Глава 5. (неизменчивость) (1/2)

Хосок вернулся домой и, не успел ещё снять ботинок, как услышавшая его присутствие Хана выбежала из детской встречать, как делала это каждый день. Подойдя к нему и перехватив его пиджак, который тот только тянулся повесить сам, девушка коснулась поцелуем его щеки. Улыбнувшись, Хоуп наклонился и мимолётно чмокнул её в губы.

- Привет.

- Привет, - Хана повесила его пиджак сама, - голодный? Ты сегодня опять поздно вернулся.

- Да я к Намджуну заезжал по пути. У него выпил чаю и перекусил, так что не суетись, - разувшись, он прошёл в ванную и, расстегнув манжеты рубашки, закатал слегка рукава и стал умываться и мыть руки. Хана, идя за ним, встала в дверном проёме ванной комнаты. После разговора с Юнги, она по-прежнему пыталась собраться с мыслями и поговорить с мужем о том, что её волновало. Но как обрушить на него вот так сразу подобное? Совсем не в тему. Надо улучить подходящий момент. Хосок выключил воду, и Хана мигом подала ему полотенце, не успел тот и обернуться. – Спасибо.

- Не за что, - улыбнулась она. Ей нравилось чувствовать себя заботливой, ухаживать за ним. Быть ему полезной. С той самой минуты, как она, простая девчонка из провинции, не отличавшаяся умом или красотой, работавшая официанткой, стала женой красавца-миллионера, ей казалось, что нужно как-то оправдывать это «назначение», становиться его достойной, соответствовать. Потому что если она не дотянется, то станет ненужной, лишней, и Хосок поймёт, что взял в жёны особу не своего уровня. Она совсем не замечала и не понимала, что девушки его уровня не ведут себя, как прислуга, а наоборот капризничают, ленятся, что-то из себя строят. Да и нужна ли была Хосоку девушка «его уровня»? У Ханы был негативный пример своих родителей: отец, сколько себя помнила, гулял, и несмотря на то что мать пыталась терпеть и прощать похождения отца, его измены, он однажды чуть не ушёл из семьи, когда Хане было десять. Ничего не удержало бы отца, наверное, если бы мать тогда не родила ему второго ребёнка – сына, и, хотя мать всегда обвиняла во всех проблемах и скандалах именно супруга, что у того порочная природа, Хане часто казалось, что мать тоже виновата настолько же, если не больше, слишком уж была требовательной, вредной, кричащей, ворчащей, неприветливой. Ей не хотелось повторять ошибок матери, и она делала всё, чтобы не уподобиться ей. Старалась никогда не злиться, ничего не просить, не повышать голоса. Впрочем, Хосок совсем не напоминал её отца, поэтому, возможно, заслуга их тихого семейного счастья не на её счету, а на его. Иногда страшно было признавать, что ей достался идеальный мужчина – не хотелось сглазить!

- Как себя чувствуешь? Всё хорошо? – положил он ладонь на её бок и, пока он вёл ею осторожно к животу, Хана непонимающе свела брови:

- Да, а с чего бы мне?.. – по коже побежала дрожь. Ей хотелось, чтобы ладонь скользнула на поясницу, и Хосок прижал бы её к себе, прямо тут, в ванной. В коридоре. Где угодно! Но остановившаяся на животе рука напомнила ей о насущном: - Ах, ты об этом? – Она положила свою ладонь поверх его. – Всё в порядке. Ты же знаешь, когда я ждала Нану, меня даже ни разу не стошнило. Сейчас я тоже чувствую себя отлично.

