Глава 7. (солнце после дождя) (1/2)

Но что-то опять остановило Джинни; глаза невидяще смотрели на цифры и названия, пальцы замерли над кнопками, обледенев от нерешительности, мысли стягивались чувствами, как жёстким ремнём. Этим чем-то наверняка была любовь, никуда не девшаяся, заякорившая сердце, уплотнившаяся и разросшаяся за три года отношений, а потому тяжёлая, одновременно как ценный багаж и ненужный балласт. Всегда ли можно понять, стоит ли приложить усилие и дотащить что-то до победного конца, или лучше бросить ношу, потому что только без неё как раз и будет достигнута победа? «Я не могу сейчас ехать, потому что у меня выпускной и вручение» - сказала она себе. Этот день был для неё важен, она не собиралась пропустить и лишиться его из-за размолвки с Юнги. Да и Юнги она отпустить никак не могла, даже если он спокойно разжимал свои руки, позволяя ей улететь в Америку. А если бы не позволял? Её бы и это возмущало. «Как мне понять себя? Как узнать, что будет лучше для меня? Почему человеку не дано предугадывать будущее и почему мы не ощущаем, хотя бы инстинктивно, какое из решений приведёт нас к счастью?» - терзалась Джинни.

Она предалась воспоминаниям. О той весне, когда они начали встречаться, каким Шуга пунктуальным был первый год – всегда являлся на свидания заранее, готов был ждать её сколько угодно и не возмущался. Потом это закончилось. Он и сам стал позволять себе задерживаться, и на неё ворчал, если она возилась со сборами. Прежде он относился к ней с восхищением, с благоговением, боясь обидеть лишним словом. Тогда, расстроенная безответностью, несовпадением с Хосоком, что тот ей не светит, она залечила рану и огорчение беззаветными чувствами Юнги. Она забыла обо всех кавалерах и возможных поклонниках потому, что так как Юнги её никто не любил: всепоглощающе, всепрощающе, терпеливо, милосердно, с потакающей привязанностью, зрелым обожанием и кротостью, какой обладает благородный сильный по отношению к слабому. Не смея ругать её, как любимого ребёнка, Шуга буквально носил Джинни на руках, на седьмом небе от счастья, что добился её, что она откликнулась на его чувства. Он ничего не знал о её подростковой влюблённости в Хосока, которую изгнал своей преданностью. Но потом произошло закономерное, то, что происходит рано или поздно у всех пар. Друг друга начинают воспринимать как данность. Юнги понял, что теперь она его девушка, что она его тоже любит, немного пресытился, пообвыкся, утолил любопытство. И она уже не дышала ароматом этих великих чувств, не упивалась ими, возрождаясь и откликаясь, а обыденно и привычно принимала, как восход солнца, воду из крана, подъезжающее такси; как что-то удобное и само собой разумеющееся, обязанное быть и не требующее усилий с её стороны. Романтические и страстные отношения стали просто отношениями. Да, крепкими и доверительными, но уже другими. Джинни вспомнила, как её один раз обозвали в компании на дне рождения, и Юнги набил морду посмевшему открыть рот. Она так переживала за него, хоть и приходила в восторг от его горячей готовности защищать и заступаться за неё. А когда он лежал в больнице? Она волновалась за него, с ума сходила от волнения. Они столько всего пережили! Но это было как будто бы уже давно. И ведь это она когда-то сказала ему, что когда всё хорошо и двое любят друг друга, то подвиги не нужны, не надо геройствовать, не надо ничего доказывать. Ей было тревожно за него, ведь из-за вредного временами и неудержимого характера, Юнги запросто влезал в драки и неприятности. Сторонник справедливости и ненавистник какого-либо ущемления, неравенства, он покорял Джинни своими идеалами и твёрдостью в них, и в то же время раздражал местами искажённым восприятием неравенства. Социальное, финансовое его не оставляло равнодушным, а плохое отношение к меньшинствам устраивало! Какое-то однобокое рыцарство, избирательное. За три года, взрослея и достигая чего-то, она развивалась и приобретала своё мнение, у неё появлялись и свои идеалы и ценности, они укреплялись и часто не сходились с уже имеющимися у Юнги.

