Глава 4. Фигуры на доске (1/2)

Что есть объективная реальность? Можем ли мы считать ею ту картину, которую дают нам органы чувств? Или же в результате восприятия она искажается до невозможности, становится перевернутым отражением в кривом зеркале, состоящем из нашего опыта, наших чувств и эмоций, что заслоняют собой настоящий мир. Когда-то давным-давно философы размышляли на странные темы: если дерево упадет в глухом безлюдном лесу, возникнет ли от этого звук, или же без стороннего наблюдателя не только звука, но и самого дерева не существует?

Для Тома данный вопрос всегда был очень глупым и лишенным всякой логики. Люди всего лишь маленькие букашки, загрязняющие землю, которые топчут ее грубыми ботинками и уничтожают все на своем пути. Как может дерево, часть природы и такого изящно построенного самой эволюцией мира, зависеть от двух алчных глаз, мало чего слышащего уха и недалекого мозга среднестатистического обывателя? Только людям, мнящим себя богами, могло прийти в голову, что объективная реальность управляется силой их мысли.

А вот обратный вопрос требовал размышления и вызывал непонятное колющее чувство в груди, которое можно было бы принять за панику, если бы Том был на нее способен. Что произойдет, если наши чувства однажды откажутся воспринимать эту реальность? Те чувства, к которым мы привыкли настолько, что даже не замечаем и ни капли не сомневаемся в них, как в их наличии, так и в их объективности.

Сейчас Том был уверен только в том, что он видит перед собой белый потолок гостиной Грейнджеров, который расплывается в уютной желтой полутьме от настольной лампы, чувствует колени под своим затылком и тонкие пальцы в волосах, а те перебирают их с нежностью, но также с некоторой опаской. Он не знал, каким органом чувств способен ощущать эту опаску. Возможно, все те же пресловутые миндалины в мозгу, которые всегда так хорошо предупреждали его об опасности. Вот только сейчас они сообщали ему, что опасность здесь исходит лишь от него и его поврежденного мозга.

— Кассета кончилась, — подала голос Гермиона.

— О чем ты? — Том сфокусировался на ее лице, которое было где-то сверху, выделялось в полутьме светлым пятном, наполовину окрашенным тусклым золотом.

— Мы смотрели фильм по видику. Ты не заметил? — ее голос был тихим, будто она обращалась к больному человеку.

— Точно, — Том взглянул на чудо технического прогресса, которое как раз заворчало и выплюнуло кассету. — После того как я наконец убедил твоих родителей, что у меня обычное переутомление и никакого знакомого коллегу-врача вызывать не требуется, — кивнул он, вспоминая недавние события времени неловкого ужина. — Я ухватил мысль этого фильма — никогда не соглашайся на игру, которую предлагает странная кукла. Однако если что-то пошло не по плану, всегда можно прыгнуть вниз. Вот только не уверен, что в жизни тебя так же поймают<span class="footnote" id="fn_31746926_0"></span>.

— Да, — Гермиона вроде бы слегка расслабилась. — И тебе не показалось это страшным? Я не про пугающую куклу, а про то, что ради острых ощущений человек подверг себя и окружающих опасности.

— С одной стороны, разумом я понимаю, что никакой логики в его действиях нет. Но такие решения принимает не рассудок, Гермиона. Это лежит где-то в области чувств, которые неощутимы, но так сильно влияют на нас и наше поведение. Если задуматься, то мы живем для того, чтобы чувствовать.

— И это говоришь мне ты? — недоверчиво улыбнулась она. — Мне казалось, что мы с тобой похожи, но ты еще более логичный и рассудительный человек, чем я.

— Сама подумай. Зачем люди добиваются власти, признания, любви? Познать чувство собственного превосходства, ощутить себя сильным, лучшим. Но свершившийся факт не является самоцелью, на деле же ей становятся те ощущения, что приносит достижение задачи. Удовольствие — это наш стимул, та морковка перед ослом, то есть перед нашим мозгом, которая заставляет двигаться и выходить из зоны комфорта. Стоит человеку перестать получать эти яркие оранжевые эндорфины, и он превращается в безвольный овощ, который не может даже встать с постели и не понимает, зачем ему жить дальше.

— То есть ты бы поучаствовал в чем-то подобном, вроде этой ненормальной игры? Но между депрессией и всеми этими дикими действиями ради удовольствия слишком большая пропасть.

— Одно следует из другого. Если ты не представляешь, что такое этот серый морок, который затягивает окружающее пеленой, забирает краски и делает все попытки шевелиться бессмысленными, то тебе очень повезло. Иногда кажется, будто ты готов на что угодно, лишь бы разорвать унылую реальность в клочья и ощутить себя живым.

— И что делает живым тебя? Какая-то цель или, может, какой-то человек? — Гермиона затихла, словно затаила дыхание в ожидании его ответа. Конечно, она уже сделала определенные выводы из его откровений, из тех мыслей, которыми он бы не поделился, если бы был в более адекватном состоянии.

— Я еще этого не нашел.

