Глава 19. (затусили) (1/2)
Окинув неодобряющим взглядом стоящую за порогом в спортивном костюме Хану, Шуга поставил руки в бока:
- Это что такое?
- А что? – впустила она его в дом, в растерянности тронув сзади шею – не выбились ли волосы из пучка?
- Ты в таком виде собралась кутить?
- Но мы же договорились просто выпить, а не кутить! Я купила вина, - Хана убежала на кухню и через мгновение вернулась с бутылкой в вытянутых руках: - Вот, я в нём не очень понимаю, но вроде хорошее. Мне так в магазине сказали.
- Не-не-не, дома мы пить не будем, мы пойдём вразнос!
- Куда? – прижав бутылку к груди, посмотрела на него молодая женщина. Он был в голубых джинсах, белой рубашке и кожаной куртке поверх – явно принарядился.
- Безудержно отрываться! Так что нечего, убирай вино и иди переодевайся!
- Но, Юнги…
- Не хочу ничего слушать! Я тут сидеть не буду. Либо мы идём в клуб, либо я ухожу один.
Плечи Ханы опустились, глаза забегали по углам.
- Но… и чего мне надеть?
- Я же говорил: короткое что-нибудь, туфельки там модные.
- Я поищу, - она двинулась на кухню, поставить бутылку на место, - ты проходи пока! Подождать немножко придётся, но я постараюсь быстро!
- Не торопись! Женщина должна заставлять себя ждать.
- Да неудобно же заставлять ждать кого-то…
- Ой, Хана, ты можешь уже забить на всякое удобно и неудобно? Иди, жду тебя тут красивую и нарядную столько, сколько понадобится.
Шуга уселся в зале, на диване. Закинул ногу на ногу. Дети были у родителей Хосока, стояла непривычная для этой квартиры тишина. Да, Хоуп большую часть жизни был не в ладах со своим отцом, поэтому ему нравилось жить с тем порознь, но Юнги, наоборот, сидел и думал, как же хорошо, что он никуда от своих не съехал – всегда кто-то в доме возится, разговаривает, смеётся, спрашивает у тебя о делах, предлагает чаю. Тепло, осязательно уютно, как в норке-крепости. Нравилась ему оживлённость собственного обиталища, и ребёнка никуда везти не надо, бабушка и дедушка всегда рядом. Большая семья – это здорово! Он рос один, без братьев и сестёр, и часто жалел об их отсутствии. Поэтому не понимал, когда кто-то отказывался от подарка судьбы – кучи родни под боком. Хоуп написал посреди недели в дружеском чате, что у них с женой проблемы и они думают пожить врозь, возможно, придут к разводу. Подробностей не уточнил, хотя шум поднялся и вопросов от парней было море, но Юнги-то всё знал!
Хана вышла к нему минут через пять, всё с тем же пучком на голове, в мышиного цвета приталенном платье, край подола повыше колена, с длинными рукавами и ровным вырезом под самые ключицы. Брови Шуги всплыли на середину лба, пока всё остальное лицо, наоборот, кисло оплыло.
- Ну как? Подойдёт? – неловко спросила она.
- Куда? На лекцию и совещание – возможно. Я же сказал – короткое!
- У меня короче нет ничего… - залилась она румянцем.
- Серьёзно что ли?! Святые бодхисаттвы! Ну… а чтоб сиськи хотя бы было видно хоть немного?
- Юнги! – смущенно скрестила она руки на груди. – Ну что ты говоришь! Я же не сниматься иду!
- Да ясно, что ты этого делать не будешь! Но вид-то надо товарный сделать!
- Товарный! Как будто я товар и продаюсь, скажешь, тоже…
- И волосы распусти, - посоветовал он.
- И буду ими трясти, как незнамо кто? Я их сто лет не подстригала, неудобно с ними будет.
- Распускай! И накрасься.
- Это точно исключено, я не умею краситься, у меня все попытки нарисовать ровные стрелки кончались кривым безобразием. Одна на сорок пять градусов, другая на шестьдесят!
Шуга скептично её выслушал и, подумав, вздохнул:
- Ладно, ты хотя бы кружевное бельё под это надела?
Хана налилась пунцовой краской:
- Это… это-то зачем?
