Глава 4. (спорные вопросы) (1/2)

Юнги продолжал ломать голову над своей проблемой. Всю свою жизнь недостаток денег и образования он пытался компенсировать весёлым нравом, отходчивостью, доброжелательностью. Это служило ширмой, за которой не было видно его слабых мест. Как бы постоянно переводя тему, он прятался за шутками-прибаутками, сам ими пропитывался и переставал думать о трудностях и недостатках. А в Южной Корее, как и почти всей Азии, безденежье было для мужчины не просто недостатком, а страшным грехом и пороком, достойной и уважительной причиной для того, чтобы о женщинах и семье не смел и мечтать. Больше всего на свете он страшился увидеть в ком-то жалость к себе, потому что не считал себя жалким. Да, у него бедные родители, да, он родился не с золотой ложкой, но зато он хороший человек, вроде бы симпатичный, здоровый, бывающий полезным людям. Из-за чего его жалеть? Но если сказать Джинни, что отец болен, то она останется рядом с ним именно из жалости, а не из-за любви. Любовь её, судя по всему, такова, что не удерживает от отъезда. «Неужели она меня недостаточно любит?» - задумался Шуга, но тотчас исправил ход мыслей. Когда он уезжал в свои командировки, иногда подолгу отсутствовал, Джинни ждала его и ни на что не жаловалась. Она была верна ему, понимала его усталость, когда он возвращался и никуда не хотел ходить – ни в кафе, ни в кинотеатры. Ей-то хотелось, молодая ещё, не нагулялась, не набегалась. Но она разделяла его предпочтения, понимала, подстраивалась. Такую твёрдую в убеждениях, постоянную и надёжную девушку ещё стоило поискать! Если бы она была другой, уступчивой, податливой и ведомой, он бы не любил её так, как любил. Такую, какая есть. Неужели он взамен этого не может потерпеть два года? Время имеет свойство пролетать быстро, даже если ему в разлуке будет казаться, что оно тянется бесконечно. В зависимости от состояния отца, он сможет летать в эту грёбаную Америку и навещать Джинни. Да и она же будет приезжать на новогодние каникулы или летние? Конечно же, будет. Нет, не стоит вываливать на неё груз своей проблемы, хоть это и их общая проблема, если они рассчитывают стать семьёй. Может, с Намджуном посоветоваться? Да нет, он её брат и наверняка проболтается. К тому же, вот именно что, как и Хоуп, полезет махать кошельком с щедрыми предложениями помощи.

Джинни не удержалась первая, не зная, как долго собирается расстраиваться её молодой человек, и позвонила ему ещё до обеда, прекращая гадательные упражнения «говорить – не говорить».

- Привет, - прощупывая почву и прислушиваясь, нейтрально поздоровалась она, едва Юнги поднял трубку.

- Привет, - он вставал только позавтракать и умыться, после чего опять лёг в кровать и то дремал, то думал, то гонял в телефоне игрушку. Именно в постели он и лежал, когда позвонила Джинни.

- Во сколько заедешь? – как само собой спросила она. Он же попрощался до завтра, то есть, уже сегодня они увидятся. Юнги услышал в её голосе уступчивую мягкость и подумал: «А, может, она всё-таки передумает? Может, это просто у неё временный каприз был поучиться за границей, она обдумает всё и перехочет? Бывает же и так».

- Да хоть через час могу. Надо?

- Надо, конечно! Куда пойдём?

- А куда хочешь?

- Да всё равно, можно просто в Каннаме погулять.

- Да ну этот мажорский угол, лучше в Мапо.

- Без проблем, давай в Мапо.

- Тогда жди, пошёл собираться, - сказал Шуга и спустил ноги с кровати. В квартире, которую они снимали вместе с друзьями, стояла тишина, Чонгук и Чимин остались в «Пятнице», остальные, наверное, в разъездах.

Собираясь в душ, Юнги положил мобильный на тумбочку, но он тотчас завибрировал. Посмотрев на экран, он увидел имя Ханы. Чего это? Опять нужен семейный психолог? Шуга поднял трубку и поднёс её к уху, немного изменив и понизив голос:

- Щебень, пескобетон – недорого, вы же по объявлению звоните?

- Ээ… - испугано прозвучало по ту сторону. Засмеявшись, Юнги перестал лицедействовать:

- Да прикалываюсь я, привет.

- Господи, напугал! – выдохнула жена Хосока. – Не занят?

- Нет, случилось что?