А теперь ей нужен от него совсем маленький подвиг: всего лишь поехать с ней, за ней, перекочевать, оставить всё, как оставляет всё она сама, и умчать с нею вдвоём на другой конец света. Разве это так много? Разве это так трудно? Джинни отлежала себе все бока, сокрушаясь, злясь, расстраиваясь. Если не брать их ссоры, то им вместе очень хорошо. Безумно хорошо. У неё никогда ни с кем другим ничего не было (если не считать первого поцелуя с Хосоком), и не хотелось даже пробовать, ведь Юнги во всём устраивал. Когда они были вместе, наедине, то любовь и счастье ничем не омрачались. Ну, до момента, когда начинались обсуждения мировоззрений. «Но совершенного взаимопонимания и не бывает, это сказки, - думала Джинни, - с другими будет скучнее и хуже, я чувствую. Я не хочу, не могу расстаться с Юнги. Я не представляю уже своей жизни без него. Но неужели он знает это и пытается этим воспользоваться?». Он терпеть не мог, когда она бросала трубку, но именно так разговор и закончился. «Но мне тоже много чего не нравится, - смотрела в потолок Джинни, - и разве он это исправляет? Я терпеть не могу ждать, а разве он звонит? Или Хосок всё же прав, и мужскую гордость надо жалеть, если хочешь, чтобы рядом был мужчина, а не тряпка…». Гадая, как быть, Джинни решила дать Юнги ещё один шанс. «Последний раз, я сделаю первый шаг последний раз! А потом – хоть трава не расти!».

Пересев с кровати на кресло перед компьютером, она набрала Юнги. Прошло несколько часов после их краткой ругани. Сердится ли он ещё? Поднимет ли?

- Да? – поднял он на этот раз куда быстрее.

- Ты пойдёшь со мной на вручение диплома? – примирительно спросила она.

- Ты же в Америку улетаешь, - с ехидством, но как будто бы уже спокойнее уточнил Шуга.

- Ты опять хочешь начать ругаться? – насупилась Джинни.

- Нет, прости. Значит, остаёшься?

- Я не пропущу выпускной.

- Ясно.

- Так пойдёшь?

- Если честно, то нет желания. Что я там буду делать? Позорить тебя? За другими приедут их парни на дорогих тачках, а я тебя оттуда поведу пешком в ближайшую пиццерию?

- Перестань. Плевала я на их парней и тачки! Да, я отучилась в пафосном универе, полном мажоров, которые залупляются на каждом шагу. Но я-то другая. Разве нет?

- Ну-у… - протянул Юнги, толсто намекая.

- Так! Я обижусь!

- Давай уже не надо? Лимит обидок на неделю исчерпан.

- Хорошо, - вздохнула Джинни, знавшая своего парня и осознававшая, что ему действительно будет некомфортно среди контингента выпускников – деток чеболей, политиков и знаменитостей. – Значит, не пойдёшь?

- Отметим позже вдвоём?

- Ладно.

- К слову о вечеринках, Хоуп звал нас на свою днюху, но я тоже склонен отказаться. Или ты хочешь пойти?

- Нет, не хочу, солидарна с тобой и тоже откажусь.

- Нет настроения?

- И это, и Хану не люблю.

- Почему?! – удивился Юнги. Ему казалось, что это тихое, покладистое и ангельское создание недолюбливать невозможно.

- Она меня временами жутко бесит. С ней разговариваешь, а у неё одно «угу» на всё, мычит что-то под нос и от рукава Хосока не отлепляется. Не люблю ограниченных людей без собственных интересов. Как будто периметром кухни мир ограничивается.

- Ты несправедлива, она хорошая.

- Чем? Отсутствием своего мнения и материнством? Не перевариваю дамочек, которые себя определяют в жизни только ребёнком. Будь у Ханы инста, она бы в профиле написала «счастливая жена Хосока и мама Наны». Фу, блин!

- И чем бы это отличалось от какого-нибудь «развожу собак и кошек» или «фитнес-тренер и веган», или «эквилибрист-йогин, первооткрыватель кундалини и клининг-мастер чакр»?

- Но это же говорит о человеке, а не о его родстве! Родство – это не личное качество.

- Ага, а квиры твои, пидоры и лесбухи, ебать, личное! Тут обязательно надо себя определить по какому-то всратому гендеру! Да лучше уж по родству.

- Боже, не начинай! – закатила глаза Джинни.

- Не я начал.

- Я, что ли? – осадив себя, чтобы опять не разводить скандал, она обиженным голосом, чуть жалобным, с претензией сменила тему: - И вообще, ты не заметил, что я опять звоню первая? Тебе что – трудно? Больше я звонить первая не буду! Гордость свою в жопу засунуть не можешь?

- Извини, я засуну в следующий раз, но куда-нибудь в другое место, названная тобой практика не по мою душу.

- Опять ты…

- Да шучу я, успокойся. Мне, правда, жаль, что я не позвонил и не пришёл первым, но я хотел именно прийти, а из Сеула, так уж вышло, уехал…

- Я знаю.

