Глава 9. (непримиримые разногласия) (2/2)

- А кого ущемила Хё? Всё, я не буду третейским судьёй между вами! – остановил беседу в этом направлении Намджун. – Вернёмся к нашим меньшинствам. Хорошо, пола остаётся два при гендерном разнообразии, так?

- Ну-у… есть ещё андрогины…

- Хорошо. Допустим. Андрогин – это кто?

- Это в ком равное количество мужских и женских признаков.

- Здорово, то есть, мы вернулись к тому, что определяющих всё-таки два вида? Мужское и женское?

- Да нет же! Серый цвет же никто не называет чёрно-белым, хоть он из них и состоит. Но это всё же серый.

- Но без них он бы не существовал. Ничего бы не существовало без чёрного и белого.

- А что насчёт того, что цветов вообще не существует? Это кажимость благодаря преломлению света и индивидуальных особенностей его восприятия.

- Очень к слову подмечено. Индивидуальные особенности восприятия цвета! То есть, не важно, какие вещества и составляющие у предмета, его увидят таким образом, каким позволяют личные возможности? Ну, например дальтоники. Они же не увидят цвета так, как видим мы.

- Не увидят.

- И научить их этому нельзя, так? Получается, что неважно, какого цвета твоей любимой радужной палитры гендер человека, его все увидят таким, каким склонны видеть, каким позволяет на данный момент преломление света – обстоятельств.

- Но с этим-то предвзятым мнением я и пытаюсь бороться! Чтобы видели суть, а не…

- Но ты же сказала, что индивидуальные особенности восприятия будут всегда, и их не исправить.

- Дальтоники не видят красный цвет, но привыкают к тому, что на него нельзя ехать, каким бы они его не видели! Гендер – это самоощущение человека, Намджун, с ним нужно считаться! Нельзя навязывать мужскому полу мужское, если он не чувствует себя мужчиной.

- А как я это пойму, если он при этом не поменял ещё пола и относится к тому гендеру, который чувствует себя женщиной, но физически его устраивает своё тело? Он что, табличку носит?

- Нет, но если ты с ним не знаком, то зачем тебе это знать? А знаком, так узнаешь о его особенностях…

- О-о! Вот как? Значит, категории создавать совсем ни к чему, потому что заранее в каталог заглядывать бесполезно и для понимания человека нужно личное с ним общение? А, позволь спросить, что, с другими самоощущениями не так разве, помимо сексуальных? Если кто-то ощущает себя музыкантом, отцом, японцем, буддистом…

- Их так и называют! Это же и есть определения! Если ощущает себя музыкантом, то музыкант…

- Ой ли? Серьёзно? Ты никогда не встречала людей, которые уверены, что они крутые спецы в чём-то, а сами с руками из жопоньки и трёх нот взять не могут? Не всякий, кто называется музыкантом – им является. А как быть с теми, кто считает себя мужчиной, а ведёт себя при этом как тряпка и чмо, в котором от мужского даже грамма нет? Я обычно называю их мудаками. Мудак – тоже гендер? Смотри, уже и определение есть: «Ощущающий себя мужиком, но им не являющийся».

- Ты опять путаешь пол и гендер. Если есть член и нет сисек – это пол, а у тебя сразу рождаются к нему требования по стереотипу «мужик», мол, жёсткий, храбрый, сильный и так далее. Но это не признаки мужчины, потому что и женщины такими бывают. Понимаешь?