- Завтра выходной, поедем к моим родителям? Пора уже рассказать им новость, посмотрю, как папа подпрыгнет от радости до потолка, - посмеялся Хосок и, отходя от Ханы, двинулся в спальню. Она вновь пошла за ним, но остановилась на пороге, наблюдая, как муж переодевается в домашнее. Рубашка отлетела на стул, брюки упали на пол; Хоуп поднял их и положил к рубашке, оставшись в одних чёрных боксерах. Девушка сглотнула накопившуюся во рту слюну, не замечая, как стискивает пальцами дверной косяк. Гибкая – сплошные мышцы – спина мужа стояла у шкафа, подкаченные руки достали домашние штаны, пряча вызывающие возбуждение Ханы спортивные ноги. Потом футболка спрятала вторую немилосердно притягательную половину Хосока. Он снял с запястья часы и положил на тумбочку возле кровати. С тоской вспоминая первые два года супружеской жизни, Хана думала, какой же она была дурой! Хоуп казался ей по-настоящему озабоченным, насколько часто и подолгу держал её в постели. Каждую ночь. А иногда и средь бела дня. Хотя днём Хана обычно отбивалась и отнекивалась, как могла, неудобно ей было при свете, чтобы на неё смотрели, всё видели… Врождённая стыдливость и воспитанная скромность не давали Хане показывать, что ей всё это нравится – она в этом и себе-то боялась долго признаться! Разве порядочные женщины трясутся в экстазе от того, что с ними так много занимаются любовью? А как же разговоры, нежность, прогулки, какие-то другие виды совместного досуга? Наполовину в шутку, но часто, Хана говорила Хосоку, мол, что ты всё в кровать, да в кровать, надо иногда и просто побыть рядом. И вот – напросилась! Кажется, он внял её убеждениям. Но это же всё было так, ради приличий сказано! Ей нравилось, что она может кокетничать, быть недотрогой, смущаться, но Хосок всё равно возьмёт своё, настойчиво и убедительно соблазняя, уговаривая, домогаясь. Ей нравилось, что он бросался раздевать её, возвращаясь домой, уже на пороге, хоть она и убегала, смущённо хихикая и ища угол потемнее. Да, на какие-то откровенные и новые вещи в сексе она никогда не соглашалась, но… неужели нельзя обойтись без них? Неужели мужчинам без этого странного разнообразия скучно? Читая женские форумы и советы на сайтах, она постоянно натыкалась на это ужасающее «экспериментируйте». Но невозможно же изобретать что-то всю жизнь, значит, люди должны уметь довольствоваться имеющимся, любить то, что есть. – Так что, поедем? – не услышав ответа, посмотрел на неё муж, подходя.

- Что? А, да, конечно! Конечно, поедем. Я тоже хочу присутствовать при реакции твоих родителей, - теперь она пошла за Хосоком в детскую. Тот, подойдя к кроватке, вытащил хлопающую глазками Нану и, подняв над собой и покружив, прижал к себе дочь.

- Моя малышка! Как у тебя дела? Соскучилась по папе? И папа по тебе соскучился! – он сел с ней и, тиская её, целуя и щекоча, балуясь с её маленькими ручонками и ножками, принялся разговаривать и шутить. Хана смотрела на эту картину одновременно с умилением и завистью. «Меня бы ты так потискал! - вздохнула она – Может, ты беспокоишься потому, что я в положении? Но если бы я не пожелала в нём оказаться, ты бы вёл себя так же… Хосок, ну пожалуйста, догадайся сам! Не заставляй меня чувствовать себя дурочкой, я и без этого рядом с тобой постоянно себя ею чувствую. Хм, так что же я тогда? Привыкать, что ли? Или Юнги прав, и то, что я считаю позором – совсем таковым не является. Иногда нам кажется, что мы совершаем какую-то жуткую оплошность, но люди вокруг этого даже не замечают».

- Хосок… - начала она. Он, не отрываясь от дочки, бросил:

- Да, котёнок?

- А ты… ну…

- Что? – Чувствуя, что продолжения нет, он поднял взгляд, и под ним Хане стало ещё более неловко. – Что?

- Ты… ну…не хочешь… ну… ничего не хочешь? – выпалила она, покрываясь румянцем. Он замер, надёжно придерживая дочь, пока та цеплялась за его пальцы и агукала, перемежая бессвязные звуки с попытками внятных слов вроде «дай» и «папа».