- Откуда? – удивился Шуга.

- Неважно. Но мог бы и предупредить, что уезжаешь!

- Да всё спонтанно получилось. Мама позвонила, попросила приехать.

Джинни промолчала, чтобы не ляпнуть что-то вроде «ну да, мама – это святое, а я так, сбоку припёка!». Как же её бесило это держание маминой юбки в его-то возрасте!

- Алло? – позвал Юнги, не услышав ничего в ответ.

- Да-да, я тут.

- Я вернусь дня через четыре.

- Хорошо.

- Но перед сном ещё позвоню, - теплее зазвучал Шуга.

- Буду ждать, - улыбнулась Джинни. Разговор вновь развеял все сомнения, что они любят друг друга, что всё в порядке. Просто у всех бывают трудности, это надо уметь проходить, решать. «Я молодец!» - похвалила себя девушка и, успокоенная, вошла в чат с однокурсниками, чтобы в тысячный раз обсудить нюансы выпускного. После него она уедет, и тогда уже её совесть будет чиста, тогда уже Юнги будет решать, как ему поступить, кого и что выбрать, любовь к ней или к родителям, уважение её интересов или свои задвиги по поводу Америки.

***</p>

Поскольку все друзья-товарищи были заняты или не имели желания веселиться и развлекаться, Хосок отметил день рождения в кругу семьи, с родителями, сестрой и её мужем, их дочерью. С Ханой и Наной. На десерт, помимо сладкого, Хосок преподнёс всем новость о скором пополнении. Больше всех, как обычно, радовался в очередной раз будущий дед, весь оставшийся вечер утверждавший (после каждого бокала всё громче), что на этот раз точно будет внук, наследник ювелирной компании Чон! Хана краснела от поздравлений, от комплиментов и участия свёкра, как обычно была тиха и поглядывала на мужа, чтобы тот отвлёк от неё присутствующих и их внимание, которое она принимать не умела. Всё было как-то невпопад; озвучить мысли не хватало уверенности, а придумать вежливую фразу не хватало изобретательности и опыта. Хоуп выручал супругу, подбирая то один повод, то другой. Озадачил всех подбором имени для мальчика, чтобы не было, как в прошлый раз. Имя Нане они придумали, когда той исполнилось четыре месяца.

К полуночи именинник был частично забыт, одна причина для торжества перемешалась с другой. Джиу, сестра Хосока, по-женски поинтересовалась у Ханы, как они так быстро решились завести ещё одного ребёнка?

- Неужели брат так настаивал на сыне? – спросила она, пока мужчины были заняты деловыми разговорами. Домработница убирала со стола, унося использованную посуду и меняя её на чайный сервиз. Госпожа Чон, мать Хосока и Джиу, возившаяся с Наной и присматривавшая за ней, незаметно придержала Хану, бросившуюся было помогать прислуге, и предупреждающе покачала ей головой, мол, жене её сына не по статусу возиться с подобным.

- Ну… мы… - растерялась Хана перед вопросом. Истинное положение вещей она озвучить никак не могла. – Мы… изначально хотели мальчика, но… раз уж… - она воззрилась на Хоупа, шутившего и смеявшегося с Дуджуном, мужем Джиу, банкиром и очень состоятельным человеком. Хотелось, чтобы Хосок почувствовал её взгляд, подошёл к ним и ответил на всё сам. Хана не то чтобы стеснялась его родни, но постоянно боялась сделать что-то не так, посрамиться. Вот, как с попыткой помочь домработнице. – Мы оба захотели, - подытожила она.

- Мы тоже подумываем над вторым, - призналась Джиу, - дочке уже двенадцать лет, так что, может быть, вдохновимся вашим примером, - она посмеялась, - папа будет в восторге! Он всегда хотел большую семью. Ну и, разумеется, внука.

Хана покивала, не найдясь, что к этому добавить, и бросилась наливать себе вовремя поданный чай – прекрасное средство законно отвлечься и выйти из беседы. Иногда ей хотелось на таких сборищах выпить для храбрости чего покрепче, но теперь не позволяло положение. Как назло, подвыпивший свекор, ставший ещё разговорчивее, чем обычно, снова привязался:

- Тебе нужно пить травяные чаи, они полезны. Надо распорядиться, чтобы заварили чай с женьшенем…

- Не стоит, я люблю и обычный, - остановила Хана его уже поднимавшуюся в призывающем жесте руку.

- Тогда ешь побольше мяса. Чтоб наверняка был мальчик! Надеюсь, из-за этого дурня, - он кивнул на Хосока, - из-за его прихоти вегетарианской, ничего не испортится, а то так и останусь с одними внучками…