- Да я… хотела кое-что о вчерашнем ещё спросить. То есть, обсудить…

- Ты ни о чём с Хоупом так и не поговорила? – угадал Шуга по её неуверенному, волнующемуся голосу. Помолчав, Хана побеждённо промолвила:

- Да. Я не смогла.

- Что ж ты так?

- Я не знаю! Мне самой за себя стыдно. Я когда оказываюсь перед фактом, что нужно сказать всё это, у меня будто парализация. Хосок… он вроде бы стал спокойнее, чем раньше, внимательнее, чаще дома бывает. Грех жаловаться и придираться, если я начну требовать ежедневного секса, он посчитает, что я озабоченная. Как будто мне заняться больше не чем и думать больше не о чем…

- Хана, у тебя здоровые человеческие желания, с чего ему плохо думать о тебе из-за этого? Вот я о нём плохо думаю, раз такое дело…

- Ой, только не говори ему, ради бога! Пожалуйста, это же всё между нами!

- Да не ссы ты, я – могила! А вот тебе бы язык пора развязать.

- А ты поговорил вчера с Джинни?

Шуга усмехнулся. Ну да, как легко учить и как трудно соответствовать своему учению! Все мы превосходные теоретики, но как дело доходит до практики, так руки, язык и мозги концентрируются в районе пятой точки, а ноги, если куда-то надо идти и что-то делать, наливаются свинцом или набиваются ватой.

- Нет.

- Почему?! – удивилась Хана. – Уж тебе-то смелости не занимать! Почему ты не сказал?

- Да тут такое дело… сказать-то не проблема, да вот надо ли? Джинни хочет уехать в Америку доучиться.

- О! Далековато…

- Вот и я о том. Я уехать с ней никак не могу сейчас. Её уговаривать остаться? Ради чего? Сиделкой отцу я сам буду, ну, и мама. Заставить Джинни сидеть рядом со мной и держать меня за руку в качестве поддержки? Ради этого не дать ей поехать осуществлять мечту?

- Но когда любишь – в такие моменты сам не оставишь другого…

- Вот именно, «в такие моменты»! Если я скажу ей всё, это станет таким моментом, а если не скажу, то вроде как её совесть будет чиста. Да и проблемы в этом нет, наверное, что мы будем видеться раз в полгода или чуть почаще. Любовь же проверяется разлукой и расстоянием, да?

- Конечно, я думаю, что это не беда, потом же она вернётся?

«Вернётся ли она потом? – задумался Шуга. – Если речь шла не просто об учёбе, а о карьере, не будет ли так, что потом Джинни предложат место где-нибудь в этом долбанном Нью-Йорке, и она опять согласится, останется там?»

- Не знаю, надеюсь.

- Хотя, знаешь, я бы без Хосока полгода не выдержала. Его когда два-три дня нет – я уже безумно скучаю. Места себе не нахожу. Сейчас хотя бы Нана спасает, вожусь с ней, и вроде как отвлекаюсь, а когда дочки не было, я одна дома с ума сходила.

- Да у меня без Джинни так же бывает, но я вида не показываю. Я ж мужик, никаких сантиментов.

- Мне бы твою выдержку! Я быстро ныть начинаю.

- Ну, девочкам поныть нормально, если бы это делал я – было бы куда хуже.

Хана посмеялась, не представляя, действительно, ноющего Шугу.

- Так что ты думаешь, мне всё-таки надо поговорить с Хосоком? Вот, ты же считаешь, что в вашей ситуации можно промолчать, может, и у меня так же?

- Да нет, ситуации совсем разные. Джинни знает мои желания, но считает, что её желания тоже важны – и это правда так. Давить на неё обстоятельствами – не вполне хорошо. А у тебя речь как раз о твоих желаниях. Хоуп должен о них знать. Стесняешься сказать о своих – спроси о его желаниях, начни с этого. Кто его знает, вдруг у него действительно какие-то тараканы в голове бегают?

- Я постараюсь. Спасибо, Юнги, извини за беспокойство, ладно?

- Да без проблем! В любое время дня и ночи, телефон доверия «Сахарок» в вашем распоряжении.

Хана засмеялась:

- Какой же ты хороший! Спасибо ещё раз! Пока!

Шуга попрощался и, снова отложив мобильник, уже торопливее пошёл в душ.

Снег весь размяк, потёк и исчезал от плюсовой погоды, так что для прогулок было не самое лучшее время, но Джинни и Юнги, плевав на такие нюансы, бродили по улицам, попивая кофе на вынос из «Старбакса». Одна рука у каждого была занята картонным стаканчиком, другая – рукой второй половинки.

