Глава 8. (гроза после солнца) (1/2)
Привезя и устроив отца в больницу Сеула, Юнги хотел заняться устройством матери, но та отказалась покидать мужа, с которым не расставалась ни на день уже лет тридцать пять. Для неё это было немыслимо – оставить его одного. Так она говорила. Но в душе ей скорее немыслимее было самой остаться одной. Терзаться и корить себя, что упускаешь минуту-другую возле того, кого боишься потерять и без кого быть не умеешь. Родители Юнги, очень простые, необразованные и незамысловатые люди, из тех, что невкусное называют невкусным, даже если невежливо, чёрное чёрным, белое белым, голубое голубым, даже если непринято больше так прямо и неприкрыто выражать правду, любили друг друга глубоко и преданно, как умел не всякий умудрённый дипломами, должностями и прогрессивными познаниями. И сын не смог уговорить и переспорить мать, поэтому договорился об отдельной палате с диваном для ухаживающей, после чего вернулся на съёмную квартиру. Друзей там не было – отчалили по делам, и в этой пропасти молчания и безналичия душ, он улетал в одну сторону, возвращался к происходящему, давящему, выматывающему. Перед глазами так и стоял отец, переодевающийся в пижаму и тапочки, и мать, не выпускающая из рук котомку с пожитками, будто кому-то они могли понадобиться. Растерянные, но бодрящиеся.
Выдохнув и собравшись духом, пытаясь не нести на челе печати тревоги, Юнги передумал тут оставаться и быстро поехал к Джинни. Та бросилась ему на шею, обняла и крепко поцеловала.
- Я соскучилась! – прижалась она к нему, уткнувшись носом в куртку и нюхая его, втягивая знакомый запах, не изменившийся за дни отсутствия. Да, был какой-то налёт дороги, поездки, провинции, но это всё тот же Юнги. Свой. Её родной. Вредный, смешной, добрый, язвительный, терпеливый и вместе с тем взрывной – никогда не знаешь, каким словом запалишь фитиль его недовольства.
- Я тоже очень скучал, - улыбнулся он. Из кухни выглянула мать Намджуна и Джинни:
- А, это ты, Юнги? Здравствуй!
- Доброго дня, госпожа Ким.
- Будешь с нами ужинать?
- Ну…
- Когда бы он отказывался поесть? – смеясь, обернулась Джинни.
- Тогда накрываю на всех!
Юнги посмотрел вслед скрывшейся обратно женщине, мысленно уже давно называемой «тёщей», и шепнул своей возлюбленной в ухо:
- Я надеялся, что мы поедем к нам, парни убрались до поры до времени, квартира в нашем распоряжении…
- А ты… - «Разве не привёз своих родителей?» - хотела спросить девушка, но поднимать эту тему – это возвращаться к упрёкам и спорам. Если Юнги говорит, что там никого, значит – никого. Неужели он понял её и передумал, оставил всё, как есть? – В любом случае, надо поесть, мы же там готовить не будем, - подмигнула она и потянула его за руку в кухню. – Потом поедем.