- Хочу? – Хосок задумался, пытаясь понять причину вопроса. – О чём ты?

- Ну… я… о…

Озарившись внезапно, Хоуп с Наной на руках поднялся и, довольно заулыбавшись, вернулся к жене:

- Ах, вот ты о чём! Я понял. Да, у меня на следующей неделе день рождения. Ты о подарке спрашиваешь? Пожалуйста, не бери в голову, ничего не надо. – Растерявшаяся, Хана уже открыла рот, чтобы поправить его и сказать, что она не о том, но не решилась и сомкнула губы обратно. – Я, кстати, даже думал, стоит ли в этом году, как всегда, устраивать вечеринку?

- А почему нет?

- Ну, знаешь ли, у нас не было ребёнка раньше, мы теперь солидная супружеская пара, - просиял он, - и ждём второго. Ты не пьёшь, я тоже, кому нужны эти шумные компании и попойки?

- Ты мог бы и пропустить пару бокалов вина, всё-таки повод, - пожала как бы между прочим плечами Хана.

- Нет, никаких исключений, я теперь питаюсь строго по буддийским предписаниям. Алкоголь – зло!

- Это если переусердствовать, а так-то ничего страшного, ладно я – во мне кое-кто ещё, поэтому мне нельзя, но тебе…

Хоуп прищурился, что остановило поток её слов. Поглаживая по спинке Нану, он кивнул жене заговорщически:

- Погоди-ка, уж не хочешь ли ты меня напоить и увидеть пьяным?

- Я? Нет, ну что ты, я… - начав отрицать, она сразу же чуть не хлопнула себя по лбу: «Да почему ж нет-то? Это был шанс! Надо было сказать, что хмельной он такой… такой легкомысленный и задорный, поэтому…»

- Я тебе настолько надоел, что хочется вырубить меня винишком и пообщаться с кем-нибудь ещё? – посмеялся он. Хана тронула его за плечо, проведя по нему ласково:

- Не говори ерунды, как ты можешь надоесть? Скорее наоборот…

- Ну, повода соскучиться я больше не даю, давно уже никуда не уезжал, значит, могу только надоесть.

- Не можешь, Хосок, мне ты не можешь надоесть, - настойчивее повторила она и, посомневавшись, тихо произнесла: - А вот я тебе…

- Эй, эй, эй! – видя её печально опускающийся взгляд, перехватив дочку в одну руку, другой Хоуп приподнял лицо Ханы за подбородок: - Это что ещё за упаднические настроения? Гормоны? – пошутил он, хотя про себе подумал, что, вполне возможно, от беременности характер жены может как-то видоизменяться.

- Да нет, с этим всё в порядке, - улыбнулась она вымученно, - это я так…

- Устала, наверное? – Хосок посмотрел в глаза ничего не понимающей дочери: - Замучила маму, да? Плохо себя ведёшь, не слушаешься?

- Да что ты! Она настоящий ангел, - пригладив короткие волосики на голове Наны, смягчилась Хана, - с ней хлопот совсем мало. Она похожа в этом на тебя.

- Ой не льсти мне, я всё помню! Я замучил тебя в своё время чем только возможно. Уж если Нана и обладает достоинствами, то они у неё от тебя.

- Да какое тут… - понимая, что не получается пересилить себя и всё выговорить, Хана развернулась и пошла на кухню, убирать ужин в холодильник, раз не надо его подогревать. Хосок посмотрел ей вслед и, замечая что-то неладное, положил Нану в кроватку, завёл над ней музыкальную крутящуюся погремушку и беззвучно догнал жену. Та успела убрать первую кастрюлю и, закрыв дверцу холодильника, разворачивалась обратно, когда угодила прямо носом в грудь Хосока. Он прижал её спиной к холодильнику, расставив руки по сторонам.

- Так, я слушаю.

- Что? – опять вернулся румянец на щёки Ханы, не успев и сойти.