- Ты что, не знаешь, что оно для женщины, как высшее образование? Его не видно, но самоуверенности придаёт. Всё, иди и переодевайся!
- Так что наверх-то надеть? Может, джинсами обойтись? В них удобно танцевать…
Шуга встал.
- Покажи мне свой гардероб, сейчас проведём инвентаризацию.
Хана посомневалась. Хоть Юнги и был её лучшим другом, всё-таки он мужчина, и вести его в спальню и открывать дверь своего шкафа – некрасиво. Но, соглашаясь с тем, что не знает самостоятельно, что надеть, она кивнула и повела его в сакральную часть квартиры – супружескую спальню. Шуга поозирался, поскольку был тут впервые. Бросил взгляд на фотографии на комоде – семейные и со свадьбы. Везде сплошные улыбки! Не фальшивые, настоящие, но ушедшие в прошлое. В белом платье и с уложенной причёской, в профессиональном макияже Хана была чудо как хороша!
- Вот, смотри, - пропустила Шугу к шкафу она. Он стал перебирать вешалки и полки, подтверждая заверение Ханы, что никаких эпатажных и откровенных, или хотя бы сексуальных одёжек у неё нет. Брючные костюмы, платья и юбки средней длины, летние сарафаны, безыскусные и не обтягивающие, свободные футболки, худи, свитера, бриджи. Обувь – сплошные кеды и сандалии, в лучшем случае сабо на небольшой платформе или босоножки на малюсеньком каблуке. Все туфли выглядели как у сотрудницы банка или отеля, менеджера по работе с клиентами, где был строгий дресс-код а’ля «вселенский траур».
- М-да-а… - протянул Юнги, закрыв дверцы. – Дело – труба. Тебе гардероб в наследство от бабушки достался?
- Нет, я… я регулярно сама что-то покупаю!
- А Хоуп что? Не ходит с тобой? Я не верю, что он это всё одобряет!
- Он раньше ходил… но как-то так получалось, что всё, что он советовал и покупал мне, я носить не могла, мне было неудобно, такое кричащее, открытое, совсем не по мне и… и в конце концов он перестал вмешиваться в то, как мне одеваться.
- Понятно всё с вами. А осталось что-нибудь из того «неудобного»?
- Да, где-то на верхних полках, погоди, я достану… - Хана взяла стул, чтобы подставить его к шкафу, но Юнги перехватил и полез сам. Забрался, стал заглядывать в коробки. Когда что-то под крышкой казалось интересным, скидывал это вниз, на кровать. Потом спустился и стал разбираться в «добыче». Среди стильных и модных дизайнерских платьев он отрыл одно, полностью из золотых пайеток, с открытой спиной – застёгивающееся на шее, короткое, едва прикрывающее бёдра носительнице.
- Вот! – воскликнул он с горящими глазами.
- Да ты что! – возмутилась Хана. – Я Хосока даже отругала, когда он мне его подарил. Ну куда мне такая пошлость? Чуть повернусь – всё засвечу!
- И что? Кого ты в наше время чем шокируешь?
- При чём здесь шокирование? У меня самой стыд есть.
- А можно его на одну ночь выключить?
- Юнги, это не шутки…
- А я и не шучу! Давай-давай, надевай!
- Не буду!
- Будешь!
- Да под него же даже лифчик не надеть!
- Так в том и смысл! – в азарте заявил Шуга.
- В нём и наклониться невозможно, всю пятую точку под обзор выставлю!
- А ты где и зачем наклоняться собралась?
- Мало ли, понадобится поднять что-то… - всё гуще и гуще краснела Хана. – И вообще! Я в нём замёрзну, на улице ещё холодно!
- Мы на такси, от помещения до помещения. Хватит ломаться, ты цену что ли себе набиваешь?
- Я?! – удивилась Хана несправедливому обвинению. – Нет, ты что!
- Тогда одевайся! Где взять туфли – я знаю.
Он сунул ей в руки крошечное сверкающее облачение и вышел. Спор был закончен и возражения больше не принимались.
Шуга привёз Хану в «Пятницу» и, проведя через служебный вход, поднялся с ней на третий этаж, постучал в двери работниц борделя, бывших товарок Хвасы и своих давних приятельниц.