Поужинав в кругу семьи, они собрались и направились к метро. Умиротворённые вкусной едой и довольные встречей после расставания, Шуга с Джинни болтали почти всю дорогу без умолку, то тихонько между собой обсуждая пассажиров метро, то смеясь над видеороликами в интернете, которые смотрели в телефоне, пока ехали несколько станций, то пересказывая какие-то мелкие новости, произошедшие за то время, что не виделись. У Джинни это были университетские дела и сплетни подружек, у Юнги – истории соседей и деревенских знакомых, которых его девушка знала по их прошлым совместным поездкам. О себе и отце он по-прежнему предпочитал не говорить. До того ему было неприятно, тягостно и горько это всё, что лишний раз проронить слова о болезни, лечении и надежде на лучшее не получалось. Казалось, чем меньше людей знает об этом – тем менее опасно это всё, тем меньше правды в этой ситуации. Юнги не считал, что друзья ему ближе Джинни, и рассказал Чимину и Чонгуку обо всём по другим причинам. Как и у всех, у него были представления о поведении своих товарищей и знакомых; с кем общаешься много лет – того предугадываешь, зная манеру реагировать и последствия. И Юнги отлично знал, что Чимин и Чонгук не разведут сопли, не начнут каждый раз спрашивать «как дела?», не будут лезть лишний раз и ковыряться в том, в чём Юнги и сам мало понимает. А Джинни, например, и Намджун, уже считающий себя не только другом, но и почти официальным родственником, будут лезть и углубляться, просить рассказать, смотреть тоскливыми, переживающими глазами, стараться чем-то помочь (хотя чем и как тут поможешь, если ты не врач?) жалеть. Но его-то что жалеть? Отца надо, он болен. А если кто-то начнёт рядом проклёвывать мозг, как, наверное, и ему нелегко в этот период, то Шуга, конечно, заболеет и сам. А слечь от нервного расстройства ему никак нынче нельзя. Не обо всём на свете все должны знать, периодически нам необходимо попадать в такое место, в такой круг, где одни незнакомцы и о нас никто ничего не знает – в этом часть притягательной магии, происходящей в путешествиях; неизвестный, ты никому не бросишься на глаза, никто тебя не запомнит, и, невидимкой, ты спокойно можешь побродить и выкинуть что-нибудь эдакое, чтобы если и скажут о тебе, то «какой-то чудак», а не конкретный «мистер Ким», «Ли» или «Пак», и твоя шалость, выходка не со зла или по пьяни, а из-за раскованности, безобидная, глупая, странная, вроде громких песен на улице или дефиле в несуразном костюме, не станет преследовать тебя, припоминаемая всем твоим двором или районом. Так и некоторая информация, и без того угнетающая, не должна сидеть у всех знакомых в головах, чтобы можно было прийти к кому-то неосведомлённому и не напрягаться от всегда способной всплыть темы.
Поднявшись в тёмную квартиру, Джинни блаженно выдохнула. Тишина и покой! Никого! Вот о такой жизни она мечтала! Пришёл и делаешь, что хочешь! Разувшись и сняв куртку, она стала на ходу раздеваться.
- Я в душ. Ты со мной?
Глядя на спадающие на пол вещи, Юнги на миг отключился от своих забот и плавно поднял глаза по ногам Джинни к бёдрам и выше. Вот то, что ему требовалось! Лучшее средство от забот и хлопот, панацея, универсальное лекарство от всякой душевной хвори.
- Ты ещё спрашиваешь? – быстро отбросив верхнюю одежду, он догнал девушку, на ходу расстёгивая штаны, стягивая футболку, носки, разбрасывая это где не попадя.
В ванную они вошли в одном нижнем белье.
- А Чонгук и Чимин точно сегодня не вернутся? – между краткими, но засасывающими поцелуями, уточнила Джинни.
- Да хоть бы и вернулись, - отмахнулся Шуга, - по шмоткам в коридоре поймут, что надо молча свалить подальше.
Он дотолкал Джинни до стенки и, прижав к ней, включил над их головой душ<span class="footnote" id="fn_29936806_0"></span>.
- Ай, холодная! – отвлеклась девушка, потянув руку к крану.