- Давай-давай, выкладывай, я всё это уже знаю. Когда я раньше уезжал куда-то, ты ходила с таким же лицом, не решаясь сказать, что тебе это не нравится. Но теперь я дома, а лицо опять такое. Что не так?

- Да всё так…

- Кто-то посмел расстроить? Обидеть?

- Да кто ж меня обидит и расстроит, дома-то? Не наезжай на Нану! – предупредительно подняла она палец.

- Ладно, с невиновностью моей младшей малышки разобрались, теперь надо понять проблемы старшей.

- Нет никаких проблем! – Хосок ущипнул её за бедро. – Ай!

- Пытать буду, если не скажешь.

Уже начинавшая отнекиваться, Хана вдруг удержалась и, беря себя в руки и вспоминая все рекомендации из сети, по возможности заинтригованно произнесла:

- А как ты меня будешь пытать? Больно?

- Да разве я посмею? Ну, так… - делая мальчишеское лицо пойманного с поличным шалопая, он повозил ногой по полу: - Немножко только если. Самую малость.

Хана подождала, когда он поднимет свои глаза и посмотрела в них. Она молчала и, поджимая губы, показала, что в таком случае говорить ничего не будет – пусть пытает. Хосок медленно улыбнулся, касаясь её щеки:

- А ты смелая девочка. Но и не таких раскалывали, - пришпилив её несильно к холодильнику, он коснулся губами её закрытого рта и, надавливая, помогая себе языком, быстро заставил её впустить в себя, завладев её губами и вызвав горячую волну, пробежавшую по телу Ханы. Она робко подняла руки и, смелея от движений языка Хосока, обвила ими его шею. Как давно они не целовались так страстно! Ей хотелось, чтобы он завалил её прямо здесь, и бог с ним, если свет не потушит, как-нибудь уж она это переживёт, лишь бы овладел ею, не остановился, показал, что всё так же желает её.

Хосок подцепил Хану на руки и, коленкой дотянувшись до выключателя, вынес её из кухни. В спальне он света не включил – давно выучил, что жене это не нравится – и дошёл до кровати. Уложив на неё девушку, он скинул футболку, пробывшую на нём так мало, лёг сверху и, продолжая целовать Хану, задрал её домашнее платье, крадясь к нижнему белью. Она блаженно закрыла глаза, понимая, что дождалась всего и без слов. Всё-таки, у неё самый лучший муж на свете! Он действительно всё чувствует и понимает, и несдержанностью, высказыванием недовольства можно только испортить идиллию, обидеть его. Он вошёл в неё осторожно, не так как раньше, когда она не была беременной. Аккуратничал. И всё-таки почувствовать его в себе было верхом удовольствия. Хана простонала, но сразу же притихла, не желая, чтобы такие звуки долетали до детской, пусть Нана ещё и не понимает ничего. Губы Хосока коснулись её шеи, заставляя дрожать, поднялись к уху и прошлись по нему языком. Не стонать было трудно.

- Расслабься, - шепнул он.

- А дочка? – так же тихо спросила она.

- Она ещё мала, чтобы понять.

- Ну всё-таки…

- Забудь, Хана, - попросил он её и, задвигав бёдрами, застонал сам, показывая, что сдерживаться неуместно.

Полные наслаждения звуки, вырывающиеся из его горла, доводили её до исступления. Её безумно заводило то, как он стонал, получая удовольствие. Этим усиливались её собственные ощущения. Ухватив подол её платья, он стянул его с жены до конца, оставив обнажённой. Губы впились в грудь. Хана выгнулась в спине, тяжело дыша. Как ей его не хватало две недели! Не хватало этих ласк, касаний, движений. Он оторвался на мгновение, подняв голову.

- Я знаю, тебе не нравится, когда я уделяю этому слишком много времени…

- Нет-нет! – запротестовала она, но в его глазах осталось недоверие.

- Точно?

- Всё в порядке.

- Значит, можно подольше? – игриво улыбнулся.