Глава 3. Осколки и красное (1/2)

Жар, казалось, проникал сквозь высокие окна, наплевав на всю многослойную климатическую магию, что поддерживала оптимальную температуру в особняке. Раскаленным шаром прокатывался по лбу, вызывал сухость во рту, а на висках выступал пот, но не приносил охлаждения или облегчения. Том с отвращением взглянул на тарелку, с которой на него, ехидно поблескивая румяными масляными боками, смотрели колбаски. Желудок свело спазмом. Он притянул к себе стакан с апельсиновым соком. Пальцы едва заметно подрагивали. Поднял глаза, бездумно уставился на аккуратно подстриженные кусты за стеклом. В просвете промелькнула девчачья фигурка в коротеньком спортивном костюме — кажется, Мария делала уже третий круг по бесконечным дорожкам вокруг дома, пока он сидел в столовой и пытался впихнуть в себя завтрак. Она пробегала в одном направлении, слева направо, а это вызывало раздражающее чувство незавершенности и головокружение.

— Ты словно неделю не просыхал, — укоризненно промолвил Антонин, на секунду прервав взаимодействие с собственной яичницей.

— Почему «словно»? — недовольно буркнул Том.

Зачерпнув ложкой желток, осторожно отправил его в рот и замер, прислушиваясь к ощущениям. Кажется, организм воспринял наполненную микроэлементами вязкую жидкость благосклонно. Том даже рискнул отрезать еще кусочек яйца — стоит позаботиться о строительных веществах для мышц.

— С тобой такое впервые? — взгляд черных глаз Антонина, сидящего напротив за длинным столом, впился в Тома, пока он собирался с силами для следующего подхода. Он осторожно кивнул, стараясь не спровоцировать лишние реакции организма. — Белочку хоть еще не видишь?

— А что? Только не говори, что надо отловить белку в парке для антипохмельного зелья по русскому рецепту.

— У тебя не похмелье, это абстинентный синдром. Синдром отмены. Ты совершенно не знаешь меры, — Антонин почти неслышно опустил вилку зубчиками на край тарелки. Пояснил на немой вопрос: — Ни в чем. Если бухать — так самозабвенно, запоями. Если учиться, то стать лучшим студентом. Работать — минимум министром. Любить, так королеву… или хотя бы Блэк.

— И я не собираюсь размениваться на меньшее, — согласился Том. — Подходить к собственному пределу и преодолевать его — что может быть приятнее?

Антонин усмехнулся, одернул лацканы пиджака.

— Баланс, например. Чувство меры, равновесие, удовольствие от жизни — выбирай на свой вкус. Согласие с собой.

— Я в абсолютном согласии с собой, — огрызнулся Том. — С собой, но не с ним.

— И зря, — поморщился Антонин. — Томас… не скажу, что хороший, в общепринятом смысле этого слова, но, по крайней мере, адекватный человек. Наверно, могу назвать его своим другом. И я так до сих пор и не понял, какая кошка между вами пробежала.

— Дохлая.

Закончив мучения с яичницей, Том отодвинул наполовину полную тарелку и вытянул из кармана пачку сигарет. Антонин неодобрительно следил, как он прикуривает от волшебной палочки и трансфигурирует свой пустой бокал в пепельницу. И то из вежливости — мог бы воспользоваться тем, что есть.

— Только не говори, что ты теперь за здоровый образ жизни, — фыркнул Том, заметив выражение лица друга. И что снова ему не так? — Я прекрасно помню, кто мог выпить больше всех огневиски уже на пятом курсе. И однажды Эйвери пришлось буквально нести в спальню чарами левитации, когда он проиграл тебе в «русскую рулетку»<span class="footnote" id="fn_31547420_0"></span>, которую вы крутили из рюмок.

— Заметь, несли не меня, — поднял брови Антонин. — Поскольку я, в отличие от вас, малахольных англичан, пить умею. И тебе бы стоило научиться — в жизни пригодится. Уж я-то знаю.

— Поделись знанием, о великий мастер! — Том с наслаждением затянулся терпким сладким дымом и ехидно взглянул на друга сквозь клубы, что поднимались от тлеющего табака. Туман в голове, однако, потихоньку рассеивался под действием никотина. — Запивать и закусывать? Не смешивать алкоголь?

— Усмирить свою жадность и включить мозги, — веско возразил Антонин, глядя на него снисходительно.

— Я включил и теперь в завязке, — пожал плечами Том. — Больше пить не собираюсь.