- Нормальная же… - сказал Юнги, но не стал её останавливать. Он был привычен к прохладному, и даже холодному душу, а Джинни обожала горячую воду. Когда она привернула слишком сильно, он всё-таки поправил температуру немного. После ещё нескольких корректив, поочерёдно ими сделанных, они засмеялись и успокоились. Вода лилась сверху им на головы, по плечам стекала на полуобнажённые тела. Шуга исправил это, расстегнув лифчик Джинни и стянув с неё трусики. Она подняла одну ногу, потом другую и, раздетая до конца, рывком стянула трусы с Юнги. Возбуждённая плоть коснулась её живота. Они без малого три года вместе, но их занятия любовью до сих пор не успокоились до состояния размеренных и нежных, какими бывают по истечении какого-то времени. Да, их отношения стали будничнее и механичнее, но не секс, по-прежнему бурлящий и разнообразный. Они именно трахались, как дорвавшиеся подростки, совокуплялись по два-три раза подряд, находя подходящий угол, утоляли своё желание ненасытно, каждый раз ощущая что-то новое и прекрасное. Юнги не задумывался над этим, не имел склонности анализировать то, что делал как бы само собой, но за эти три года он не исчерпал страсть, а ещё больше пристрастился к своей девушке, подстроился под неё, а она под него. Они изучили друг друга настолько, насколько было нужно, чтобы в правильных направлениях искать удовольствие. Но поиск этот не прекращался, был увлекательным и затейливым. Не видевший с самого начала отношений в других женщинах ничего сексуального, Шуга возбуждался только на Джинни, будто у неё был пульт от сигнализации на его члене. Если по утрам у него случалась эрекция, то только потому, что ему снилась она. Когда-то любивший поглядеть порнофильмы, он не включал их с того момента, как они впервые переспали. С тех пор ему ничего другого было не нужно, более того, ничего другое физически в нём не откликалось.
Подхватив Джинни под бёдра, Шуга нанизал её на себя и прижал ещё сильнее собой к кафелю. Она визгливо застонала, чувствуя внутри гладкую, напряжённую поверхность члена, растягивающую и проникающую глубже, глубже. Скрестив ноги за его спиной, Джинни держалась одной рукой за его шею, а другой упиралась в полку с гелем для душа и шампунем – ванные полки холостяцкой квартиры были до неприличия ненаполнены. Зато прилично наполненной становилась Джинни, кусающая губы себе и Юнги, подрагивающая, срывающаяся от самых резких фрикций на крик. Когда головка вводилась до упора, когда Юнги входил в неё до самого основания, она сжималась изнутри и разряжалась короткой судорогой наслаждения. Шуга обожал это отзывчивое и жаждущее его тело, эти гладкие ноги, сочные, торчком груди с твёрдыми сосками, как половинки двух идеальных сфер. Он обожал зовущий, будто одурманенный взгляд из-под чуть опущенных ресниц, пухлые губы, тонкие ключицы и крошечную линию тёмных волос на лобке. И татуировку «SUGA» возле них тоже. Постоянное признание в любви ему, нестираемое, неизменное. Признание, что он владеет не только её сердцем, но и каждым её миллиметром.
Скользкую от воды, он поставил её на ноги, и Джинни тотчас развернулась к нему спиной, прижимаясь задом. Взяв его ладони, она положила их себе на грудь, и Юнги, лаская их, потёрся членом о ягодицы. В их сексе инициатива больше и чаще принадлежала Джинни. Когда-то он стеснялся её развращать и не знал, где для неё заканчиваются границы дозволенного, но она была куда смелее, чем он мог подумать, поэтому стала заводилой и экспериментатором. Тот же минет она впервые захотела сделать ему сама – он и намекнуть не успел. Да и не решился бы, пожалуй, но Джинни была не из тех, кто ждёт приглашения. И разрешения.
Изогнувшись, как кошка, дугой в спине, Джинни насадила себя на Юнги и задвигала бёдрами. Он схватил их, начиная двигаться в унисон, туда-сюда. Упругое подрагивание попки под его пальцами пронзило экстазом и, чувствуя, что близок к разрядке, замедлившись, Шуга протянул ещё пару минут, но дольше не выдержал и, выскочив из Джинни, со стоном брызнул ей на спину. Тяжело дыша, он упёрся руками над её головой, согнувшись над ней. С закрытыми глазами, он поцеловал мокрую макушку:
- Блять, как же хорошо… - В голове царил вакуум. Ничего. Никаких дум, слов, утаек, секретов, проблем, ударов судьбы. Оргазм выбил из него на какое-то время всё, и только жаркое и острое ощущение счастья и наслаждения перекатывалось по телу. Под веками бегали вспышки, а слух постепенно стал возвращать шум реального мира, текущей воды вместо гудящей тишины, какой-то космической, непреодолимой, окутавшей голову и снаружи, и внутри.