- … Мы сегодня в чате обсуждали церемонию выпуска, - повествовала девушка, - думали, отмечать совместно или нет. Ну, в ресторане собраться. Вообще, у меня близких друзей на факультете нет, так что мне всё равно. К тому же, церемония вручения продолжительная, останутся ли после неё силы? Будет выступать какой-нибудь знаменитый выпускник. Может, генеральный секретарь ООН или какой-нибудь знаменитый драматург, или продюсер. Будет куча людей из СМИ, иностранные гости. Круто! Я так волнуюсь! И очень хочется надеть синюю мантию, шапку бакалавра.

- Ты о свадьбе с таким восторгом не думаешь, как о выпускном, - заметил Шуга.

- Не правда! Просто свадьбу мы сами можем планировать, как хотим, а хотим мы скромно и с ближайшими родственниками. А тут официальное торжество с толпой людей. Это важная веха жизни – достижение, всё-таки! Четыре года трудов…

- Семья – тоже труд. Не всякие отношения приходят к свадьбе, мы вот три года трудов уже несём в себе.

- Это точно, - улыбнулась Джинни, - но мне было не трудно, а тебе?

- Мне тоже.

- Видишь? Учёба – сложнее! – уточнила она.

- Учёба – игра в одни ворота, приходится самому с ней бороться, а она сопротивляется. А я вот весь такой на те пожалуйста, всегда готов идти на встречу и отдаться добровольно.

- Ой, ты-то? – хмыкнула Джинни. – Ты о себе хорошо думаешь, ты тот ещё засранец, Юнги.

- Чего это?

- Характер у тебя порой не сахар…

- Вот это вообще наглая ложь, если у меня не сахар, то сахара не существует.

- Ты вреднюченька, Юнги.

- Ну, ладно, каюсь. Бывает. Но и ты тоже золотко то ещё, - пихнул он её слегка в плечо. Джинни гордо вздёрнула нос:

- А то! Клад злобы и нахальства.

- В общем, мы идеальная пара.

- Да, - они остановились на перекрёстке, где пешеходам загорелся красный свет, - кстати, я сегодня послала письмо в Колумбийский…

- Послала письмо? – Шуга удивлённо посмотрел на неё. – В смысле? Согласие на поступление?

- Ну да, я…

- Ты же ещё думала? Разве нет?

- Я думала, но… скорее о том, как тебе сказать и…

- И опять со мной не посоветовалась? Почему ты опять всё решила без меня?

- Потому что ты будешь спорить и бубнить! Я подумала, что раз ты пошёл расстраиваться, то уже порасстраивался и сегодня тебя на это не хватит. К тому же, голос у тебя был бодрый…

- И ты решила, что раз у меня хорошее настроение, то мне надо его испортить?

- Да почему мои успехи портят тебе настроение? – нахмурилась Джинни.

- Да не твои успехи! Мне портит настроение то, что ты будешь далеко…

- Но ты же можешь поехать со мной!

Юнги замолчал, думая. Сказать или не сказать? Сказать или не сказать? Вот так вот взять и обрушить на неё информацию о том, что у отца рак? Она либо помрачнеет и ей всё будет не в радость, ей будет горько, что она так эгоистично себя вела, начнёт извиняться, пообещает написать другое письмо и отказаться от учёбы. И будет ходить с унылым лицом ближайший год, пока ситуация не прояснится и не представится возможность для поступления в следующем сезоне. А если не представится? Отказавшихся однажды берут со второй попытки? Но всё может быть и не так. Она может сказать, что не обязана убивать свою жизнь, отказываться от перспектив и карьеры ради… ради его семьи. Если она скажет, что это его семья, а не их – он очень обидится. Он буквально оскорбится. Ведь они привыкли за эти три года говорить «мы» и «наше».

- Я не поеду, - негромко проворчал Юнги.

- Что? – Свет переключился на зелёный, и они, топая по переходу, смотрели не под ноги: она смотрела на него, а он в сторону, будто опасаясь, что машины тронутся раньше времени. – Почему это ты не поедешь? Из вредности?

- Джинни, я не люблю Америку – это раз…

- И это тебе важнее, чем быть рядом со мной? Ненавидеть Америку?

- Ты не понимаешь…

- Ты должен поехать со мной, Юнги! Ну, серьёзно, это такой детский сад – отговариваться неприязнью к культуре, о которой ты ничего не знаешь…

- Джинни, в отличие от тебя, я не раз бывал в Америке, я прекрасно всё знаю.