Том услышал тихий разочарованный вздох с ее стороны. Хоть он и не понял, что именно расстроило Гермиону, но все же замечательная мысль пришла ему в голову. Подняв руку, он положил ладонь ей на талию.

— Но у меня есть идея, где поискать. Так твои родители сказали, что пошли спать?

***</p>

— Да-да, помню, эта коробка называется «телевизор». Один раз Джеймс Поттер притащил такую штуку, и они с Сириусом, естественно, включили какой-то чрезвычайно похабный фильм.

Регулус, усмехнувшись, сделал глоток пива из своего бокала. Том на всякий случай оглянулся, чтобы убедиться, что они до сих пор одни. Этим вечером они расположились в гостиной Блэков, а голубое пламя, танцующее в камине, распространяло вокруг себя приятный мороз в удушливую лондонскую жару. Том тоже поднес запотевший бокал к губам. Алкоголь он предусмотрительно переместил в пиво соседа незаметным жестом. Спасибо, с него хватит. Он не пил уже неделю, и его это совершенно устраивало.

— Что, и такое снимают? Прямо… — вскинул брови он.

— Ага, во всех подробностях, — расхохотался Регулус. — Наверняка эта штука до сих пор валяется где-нибудь у Лили на чердаке. Если, конечно, твой друг Гарри еще до нее не добрался и не употребил по прямому назначению.

— Это кажется странным, — удивился Том. — Они же снимают все это без волшебства, значит, актеры занимаются сексом прямо перед камерой?

— У всех свои способы развлечений и представления о прекрасном. Но это забавно, что мы, чистокровные волшебники, обсуждаем такие типично маггловские вещи. Мне нравится это в тебе, Том, что ты не высокомерен и с тобой можно поговорить обо всем без предрассудков и излишнего снобизма.

— А мне нравится, что я от тебя узнаю не только о рунах. Правда, я не уверен, хотел ли я знать все это… — показательно вздохнул Том.

— Кстати о вещах, которые можно от меня узнать. Я собирался поделиться с тобой кое-какой информацией, но ты же понимаешь, что это без передачи кому-либо еще?

— Само собой, — кивнул Том. Конечно, он не будет никому это передавать, но вот как он сам распорядится полученной информацией — Регулусу лучше не знать.

— Я, кажется, уже говорил тебе, что Флер пригласили работать в отдел организации мероприятий магического спорта в министерство. Я сначала, признаюсь, думал, что она просто хочет красоваться перед камерами и журналистами, но недавно она рассказала мне одну интересную новость, ради которой и согласилась на эту работу.

— И что же это за новость?

Том изобразил удивленный вид, хотя уже догадывался, о чем пойдет речь. Судя по тому, насколько Томас задерживался на работе и как часто в особняке мелькали Антонин, Каркаров, а также менее знакомые лица, организация Турнира была в полном разгаре. К счастью, Мария довольно быстро уехала после того, как Антонин разрешил с Томасом все связанные с ней вопросы. Мистер Гонт пока еще официально не принял девушку в Пожиратели и не наградил таким сомнительным знаком отличия, как метка, но это явно было делом времени. Несмотря на те напряженные отношения, которые установились между Томом и Марией с первого взгляда, старший Гонт по неизвестным причинам симпатизировал дочери Антонина, и Том не был уверен, что хочет знать почему.

Сам же Том вскоре после этого нагло переместился в дом Блэков, поскольку уже не осталось сил избегать Беллатрису и ее томных взглядов, когда она, заразившись от Марии любовью к физкультуре, расхаживала по дому в обтягивающем спортивном костюмчике. Томас явно стер ей часть памяти об их незабываемом противостоянии, которое оказалось вполне забываемым. А поскольку Белла в этой версии реальности оставалась в неведении относительно большей части прегрешений своего мужа, то она сейчас была в основном довольной и игривой. И Том предпочитал бы, чтобы так и продолжалось, а значит, ему стоит держаться как можно дальше, чтобы ничего не испортить ненароком. Если он по кому и скучал после отъезда, так это по Каусу. Несмотря на все изменения реальности, тот был пока что единственным нормальным человеком в этом семействе. И отчаянно хотелось, чтобы так и оставалось, и мальчик прожил долгую и счастливую жизнь, избежав той участи, что уготовал ему собственный отец.

Поскольку Регулус всегда был рад видеть Тома, тот воспользовался гостеприимством Блэков и сейчас проводил время в основном у них, либо гулял где-то с Гермионой. Оказалось, что каникулы в компании девушки гораздо приятнее, чем в компании остолопов из приюта или же прилипчивого старика Слагхорна. А когда он уставал, всегда можно было вернуть ее родителям.

— Так вот, — Регулус с заговорщическим видом склонился ближе, словно кто-то мог подслушать их в уединении практически пустого сейчас дома. — Флер рассказала, что этим летом в Хогвартсе будет проводиться Турнир Трех Волшебников.

