолжать двигаться вперёд?
— Ну… это я понимаю! — пробормотал Цукаса, дожёвывая мясо. — Но… такой странный способ… почему нельзя было сказать мне это в лицо? Мне так привычнее. Ну, ты знаешь! — Руи медленно кивнул, не сводя глаз с записки. — Я же обычно улыбаюсь и всё такое. Мне нравится, когда меня хвалят! Но это… оно такое… странное…
— Может, этот кто-то стесняется?
— Но этот кто-то каким-то образом залез ко мне в бенто!
— Очень стесняется?
— Угх, Руи!
Цукаса трёт лоб тыльной стороной кисти. А может, думает он краем мысли, это всё-таки Саки? Хотела поддержать его, спешила — и получилось то, что получилось?
Нет. Писать такими словами не в её стиле. Она написала бы размашистым круглым почерком что-то вроде «Братик, ты лучший, я верю в тебя, продолжай в том же духе!!!» Но кто тогда? Кто-то, кто «очень стесняется» подойти к нему и поддержать лично? Кто-то, кто пишет необычными оборотами, из-за чего содержание становится… сентиментальным?
Уши Тенмы начинают гореть.
Чужая рука ложится ему на запястье — и он едва не роняет палочки.
— Если ты переживаешь, я побуду пока с тобой, — предлагает Руи, вглядываясь в озадаченное лицо Цукасы. — И если кто-то захочет к тебе подойти, тебя не застигнут врасплох. Идёт?
— У… Угу. — Цукаса выдыхает горячий воздух и качает головой. Теперь мысль о том, что кто-то может лично заговорить с ним об этом, не кажется ему такой привлекательной. — Спасибо… Да не, всё о’кей! — Вдруг бойко улыбается он, надеясь, что внимание Руи не зацепится за это. — Подумаешь, записка какая-то. Давай есть и дальше думать о шоу! Перерыв ведь не бесконечный. А я столько всего хотел бы с тобой обсудить! Например…
Взгляд Цукасы забродил по пустой крыше и, так ни на чём и не остановившись, вернулся к бенто. Оттуда на него вырезанными глазками смотрели маленькие сосиски-осьминожки.
— Например… почему бы нам не обменяться, как всегда? — выпалил он, подцепляя одного осьминожка палочками и демонстрируя его Руи. — Я же знаю, что ты планируешь сбагрить мне свои овощи, ха-ха! Будет ли это равноценным обменом, м?
Нервный. Цукаса и сам расслышал нервные нотки в своём смешке, и Руи, отчего-то напрягшийся, тоже не мог этого не заметить. «Просто подыграй мне», — мысленно взмолился блондин, протягивая палочки в его сторону. И Руи, выгнув бровь, сверкает жёлтыми глазами.
— Будет, — коротко отвечает он, смыкая губы на палочках Цукасы.
Теперь Тенма чувствует, как жар перебирается на его щёки. Но это меньшее из двух зол, между которыми он выбирал.
Ему больше не хочется думать об этой записке и том, кто мог её написать.
***</p>
— …Хэй-ой, Саки!
Девушка, вертящаяся на кухне, машет пышными хвостиками, оборачиваясь и стискивая брата в крепких объятиях.
— С возвращением! — светло улыбается она, и Цукаса, пускай и не видит этой улыбки, не может не улыбнуться в ответ. Впервые за весь день по его спине пробегает приятное тепло облегчения. — Как прошёл день?
— Ох-х… Вообще-то…
Парень мягко отстраняется от сестры и небрежно лезет в карман тёмных брюк — туда, куда он всё-таки сунул, а не выбросил, ту злосчастную записку, насчёт которой он успел передумать уже раз двадцать.
— Вообще-то… Я нашёл это в бенто, которое ты мне дала, — неторопливо выговаривает он, опуская прошедшую через сто испытаний бумажку на ладони Саки. Её розовые глаза удивлённо распахиваются — а затем сужаются, пронзённые интересом.
— Не правда ли, оно прекрасно? — зачитывает она, театрально поднимая взгляд к потолку. — Ого, братик! Тебе написали любовное письмо?
— Ч-Что? — давится Цукаса и едва сдерживается, чтобы не выхватить записку из рук Саки. — Да ни капли же не похоже!
— А мне кажется, что похоже! — мелодично растягивает Саки, возвращая листок брату. Тот неловко запихивает её обратно в карман. — Стиль такой… поэтичный! Просто так никто не стал бы писать такие слова!
— Странные слова! — поправляет её Цукаса, ощущая уже знакомое покалывание в щеках. — И потом, там ни одного упоминания нет вообще ни о какой любви, так что…
— И-хи-хи!
— Кстати, этой записки же не было, когда ты давала мне бенто, да?
— Ну-у…
Брови Цукасы поднимаются выше обычного.
— Она была?!
Саки хихикает, прикладывая пальчик к губам и ловко оббегая брата бочком. Цукаса не успевает ухватить её за локоть — и тонкие ножки, обёрнутые в белые гольфы, задорно топают вверх по лестнице.
— Саки! Кто это был?!
Но топот стихает на втором этаже — и Цукаса остаётся один в тишине кухни с запиской, прожигающей его ногу через карман. Дрожащей от непонимания рукой он всё же достаёт её снова и перечитывает написанное. В десятый раз.
Безумие.
Этой ночью он вряд ли сможет быстро заснуть.