— Лучше бы ты не собирался кидаться из крайности в крайность и обманывать себя…

Стеклянная дверь в сад отворилась, и Том проследил, как Мария продефилировала по столовой. Оглядев стол перед отцом, взяла его бокал с соком, опустошила жадными глотками. Антонин небрежно взмахнул палочкой, вновь наполняя для нее бокал. Она, казалось, и не заметила, лишь продолжила пить. Капля оранжевой жидкости упала на грудь, скатилась по мокрой от пота загорелой коже, остановилась у кромки черного спортивного топа — если так можно было назвать полоску ткани, что больше открывала, чем прикрывала. Том неодобрительно взглянул на голый живот — в его время даже уличные девки одевались приличнее. Мария, утолив жажду, неодобрительно взглянула на сигарету в его пальцах и наморщила нос, будто без слов выражая все, что думает о его вредных привычках в частности и о нем в целом.

— Какие планы на сегодня? — поинтересовалась у отца.

— Мне надо провести пару встреч в министерстве. Вечером выберемся куда-нибудь в свет, а пока можешь отдохнуть. Погода чудесная, позагорай в саду.

— Я лучше потренируюсь. Думаю, Беллатриса будет не против позаниматься со мной.

— Ну или книжку почитай, — вздохнул Антонин, поднимаясь со стула. — Совсем себя не жалеешь. Связалась с этим недалеким спортсменом и теперь перенимаешь дурные пристрастия.

— Папа! — воскликнула Мария, но Антонин, для которого ее возмущение явно было привычным и ожидаемым, но не смущающим, продолжил:

— Том покажет тебе библиотеку и, уверен, подберет что-нибудь интересное. Не удивлюсь, если он прочитал здесь уже все.

— Что ты! — усмехнулся он и затушил сигарету в пепельнице. — По моим подсчетам, не больше двадцати одного процента.

— Пожалуй, не буду напрягать Тома и покушаться на его любимые пыльные талмуды, — в ее голосе прозвучал легкий сарказм, и Том не понял, чем именно он вызван. — Лучше займусь более полезными делами.

Пожав плечами, он тоже уже начал подниматься со стула, как вдруг неожиданное голубое сияние осветило столовую. Том схватился за палочку, но потом разглядел, что прямо напротив на дереве обеденного стола замерла маленькая полупрозрачная выдра, которая вглядывалась в него, устроив массивный зад на столешнице. Она приподнялась на задние лапки, казалось, даже призрачные светящиеся усики шевелились.

Красная вспышка Ступефая прошла сквозь зверька-патронуса, не причинив ему никакого вреда. Том лишь предупредительно поднял ладонь в сторону Марии, которая целилась из палочки — и откуда только ее достала, при своем почти полном отсутствии одежды? — в призрачную выдру. Та замерла в каком-то полуметре от него, а волны приятного тепла теперь обдавали кожу, электрическими искрами прокатывались по груди. Он медленно потянулся пальцами к голубому сиянию — хотелось прикоснуться, погрузиться в него целиком и никогда не выныривать из этой неги. Однако выдра, сердито взглянув исподлобья глазами-бусинками, отклонилась в сторону от прикосновения и заговорила разъяренным тоном:

— Том Реддл, книззл тебя дери! Ты совсем с ума спятил! Пропал, бросив меня в какой-то дыре посреди Лондона ночью, и ни слуху ни духу! Мог бы пошевелить своими гениальными — нет! — мозгами и сообразить, что я о тебе переживаю, дурная твоя голова. Если ты там еще живой, то я убью тебя лично!

Зверек сложил лапки на груди и резко дернул усиками вверх-вниз, а за его возмущенной позой Том прекрасно увидел Гермиону и ее презрительно поджатые губы. Фыркнув напоследок, выдра растворилась в воздухе. Без этого чудесного уютного сияния Том тут же почувствовал тоску, однако на лице против воли как-то сама собой расплылась улыбка.

— Что за хрень это была? — выплюнула Мария, медленно опуская палочку.

— Патронус. Похоже, моя дама за меня переживает, — протянул Том.

— Что ж, не заставляй ее ждать, — хмыкнул Антонин. — А то следующим явно будет вопиллер.

— Надо срочно обратно под каблучок? — цокнула языком Мария. Том даже с некоторым облегчением увидел, как она сунула палочку в задний карман шорт, наперекор его уже разгулявшейся фантазии.

— Быть снизу иногда даже приятно, — едко усмехнулся он.

Девушка метнула на него разъяренный взгляд, явно тоже припомнив их недавний бой, который очень быстро превратился в банальную драку. Антонин, к счастью, уже шел на выход из столовой и не слышал ремарки. Том подумал, что стоит быть осторожней — вряд ли старому другу понравится хоть какой-то намек на посягательства в адрес любимой дочки. И Том не собирался искать повод для ссоры: и так пришлось фальшиво извиняться за ту вчерашнюю сцену, когда он чуть не задушил девчонку. Хотя он и искренне не понимал, чего такого сделал — это была честная борьба в рамках поединка, а Мария расслабилась и уверилась в своей победе слишком преждевременно, — но укор в глазах Антонина уловил хорошо и постарался минимизировать негативные эмоции в свой адрес.

