9. Этой осенью, кажется (2/2)

Франциска фыркнула.

— Не пытайся мне льстить. Я выгляжу так, будто пила всю ночь, чем, разумеется, и занималась.

— Пила? Ты?

Если быть точнее, пила Франциска весь вечер, а не ночь, но Майлз что, думает ей все еще три года?

— Да, — сказала Франциска с вызовом.

— Что ж, надеюсь, это по крайней мере было хорошее вино. Потому что я после вчерашнего, вероятно, стану трезвенником на всю оставшуюся жизнь.

— Разумеется. Я не покупаю плохое вино.

— Хоть кто-то... Но я отлично знаю, что ты не пьешь просто так, Франциска. Что стряслось?

Франциска умела слушать о чужих бедах. Говорить о своих — нет.

— Спроси Шилун Лана, — выплюнула она с отвращением. — Похоже, разговорчивый он только с тобой.

Майлз замер в замешательстве.

— Не говори мне, что вы уже успели...

Франциска схватила со стола кнут и щелкнула им в дюйме от лица Майлза. Тот отшатнулся.

— Заткнись, — предупредила она.

— Но... Почему?

— О, я понятия не имею, — с кнутом в руке даже задышалось проще. Было что-то магическое в знакомом рельефе рукояти — точно одно это ощущение делало ее сильнее в сто крат. Она не была больше неуверенной потерянной девочкой. Ей не было больно. — Может быть, пока ты все это время вздыхал по Фениксу Райту, он вздыхал по тебе? А может, мне просто не дозволено иметь в своей жизни хорошие вещи, откуда мне знать?

Может, это и вовсе какое-нибудь кармическое искупление папиных грехов. Должна же карма существовать где-то кроме их фамилии.

— Ты несешь чепуху, — отрезал Майлз. — Никогда такого не было и быть не могло.

— Да ты что? — Франциска снова щелкнула кнутом. — Если я что и вынесла из этого цирка, так это что люди слепцы, все как один. Ради всего святого, ты только что умудрился переспать с Фениксом Райтом, а он так и не понял, что ты к нему чувствуешь!

— Мы друзья детства, это другое, — но звучал Майлз уже не так уверенно.

— Ты себя вообще слышишь?

— А ты себя? По-моему, эмоции затмили твой разум, и ты цепляешься за самые странные идеи.

Франциска взмахнула кнутом, и Майлз коротко взвыл, потирая пострадавшую ладонь.

Но легче не стало. Если на то пошло, Франциска только сильнее почувствовала себя безмозглой взбалмошной девицей. Она с отвращением швырнула кнут себе под ноги и объявила:

— Мне плевать. Повторяю: иди сам его спроси, если такой умный. При условии, что он все еще не улетел, конечно.

Она демонстративно развернула стул и устроила локти на письменном столе.

— Мне плевать, — повторила Франциска. — Хватит с меня этой эпопеи. В жизни есть дела поважнее, чем носиться со всякими глупостями.

— Ты серьезно ошибаешься, если думаешь, что эти глупости исчезнут по щелчку пальцев. Поверь мне, я знаю.

— Продолжай знать все на свете где-нибудь в другом месте, — прошипела она, подтягивая к себе чистый лист бумаги. — У меня еще есть дела.

Ответом стал удаляющийся звук шагов. В кои-то веки Майлз Эджворт послушался.

Перьевая ручка дрогнула в пальцах, и Франциска сжала ее покрепче. Пусть катится к черту, и Шилун Лана с собой прихватит. Франциска хотела остаться наедине с бумагой и чернилами. Вот что точно никуда не денется.

Бумаге можно доверять. Людям — нет.