Глава 6. Инеевый глаз (2/2)

— Что он сказал?

Кэйа прослеживает весь её путь, от дверей до постели, не спускает глаз, всматриваясь в каждое движение и выливает вопросы один за другим.

— Он с кем-то дрался, да?

Розария, казалось, была мрачнее инадзумских туч.

— Неужели ушибся?

На это девушка опустила голову.

— Да.

Отвечает она очень тихо, как будто завершает длинный стих, как будто не собирается вносить большей конкретики, но Кэйя этого вдруг не считывает, а только ждёт зазря её вердикта.

— Розария.

Вдруг, он обижается, когда понимает, что она делает. Сначала Дилюк, теперь и эта. Да она же издевается со скуки. Испытывает капитанские нервы своим безмолвием. Кэйя сверлит её раздражённым взглядом.

— Хочешь поиграть в молчанку?

Конечно, как долго она тут сидит? Небось всё то время, что и он. Однако Альберих наконец разглядывает в темноте потрёпанный её головной убор, а ещё, под правым глазом, болезненный синяк и, догадавшись, что и она успела поучаствовать в битве с непонятным ему пока нашествием грешников, смеётся. Так она…

— С карьера на бал. Ты что, только вернулась?

Розария, которая до этого шла на винокурню с полным ожиданием того, что под повязкой у Кэйи какой-нибудь шрам, сейчас чувствует себя глупо. Его белый зрачок всей своей превосходящей красотой оказывается несоизмеримо далёк от определения травмы, и сестра, решившая прекратить избиение побитых, поднимает голову с усталой улыбкой.

— Так плохо выгляжу?

— Эх, да кто я такой, чтобы судить вид прелестной дамы.

— Смотри не поломайся.

Кэйе хватает ума догадаться, что она его только мучает и никакие рыцари, и никакие жители его, в действительности, не признали. Разве что пару горничных, судя по тому, что нижние его конечности — он чувствует — обработаны наскоро. Вероятно, Аделинда и другие оказали ему первую помощь, пока Розария занималась… чем же?

— Что там в Монде? Только честно.

Спрашивает он теперь серьёзно, при этом не изменяя своему привычному выражению, отражённому в красивом оскале. Но разрушая его чудовищные ожидания, Розария мерно и обыденно сообщает, что благодаря оперативной работе Действующего Магистра, ситуация постепенно принимает обыденный и размеренный ход, где прорва магов Бездны успешно сводится к минимуму по всей территории Анемо Архонта. Даже тварей на границе с Ли Юэ успели зацепить — небось всем городом с вилами побежали.

— Дилюк расскажет больше. Я уверена.

Она проводит по капитанской ноге, укрытой одеялом, с совершенно лёгким нажимом: Кэйя же от этого сгибается в три погибели, резко и болезненно вздохнув. Чуть округленные омуты сестры удивлённо сосредотачиваются на выпирающем колене.

— Интересная реакция.

Она отдёргивает одеяло, открывая вид на сломанную ногу, застывшую в твёрдом обрамлении гипса, и на покалеченную ногу, безобразные увечья на которой не укрывают многочисленные толстые пластыри, как на других конечностях. Напротив, и бедро, и колено, и икра оказываются сплошь измазанными в чём-то, и от того переливаются отражениями даже в полутьме спальни. Это пахучая, толстая и жирная прослойка мази, прозрачной структурой являющая бескожные вырезы, словно с него острием лезвия сдирали гольё. И честно говоря, если бы Кэйя сам не помнил, что получил эти порезы в результате нескончаемых схваток, то мог бы вполне списать на Дилюка, решившего приковать его к постели и держать подле себя, чтобы не бесился более в ревущей снегами обители.

— Да мне ещё бегать и бегать.

Сам себе решает Кэйя, на что девушка хмурится, принимаясь за перевязку израненных конечностей. О, зрелище и правда отвратительное. Понятно, почему его лечит Розария, а не Барбара.

Тем временем, шумно скрипит дверь, являя образ хозяина дома, но никто из присутствующих не удостаивает его и толикой внимания. Кэйя не поднимает голову даже тогда, когда тяжёлый стан возвышается над ним, а крепкая рука оказывается у поддона спинки постели, прямиком за синим загривком. Рагнвиндр выглядит чище и светлее, без пятен крови на своём лице, но от запаха крови этому человеку вовек не отмыться. Сам Альберих пусть и убивал, бывало, куда страшнее, но изящная его стать… разве мог он позволить хотя бы одной падали очернить свой потрясающий облик? Блистательная победа — всегда с блистательной улыбкой и белоснежным мехом на воротнике крылатого плаща. Единственная живая тварь, способная выбить его из колеи эстетики, самолюбования и обожания, куполом наседает сверху, винными кудрями своими щекоча капитанское ухо. Дилюк тоже не смотрит на него, обращая взор исключительно на голые руки сестры, без привычных серебряных когтей на тонких пальцах: девушка медленно убирает излишки клейкой мази. И не хочется делать итак потрёпанному другу больнее — придётся долго терпеть в собутыльниках мелкого барда, — однако лицо у Кэйи потеет, а скулы напрягаются от каждого её движения.

— Почему намазано так много?

Розария поднимает глаза, встречаясь с похожими алыми омутами. Правда, её окуляр, пожалуй, куда более насыщенный. Тем не менее, она нисколько не изменяется в лице, молчаливо осуждая этот вопрос, будто Дилюк произнёс редкостную чушь, и возвращается обратно к ноге Альбериха.

— Если ты не забыл, мы вернулись лишь недавно и из неряшливой работы твоих горничных я успела исправить только туловище и руки.

— И мой глаз!

Обиженно восклицает Кэйя, намекая на неприкосновенность этой части тела, и оба раздражённо цокают.

Он откидывает голову на спинку кровати, затылком чувствуя руку Рагнвиндра и еле поднимает глаза на его лицо, подмечая пару синяков на родных скулах и короткий порез у губ. Наверняка останется шрам. Но Дилюк сейчас переодет в чистую одежду, так что под ней Кэйя позже заметит ещё новые следы от бойни с нашествием мерзких грешников. Кэйя ненавидит, когда кто-то, кроме него оставляет отметины на белой коже Дилюка. Кэйя постоянно ругает его за боевые шрамы, шутит по этому поводу, дескать, береги себя побольше: люби своё тело так же, как люблю его я. Но верно, забывает, что и Дилюк подобного в его отношении не приемлет. И говорит ему те же слова, но в иных формулировках, мол, ещё раз попадёшь под раздачу, я с тебя три шкуры спущу. И поэтому оба они смотрят друг на друга теперь с явным раздражением и даже не хочется разговаривать, но капитан вдруг рефлекторно хватается за свисающий красный хвост и тянет на себя с каким-то кошачьим шипением. А дело в том, что Розария, закончив с распределением мази — от её рук в правильных пропорциях, — хлопнула пластырем по последнему порезу, отрезвляя кавалериста резкой болью.

— За что-о?

Хрипит тот, сильнее сжимая алую гриву, из-за чего нахмуренному Дилюку приходится нагнуться и поджать губы.

— У тебя лицо было, как у призрака. Не отключайся, пожалуйста, — она поднимается, складывая чистые пластыри и баночки с кремами в сумку — я тоже хочу домой.

Каблуки шкрябают по полу, сестра ещё раз бросает взгляд на пострадавшего, прячет его бедную ногу под одеялом, и, пока Рагнвиндр отвоёвывает свой хвост, покидает спальню, а позже и «Рассвет».

— Работать сверхурочно полный отстой.