- Ты это к тому, что по внешнему виду нельзя выстраивать ожидания? Так это я тебе и без гендеров скажу. Первое впечатление чаще обманчивое, и большинство людей ведёт себя очень неожиданно по отношению к своей внешности. Для этого не надо плодить десятки новых определений. Их таким образом семь с лишком миллиардов, потому что каждый человек – особенный, каждый раскрывается при личном общении, каждый узнаётся постепенно и каждого более-менее узнаешь не по тому, какой он национальности, какого он возраста, с каким образованием, а по его общению и делам. Вы боретесь с одними шаблонами создавая другие. Это туфта, Джинни. Для каждого человека и без этого есть индивидуальное определение. Ты – Ким Джинни, я – Ким Намджун. Есть Мин Юнги, есть Пак Чжихё. Каждое имя и есть индивидуальная категория, за которой лежит ряд особенностей: самоощущений, предпочтений, идеалов, характера. Нельзя выстраивать ожидания по образу? Но это же ужасно, раньше с этим пытались бороться, обвиняя в лицемерии, а теперь пытаются узаконить? Испокон веков так природой было задумано, чтобы существа ориентировались по цвету, форме, запаху в целях безопасности. Яркое чаще ядовитое, большое – сильное. Признаки опасности и умение их определять спасали жизнь. Но существовали и мимикрирующие существа, вроде хамелеонов. Это природа создала по двум причинам: одни сливаются с местностью, чтобы спастись, другие – чтобы неожиданно напасть. Человечество всё это переврало и исказило, прикидываться и скрывать умеет нынче каждый. Хотя ожидать определённого поведения по внешности – самое логичное, правильное и естественное, что можно придумать. Когда кто-то увлекается панком или роком – он соответствующе одевается. Когда девочки вступают в фандом какого-то артиста, они таскают брелки, кепки, худи с названием этого фандома. Это идентификация, облегчающая взаимопонимание. Это нормально. И когда вдруг говорят, что нельзя и неправильно выстраивать ожидание по внешним признакам – это неприкрытое и наглое мошенничество, попытка вывернуть мир наизнанку. Я выгляжу как мужчина, чувствую себя мужчиной, и вести себя хочу и буду так, как положено – именно положено, Джинни – мужчине: ответственно, верно, храбро, сильно, терпеливо. Я хочу, чтобы Чжихё ждала от меня этого, и хочу оправдывать её ожидания. В этом удовольствие. Не хотел бы я никаких ожиданий по отношению к себе, если бы был брюзгой, никого не любящим и ничего, кроме себя, не ценящим. Тогда да, отвалите все со своими требованиями, я буду жить как хочу, делать, что хочу. Но нет, у меня есть любимые, дорогие люди, и я хочу соответствовать их требованиям, я хочу быть им понятным и предсказуемым, чтобы не заставлять нервничать и ломать голову. А если я себя вдруг почувствую женщиной или котиком, я в первую очередь обращусь к психотерапевту, а не организацию по защите моих прав.

Джинни переваривала его слова. Она считала брата умным и уважала его, но, как обычно, когда человек страстно увлечён какой-то идеей или имеет свою точку зрения, даже самые убедительные и правдоподобные аргументы не кажутся ему истиной. Всё подвергается сомнению. Но спокойствие Намджуна передалось и ей, стыдно горячиться и тем показывать слабину, когда с тобой так толково и обстоятельно рассуждают.

- Так что мне с Юнги-то делать? – выдохнула она, закончив дебаты.

- Я могу поговорить с ним, когда вернётся, хочешь?

- И что ты ему скажешь? Чтобы ехал со мной? Или чтобы перехотел пока что детей? Я хочу, чтобы он пришёл к этому сам, а не под нажимом. Лучше ничего ему не говори.

- Уверена?

- Да.

- Ну, не кисни, иди, обниму, - распахнул руки Намджун. Его братская улыбка приободрила её, и Джинни, встав и подойдя, обнялась с ним.

- Спасибо.

- Всё будет хорошо, даже если придётся подождать. Знаешь, в какой я был панике, когда близился тридцатник, а у меня девушки не было? Ещё эти мерзавцы вокруг все жёнами пообзавелись. И Хоуп, уж от кого не ждали, и Ёндже. И Шуга с тобой начал встречаться. Я выл от тоски и несправедливости, ведь, мне казалось, я хочу сильнее всех то, что у других есть. Но я дождался Хё. И ты своего дождёшься.

Дни потекли дальше. Но о возвращении Юнги Джинни опять узнала от Намджуна. Тот прилетел в Сеул, но по-прежнему не появлялся и не отзванивался. Джинни подождала день, второй, третий… На четвёртый она заказала билеты на самолёт до Нью-Йорка. С неё хватит. Если у Юнги кишка тонка, то ей нечего делать с таким мужчиной! «С таким мужчиной, - поймала себя на стереотипном мышлении девушка, - я сама хочу от него чего-то только потому, что у него другой пол, а к себе не предъявляю никаких претензий, потому что женщина? Какой ужас, до разговора с Намджуном я не замечала за собой того, что в повседневности ничуть не лучше тех, с кем борюсь. Но это всё корейское общество, в нём невозможно выйти за рамки узколобости. Уверена, улетев в Штаты, я переборю и в себе эти пережитки прошлого. Намджун считает это естественным, но разве природа всё создала идеальным? Человек веками пытается усовершенствовать и улучшить мир, и да, хоть он косячит с экологией и многим другим, но, по сравнению с временами варварства, мы продвинулись в гуманизме и медицине. Так что, возможно, и избавление от предрассудков скорее положительное новшество».