Регулус замолчал, с интересом ожидая реакции на свои слова. Том изобразил причитающееся удивление, и тогда он продолжил:

— Да-да, второй раз подряд, поскольку предыдущий турнир выиграл Седрик Диггори, чемпион Хогвартса. И сейчас министерство буквально стоит на ушах, все занимаются подготовкой соревнований и организацией прибытия делегаций из других стран. Так что твой седьмой курс будет жарким. Что думаешь по этому поводу?

— Я уже могу представить себе неприятную суету, которая возникнет в Хогвартсе, всех этих лишних людей, которые также присоединятся к седьмому курсу… — поморщился он.

— Да, вероятно, ты встретишься со своими бывшими одноклассниками из Дурмстранга. Но я не услышал главного — ты же хочешь участвовать?

— Участвовать? — удивился Том уже непритворно. — Зачем мне это, тратить силы на такую ерунду, подвергать себя опасности? Соревнования — совершенно не мое. Зачем мне доказывать кому-то превосходство, если я и так лучший?

— А ты сама скромность, — усмехнулся Регулус. — Я почему-то думал, что ты не упустишь такую возможность. Но в твоих рассуждениях есть зерно истины.

— Пускай участвуют Драко, Гарри. Тео вряд ли осмелится, но, может, Блейз рискнет попробовать. В общем, претендентов будет достаточно.

— Однако я несколько разочарован, — вздохнул Регулус. — Драко или Гарри хорошие маги, но больше всего шансов выиграть Турнир было бы именно у тебя. Я слышал, что и в Дурмстранге, и в Шармбатоне в этом году сильные чемпионы. Младшая Делакур сейчас как раз перешла на седьмой курс и собирается участвовать, Флер лично ее тренировала. А в делегации Дурмстранга будет дочь Долохова, главы Департамента Магического Правопорядка, и сын главы отдела Невыразимцев Руквуда. Не то чтобы родственные связи для Кубка многое значили, но у этих ребят большие возможности, лучшие учителя, обширные фамильные библиотеки. Не уверен, что Гарри рядом с ними смог бы соревноваться на одном уровне, он мальчик способный в боевой магии и храбрый, но учеба и кропотливые исследования не его конек.

— Понимаю тебя, — развел руками Том. — Тогда будем болеть за Драко. У него есть все вышеназванное.

Регулус почему-то скептически поморщился.

***</p>

— Ты уверен, что не хочешь поиграть в квиддич, например? — Гарри скучающе подпер голову рукой и уставился на шахматную доску.

— Абсолютно, — Том без всяких сомнений кивнул. — У тебя неплохая позиция. Была.

Под его взглядом ферзь двинулся вперед и сбил коня с доски одним ударом своего копья. Гарри проводил почившую фигуру с глухой печалью в глазах, но Том не поддавался на это деланное выпрашивание жалости — все шахматные человечки восстанавливались одним простым Репаро, когда партия заканчивалась. Вот когда он впервые увидел в Хогвартсе такое варварство и глиняные черепки, то чуть не отобрал доску с фигурками у одноклассников. В приютском детстве он привык бережно относиться к вещам, особенно к тем, которые считал принадлежащими ему — то есть ко всем окружающим.

Свист за окном прервал их партию, Гарри вскочил и оперся на подоконник, выглядывая наружу.

— О, это Рон с Фредом и Джорджем! — радостно воскликнул он. — Мне очень жаль, Том, я та-а-ак хотел доиграть эту партию. Но думаю, ты тут сможешь закончить без меня, выйдет даже лучше. А мы в квиддич на поляну.

С этими словами Гарри подхватил стоявшую в углу метлу и кинулся на улицу на максимальной скорости, как будто боялся, что Том его остановит. Тот лишь пожал плечами и уставился на доску. До мата оставалось не больше пяти ходов, но раз Гарри было это не так интересно, как ему, то он сможет доиграть партию за них обоих.

— А я бы на его месте скорее ходила пешкой, — услышал он голос от двери. — Все недооценивают пешек.

Том поднял взгляд, только чтобы увидеть перед собой женщину в легком голубом платье. Ее рыжие волосы рассыпались по плечам, а на груди в вырезе блестящей змейкой вилась серебристая цепочка.

— Не думал, что вы вернетесь сегодня так рано.

— Да, обычно это ты уходишь пораньше, до моего возвращения. Я могла бы подумать, что ты избегаешь меня по каким-то причинам, если бы была чуть более подозрительной.

В Тома впился внимательный взгляд зеленых глаз. Он изобразил самый независимый вид.

— Обстоятельства так складываются. И еще я собирался сейчас к Грейнджерам, — он начал вставать из кресла, но Лили предупредительно подняла ладонь, останавливая его жестом.

— Ты хотел доиграть партию. Я могу сыграть с тобой. Пешка на А4.

Она подошла ближе и опустилась в кресло напротив. Том отвел взгляд, с преувеличенным вниманием вперившись им в доску, расклад на которой он запомнил уже наизусть.

— Можно было бы подумать, что вы подставились под удар, если бы не тот слон на противоположном краю доски, который, казалось бы, не имеет никакого отношения к происходящему и совсем незаметен.

— Однако когда слон находится в комнате, это всегда заметно.