Джинни покивала, согласная, что хорошо до невозможности; запыхавшаяся и обезоруженная, на трясущихся ногах, придерживаемая Юнги, она повернула голову и дотянулась поцелуем до его щеки. После секса ей не то чтобы не хотелось спорить – она бы в первые мгновения отреклась от всех своих убеждений, сменила веру, анафемствовала<span class="footnote" id="fn_29936806_1"></span> себя и воспевала патриархальные догматы, пока не пришла бы в полное, ясное сознание. Все разногласия переставали иметь значение. Но немного ей до оргазма не хватило, о чём Джинни, не откладывая, сообщила:
- Я не кончила.
- Прости, - тряхнул головой Шуга и, вытащив лейку душа из держателя, смыл со спины девушки сперму. – Целую неделю не спариваться! Где тут протянуть дольше?
- Ладно-ладно, - выпрямившись, она развернулась к нему и обняла за шею, - отработаешь.
- Даже не сомневайся, - расплылся Юнги и, когда они ополоснулись, завёрнутую в полотенце, он оттащил её в спальню, где завершил начатое, предоставив капризной заказчице услуги высшего пилотажа и небывалого профессионализма.
Утром Юнги порезал кубиками фрукты, сделал яйца-пашот, сварил кофе и изобразил на нём сердечко. В пору юности, сразу после школы, он работал в Сеуле официантом, и у барменов научился подобным штукам. Составив завтрак на поднос, он двинулся в спальню будить Джинни.
- Просыпайся, - отставив поднос на тумбочку, присел рядом с девушкой, на кровать, Шуга, - одно солнышко встало, пора и второму.
Джинни сквозь сон улыбнулась и, не размыкая век, потянулась. Одеяло съехало, оголив её грудь, и Юнги неудержимо наклонился поцеловать манящие округлости. Проведя по ним языком, он поднялся им выше. Девушка засмеялась, упершись ладонью в его плечо:
- Щекотно, перестань!
- А чего ты лежишь тут вся такая и похоть во мне пробуждаешь?
- А где мне ещё всей такой лежать? – глаза открылись. Притянув к себе Шугу, она поцеловала его в губы. – Доброе утро. От тебя корицей пахнет.
- Я завтрак принёс, - указал он на тумбочку. Джинни покосилась туда и, половив носом ароматы, стала садиться.
- Идеальное утро!
- Идеальной девочке – идеальное утро.
- Разве я не та ещё засранка? – играя бровью, спросила она.
- Да ну разве ты была бы без этого идеальной? – засмеялся он. – Главное не перебарщивать.
Он поставил ей поднос на колени и, уже позавтракавший, взял только вторую чашку кофе, составляя компанию.
- Я что-то от тебя со вчерашнего дня ни одного анекдота не слышала, - заметила Джинни, - неужели кончились?
- Да нет… как-то… не расположен сейчас к ним, - пожал одним плечом Юнги.
- Это… - посомневавшись, Джинни всё-таки решила, что избегать важные вопросы бесконечно нельзя. – Потому что я уезжаю?
Подумав, как лучше ответить, молодой человек кивнул:
- Это радости не прибавляет.
- Но ты… Слушай, если не хочешь там жить, то можно было бы приезжать по очереди. Ты ко мне на недельку, когда свободен будешь, потом я в каникулы… Так же можно?
- Можно, - не стал возражать Шуга. – И так… все два года?
- Ну да. Это же недолго.
«Кому как, - неслось в голове Юнги, - иногда и один день очень много значит. Никогда не знаешь, что будет завтра и сколько проживёшь, а тут откладывать жизнь на целых два года!».