Намджун, в свою очередь, хоть и не ввязался в разговор с другом сразу, но, переживающий за их с сестрой отношения, не удержался, узнав от Джинни, что через неделю она отчаливает, уже собирая чемоданы, и позвонил Шуге. Тот сидел с матерью в больнице. Они как раз поговорили с доктором, который сказал, что операцию всё-таки делать придётся. Возле желудка росла опухоль, и медикаментозно избавиться от неё не было никаких шансов.

- Да? – поднял Юнги трубку, выйдя в коридор.

- Привет, как дела?

- Пока не родила, - хмыкнул Шуга, по-прежнему не собирающийся посвящать в свои трудности определённый круг людей.

- Я тут это… хотел семейный ужин устроить, вы с Джинни не заглянете?

По образовавшейся паузе, Намджун понял, что перемирия пока не наступило. Юнги, взвешивая, как лучше ответить, прямо говорить не стал:

- Не знаю. Были другие планы…

- Слушай, - не стал больше тянуть резину Рэпмон, - я в курсе, что вы поругались. Сколько вы уже треплете друг другу нервы? Месяц? – Молчание. – Вы вообще ещё встречаетесь? Если бы я со своей девушкой месяц не общался, я бы уже задумался, моя ли она ещё…

- У Джинни кто-то появился?! – ёкнуло сердце Шуги.

- Нет. Конечно, нет. Ты прекрасно знаешь, что она так не поступит, и она любит тебя.

- Но она-то мне нервы и треплет! Я что могу сделать?

- А она считает, что ты её игнорируешь.

- А что я должен сделать? Что я ей скажу, Рэпмон?

- Что любишь её и поддерживаешь…

- Я это всё говорил сотню раз!

- Ну, скажи ещё сто первый.

- И что это даст? Она не хочет за меня замуж, понимаешь? Она не хочет быть со мной, она хочет в Америку и кутить там с геями и неграми с огромными членами.

- Шуга, да хорош тебе…

- А как это ещё понимать?

- Она хочет за тебя замуж, но не сейчас. Она ещё молодая, пойми ты!

- Молодая, но не маленькая, Мон! А ведёт она себя как ребёнок, даже не пытается ни в чём разобраться. Только бьёт в грудь, что большая и самостоятельная, а как поговорить о будущем, так капризы и взбрыкивания: «Не хочу, не буду!». Она хочет учиться дальше! Хорошо, я что, мешаю что ли? Она предъявляет, что я не еду с ней. Но это её мечта – упёхать на Запад свой гнилой, а не моя! Мне тут нравится, я патриот, и у меня родители…

- Она говорит, что к детям не готова.

- Ну, признаться, да, с этим я не хочу откладывать. Я очень хочу ребёнка. Ты должен меня понять, ты что ли не хотел его, когда женился?

- Понимаю. Очень хотел. Правда, потом туго пришлось и мы первые полгода вешались из-за крикливости и неугомонности Шинсока, но я ни о чём не жалею.

- Да вот именно! Это же обычные жизненные трудности, преодолеваемые, решаемые. Я бы никогда не стал заставлять Джинни сидеть с ребёнком днями и ночами, я бы сам с ним сидел, без проблем! Мне бы мама помогала, она мечтает о внуках уже много лет! Когда-то они хотели с папой двух-трёх детей, но жили до того бедно, что и меня одного еле прокормили. Джинни в ответ на это говорит, что мы не обязаны воплощать в реальность мечты наших родителей, что проецировать на детей свои желания – преступно. А я в этом преступления не вижу, ведь не они на меня давят, а я хочу порадовать родителей, хочу дать им то, чего они хотят. Но выходит так, что это как бы за счёт Джинни получается, и я опять козёл и негодяй. Что бы ты на моём месте сделал, если бы Хё отказалась детей заводить до тридцати?

- Подождал бы, - честно признал Намджун.

«Хорошо ждать, когда ничего не поджимает, - подумал Юнги, - а если моему отцу операция не поможет? Доктор сказал о рисках, что иногда и после вырезания опухоли появляются метастазы, и пациенты сгорают за считанные недели. Дальше будет химиотерапия, и остаётся только надеяться… Но если случится самое худшее? Я что, дам умереть отцу без внука, которого он мечтает увидеть? Разорваться мне что ли?!».

- Она улетает в среду, - сказал Намджун в ответ на тишину.

«В среду! В день, когда отцу назначили операцию!».

- Не могу удержать её силой, - выдавил из себя Юнги.