- Девочки, у меня тут клиентка. Надо обуть, причесать и накрасить. Без усердия, чтоб было красиво, но не искусственно.
- Чтоб не было похоже, что она занимается тем же, чем и мы? – засмеялась одна из куртизанок.
- Именно, - признал Юнги.
Его оставили за дверью. Хана, уходя с опытными и бывалыми жрицами храма любви, загнанно оборачивалась на друга, словно моля о пощаде и спасении. Но он знал, что плохо ей там не сделают, поэтому больше не вмешивался. Стоя под закрытой дверью номера, из которого выбегали путаны за туфлями или косметикой, возвращаясь спустя минуту назад, он размышлял над отношениями Хоупа и Ханы. Можно ли и нужно ли их восстанавливать? Это не его дело, но, если ставить себя в их положение, то как бы он поступил? Измена – дело грязное, отвратительное. На себе с Хвасой представлять бесполезно, потому что у них изначальный уговор о свободе вне стен дома. Для сына они хорошие и любящие мама и папа, не надо ему знать истинного положения вещей. Если Хваса ему изменит, то что с того? Нет, это даже не будет называться «изменой», потому что у неё есть на это его согласие и одобрение. Это будет просто реализацией одного из пунктов соглашения. О как закрутил! В случае же Ханы и Хоупа такого соглашения не было, и он вероломно ударил ей в спину. Но гардеробчик и ретроградное мышление Ханы даже его немного поражали, озадачивали. С одной стороны – всё было очень правильным, порядочным и замечательным. Однако Шуге вспоминались давние беседы с подругой, когда она жаловалась, что не решается на многое, на что намекает муж. А почему? Что ей мешало? Опять же, Хваса не в пример – она много лет проработала вот здесь, в «Пятнице», но даже она, живя теперь в глухой деревне, по праздникам приводит себя в полный порядок, так что он говорит сыну: «Смотри, какая у нас красивая мама!». И это правда, он так видит и думает. И в такие дни с удовольствием осознаёт себя супругом этой женщины, деля с ней постель, в которой та умеет проявить себя, лишая повода бежать на сторону.
Что уж говорить про Хосока! На него всегда вешались самые роскошные и видные девицы, недостатка в женском внимании он никогда не испытывал и выбирал в любовницы самое лучшее, самое красивое, что не давалось другим. Переставал ли он вспоминать и думать о них, женившись на Хане? Шуге казалось, что да. Но чего-то, видимо, ему не хватило в семейной жизни. Чего? «Опять же, как я пойму, когда и Хваса – человек бескомплексный и простой, и Джинни когда-то была куда рисковее и раскованнее меня, так что мне не довелось испытать какой-то… как лучше бы назвать? Пассивности, что ли, со стороны второй половины. А если бы я с этим столкнулся, как бы себя повёл?». У них среди друзей всё-таки было представление о том, что скромные и невинные девушки – это идеальные жёны, поэтому зачем что-то в них менять? Да, это стереотип и традиционализм, которым веками живёт Восток. И все неосознанно стремятся к этому идеалу, даже если он общественный, а не личный, как и сами девушки часто стремятся замуж, потакая обществу, а не своим интересам. И в Китае, и в Японии, и у них в Корее веками мужчины жили установкой, что существует два разных типа женщин: одни для брака, другие для любви. И у каждого мужчины должна быть та и эта. Та, что занималась домом, рожала детей, вела хозяйство не рассматривалась как подруга для досуга, как дарительница радости мужчине, для этого существовали иные – гейши, кисэн, чаровницы из «цветочных» и «чайных» домов. Это не осуждалось, над этим не задумывались, как над грехом или своловством, это было нормой. Да, с приходом христианства это всё подверглось резкой критике, верность и объединение жены и любовницы в одном лице проповедовались как новый идеал. Но так ли легко изжить генетическую память, какую-то предвзятость с оглядкой назад? У кого-то это получалось, у кого-то – нет. Тем более, что у него – Юнги, был пример отца, никогда не изменявшего матери, любившего одну