А вот негативные эмоции Гермионы надо уже не минимизировать, а устранять. И Том не мог понять, что испытывает по этому поводу. Презрение и брезгливость к излишней эмоциональности? Нет. Раздражение от необходимости взаимодействовать с другими и тратить силы на то, чтобы казаться в их глазах кем-то, кем он не является? Снова нет. Злость от того, что кто-то покушается на его личное пространство? Пф-ф-ф, как будто кто-то мог заставить его делать то, чего он не желает. Нет, больше нет — он делал лишь то, что соответствует его целям. А значит, то, чего желал, пускай и не эмоциями в текущий момент, так холодным рассудком, который планировал на несколько шагов. Именно цель, коей хочешь добиться, дает силы, заставляет идти вперед, невзирая ни на что. Вот только где его цель сейчас?

Если раньше он видел ее четко и ясно — вырваться из этого времени, взять собственную жизнь под контроль и ускользнуть из удушающего захвата, — то теперь она канула в темные воды забвения, куда-то туда, где покоились вычеркнутые из жизни полгода. Том не жалел о них — он никогда и ни о чем не жалел, это абсолютно бессмысленная и не приносящая выгоды эмоция. Но он чувствовал в своей голове, а может, в своей душе фантомную рану — та ныла и вызывала совершенно несвойственное ему навязчивое состояние. Крутящаяся на краю сознания обсессия, казалось, заглушалась алкоголем, но все равно неприятное чувство, как будто он забыл что-то важное, прорывалось и сквозь дурман. Даже вызвало единожды нелепую мысль — а что, если он вовсе не тот человек, которым себя считает?

Но кто же он тогда? Тот, чье отражение видел в зеркале всю свою сознательную жизнь? Или тот, чей силуэт сейчас стоит в полутьме коридора, безликий и давящий. Так забавно, что теперь он мог посмотреть на себя со стороны… Вот только был ли это действительно он? Изменив направление движения, он сделал пару шагов к Томасу, который сверлил его взглядом. Без лишних предисловий тот кивнул в сторону лестницы. Том в молчании поднялся следом за ним в кабинет. Им действительно надо было поговорить, как бы ни хотелось этого избежать. С Гермионой можно увидеться и позже, а мысль, что она сейчас мучается неизвестностью и переживает за него, даже вызывала какое-то мрачное удовлетворение. Никто никогда не беспокоился о нем, и было в этом что-то… приятное.

Украшенная вензелями дверь хлопнула позади. Равнодушно оглядев кабинет, Том прошел к диванчику для посетителей. Взгляд Томаса стал каким-то чересчур внимательным, потом он кивнул:

— Точно, ты же не помнишь недавней некрасивой сцены, потому тебе эта ситуация и не навевает никаких неприятных ассоциаций, как мне. Иногда, после стольких лет, бывают моменты, когда забвение кажется мне недосягаемым благословением. И вот так ирония судьбы — вместо того, чтобы ненужное стиралось из моей памяти, я получил слишком многое.

— И как с этим справляешься?

— Лучше, чем ты, — Томас не упустил возможности для укола.

Сел в свое кресло и вытряхнул сигарету из пачки. Собеседнику не предложил, и за этим жестом, точней, его отсутствием, сквозила явно считываемая обида. Том лишь едва усмехнулся и достал свои.

— Не представляю, на что это похоже, — произнес задумчиво. — Думаю, тебя должно беспокоить легкое чувство дереализации.

— Легкое? — Гонт вскинул брови. — Я вообще иногда не способен разобрать, что я делал, а чего не делал. Я словно вижу свою жизнь со стороны, и при этом не могу понять, моя она? Или твоя? Что из этого происходило в текущей реальности, а что — в прошлой. Все вокруг кажется ненастоящим, плоским и мертвым. Серым. Даже пища не имеет вкуса, а время — вязкая субстанция.

— Может, тебе к лекарю сходить? — усмехнулся Том, глядя на своего визави поверх тлеющей сигареты. Сквозь дым он казался пугающе похожим на него самого. — Успокаивающие зелья попить. А то я опасаюсь за твою психику.

— Очень смешно. С моей психикой все в порядке, — отмахнулся Гонт. — Мне просто надо вернуться в реальность. Почувствовать себя прежним. Проблема в том, что я уже не знаю, в какой именно из двух слившихся веток событий был настоящий я. В моей, или в той, что сотворил ты?