- Не удерживай, как говорится, твоё всё равно к тебе вернётся – держать не надо. Но проводить-то придёшь?

«Оставить мать здесь одну? В такой тяжёлый час? Она с ума сойдёт».

- И без меня провожатых будет достаточно.

- Шуга, ну уж не лезь в бутылку-то из вредности.

- Это не вредность, Рэпмон. Я не хочу смотреть, как она улетает. Не хочу видеть, как ей на меня плевать.

- Да не плевать ей на тебя!

- Тебе так кажется. Ладно, мне пора идти, созвонимся позже! – спешно попрощался Юнги, не в состоянии развивать эту тему. Если его начнут уговаривать, он не выдержит и побежит в аэропорт, или прямо сейчас начнёт названивать Джинни и просить остаться. Но ради чего? За эти четыре недели, что они не виделись, он анализировал всё вдоль и поперёк, и приходил к выводу, что её изначально не устраивали их отношения, ей нравились его покладистость, его преклонение перед ней, и пока он подобострастно сдувал с неё пылинки – она принимала это, наслаждалась этим. Чистое самолюбование через любящего человека. Но стоило ему открыть рот и заявить о каких-то своих мыслях, она разочаровалась и захотела другого. Конечно, как могла девочка из богатой семьи, со средствами и возможностями, искренне любить и дорожить деревенщиной, который не катает её на Бали и Мальдивы, который не водит её по выходным в элитные клубы и не носится на ламборгини! Джинни только искала повод. Она принимала его ухаживания, пока было удобно, но в отдалённые планы её жизни он не входил. И расскажи он ей сейчас всё, как есть, о болезни отца, об их семейной драме – хотелось верить, что она всё-таки будет с хорошим концом – она лишь ощутит уныние, печаль и тоску, которых избегала, ей наверняка станет брезгливо от больниц, слёз, переживаний. Если ей детей не хочется, то что уж говорить о таких вот тяготах, где не до смеха, отдыха и легкомысленности. Юнги было больно, очень больно, но он понимал, что должен отпустить. Он не хочет быть камнем на её шее, не хочет упрёков, что портит ей жизнь, не делает ничего для полного её счастья. Если он не в состоянии ей ничего дать, то пусть найдёт другого. Пусть найдёт то, что даст ей то счастье, которого она сама хочет. Да, Юнги отпускал её не ради себя, потому что не представлял без Джинни ни дня, не представлял, что будет делать без неё, как жить. Но ради неё, ради её благополучия и свободы, которой ей хотелось – пусть будет свободна и от него.

- Юнги? – выглянула мать из палаты, почувствовав, что его долго нет. Подошла к нему. – Всё в порядке?

- Насколько это возможно, - вымученно улыбнулся он. Женщина положила ладонь ему на плечо:

- Может, ты бы рассказал всё Джинни? Пригласил бы её, отец бы ей порадовался…

- Я сам отца буду радовать, мам. Джинни всё это ни к чему.

- Ну что ты, если вы собираетесь пожениться…

- Сейчас главное отец. Не будем говорить о другом.

Вздохнув, женщина сдалась перед упрямством сына. Она сама его таким воспитала, несдающимся, несгибаемым, противостоящим. Она учила его стремиться, добиваться, не опускать руки, не бояться никаких преград. Благодаря этому он вырвался из деревни, уехал, обосновался в столице, жизнь подарила ему отличных друзей, полезные знакомства. Да, были и тёмные стороны у твёрдости характера, но, всё-таки, в большей мере она вырастила его добрым человеком и любящим, благодарным сыном.

***</p>

В среду Джинни пыталась не показать, что выглядывает за плечами и спинами семьи Юнги. Он мерещился в каждом прохожем аэропорта, ей казалось, что он вот-вот появится, придёт. С цветами и кольцом. Упадёт на колено, она согласится, отменит свой рейс, останется и от счастья родит хоть через девять месяцев. В этом нервном отчаянии и ожидании она была готова на всё, только бы он не оставил её, не бросил. Как она будет без него? Где-то там, за тысячи километров. Америка была мечтой, а теперь превращалась в разлучницу. Но время шло, регистрация была пройдена, прощальные слова родителям и Намджуну сказаны. Пассажиры должны были занять места в самолёте. Юнги не пришёл, не позвонил и не написал хотя бы крохотного сообщения. Сев и пристегнувшись, Джинни уткнулась в ладони и, наконец, дав волю чувствам, проплакала почти все долгие часы перелёта до Нью-Йорка.