её всю жизнь, а у Хоупа был богатый папаша, многое себе позволявший в духе прежних времён. И если скованность и зашоренность Ханы могла оправдаться влиянием на неё в детстве дурной, вздорной матери и плохого отца, то почему Хосока нельзя было точно так же понять, как немного сломленного ещё ребёнком мальчика? В своей браваде и энергичности они с Юнги были похожи: оба прятали свои комплексы и сомнения за шутками и показной уверенностью. И оба никогда не выговаривались ни с кем искренне до конца. Да и способен ли хоть один человек понять другого абсолютно, «до конца»? Даже при самозабвенной и крышесносящей любви с Джинни, Шуга осознавал, что они порой друг друга совсем не понимали, так что даже любовь не является средством примирения и сближения, чаще даже наоборот, чем горячее страсть, тем меньше осознания и больше глухоты. Если что-то и позволяет проникать глубже в душу человеку, то сострадание и дружеское участие, постоянное нахождение рядом, одинаковые испытания, прохождение трудностей вместе. Да, именно! Юнги задумался о том, что пытался оградить Джинни от всех неприятностей, которые у него были, как и она его от своих – проблем с учёбой, домашним дискомфортом, потерей подруг. То же самое делали и Хоуп с Ханой – она не грузила его своими внутренними проблемами, а он отгораживал её от всего, что мог. Хотя во всех этих ситуациях стоило совместно всё решать и противостоять сложностям плечом к плечу. Как он теперь с Хвасой – спокойно всё обсуждают, проговаривают, договариваются. Но кто бы знал заранее, что добрыми намерениями – оберегать и заботиться – можно наоборот наделать больше бед!
Дверь номера отворилась, и оттуда выступила работница борделя в лёгком халатике:
- Ну что, получай свою подругу!
Юнги выпрямился, оттолкнувшись от стенки, и приготовился присвистнуть, пошутить насчёт того, что вульгарно выглядеть иногда полезно, но когда появилась Хана, у него не нашлось слов. Ей накрутили волосы, уложив их крупными локонами до самой талии, ей накрасили глаза и даже наклеили ресницы, её губы стали алыми, как свежая кровь. У кого-то найденные по размеру золотистые туфельки весьма подходили под платье, почти тон в тон. Но само платье! Оголяя спину и плечи, открывая ноги во всю длину – а зрительно их хорошо удлинял каблук – оно перечёркивало всё, что знал о Хане прежде Шуга. Сюда она доехала в пальто, напялив его прямо в спальне и не решившись показать, что под ним, а тут её раздели, развернули, как куклу из упаковочной бумаги. Он вообще, похоже, не знал эту девушку, которая стояла перед ним, хотя чем-то она напоминала ту миловидную и обаятельную девчонку со свадебного фотоснимка на комоде.
- Ты… ты… - Юнги вывел рукой в воздухе силуэт её фигуры, подбирая слова.
- Перебор? – спросила она.
- Нет! Нет… это просто… вау!
- Конфетка, правда? – хохотнула рядом куртизанка, причастная к преображению.
- Ещё какая! Спасибо, девчонки, - бросил им Юнги и подал руку Хане. – Идём пить и танцевать?
- Только держи меня крепче, - приняла она его помощь, другую руку прикладывая к себе так и эдак, чтобы закрыть хоть один бок, хоть одну полоску тела, - я так волнуюсь… Господи, мне так стыдно появляться в этом всём на людях!
- Я тоже начинаю переживать, особенно за мужиков. Они охуеют. Я уже охуел.
- Не придумывай!
- Да я правду говорю! Всё-таки, вкус Хоупа не подвёл, он знал, во что тебя одеть…
- Я бы вернее сказала «во что меня раздеть».
- Ты сегодня настоящая Золушка!
- Ерунда…
- Только в полночь мы никуда убегать не будем! Тусим до утра!
- До утра?! Ох, - сдаваясь перед напором друга, она вошла в лифт, чтобы спуститься на первый этаж. – Я чувствую себя коровой. Я похожа на корову?
- В каком месте? – старался не пялиться на неё Шуга, но было сложно. Он не был готов к тому, что Хана так похорошеет. Он в жизни не видел её с ярким макияжем. Да кто-нибудь видел вообще? На свадьбе её накрасили, но естественно, сохраняя вид юности и невинности. А тут…