Гость (Интерлюдия) (2/2)
— Ещё один проситель, ещё один труп, — хозяин хриплого голоса носил маску ворона; её окаймляла пышная седая шевелюра. — Ты — жертва любви, ребёнок вечного охотника и человека. Опять. Снова. Снова эти ошибки!
Молчун дёрнул руку, замахнулся топором. Встретилась сталь. Старик парировал мечом. Ловко и проворно он отводил удары, но ему недоставало силы, и герой понимая это, напирал всем телом. Его оппонент поддавался назад и через несколько шагов, получив косым ударом, пал ничком, неистово вопя.
— Проклятые! Проклятые вернулись! Спасите! Спасите!
В коридоре послышалось копошение. И через мгновение несколько фигур ворвались в помещение. В темноте их глаза сверкали лазурными всполохами. ≪Вечные охотники. Дело кончено. Мне не жить≫. Как подозреваемый, виновный ли, нет ли, убегает с места преступления, так и Молчун кинулся бежать. Он понадеялся вылезти через окно. Прыгнул на трон, зацепился за уступ, подтянулся. И, когда потянул ладонь к оконной раме, его ногу пронзила чудовищная боль.
Он замахал руками, словно птица, пытающаяся взлететь, и стал падать, но стрела, вонзённая в голень, пригвоздила его к стене. Юноша повис головой вниз, вереща и дёргаясь, как рыба в сети, тем самым лишь усугубляя своё положение. В одночасье боль достигла своего пика, тело сорвалось вниз, и наступило долгожданное забытье. Последнее, что помнит Молчун, это окружившие его лазурные огоньки.
***</p>
После проигранного боя Молчуну методом прижигания обработали ногу и расположили в темнице. Это было место, куда не попадал солнечный свет, где не было ничего, кроме голых стен и голодных крыс. Здесь бродили неупокоенные призраки, сидели скелеты покрытые третьим слоем пыли.
Потерявший много крови, ослабленный Молчун дожидался своей участи. Помилуют или казнят — не имеет значения, главное — заберут из этого ужасного места. Дождался.
Дверь камеры открыл массивный силуэт. Он прошёл внутрь, вставляя факел в настенный держатель. Это было существо, носящее маску медведя, аккуратно облачённое в епанчо<span class="footnote" id="fn_32062019_0"></span>. Прибывший смерил героя долгим пытливым взглядом, после как-то по-отечески вздохнул и сел рядом.
— Не будем тянуть, — не стал тянуть Молчун. — Кто вы, и что вам надо? Пришли насмехаться над жертвой неудачной любви, над итогом кровосмешения?
— Не презренье к тебе, а скорбь о твоём горестном уделе, — отвечал Медведь с теплотой в голосе. — Вошла мне в душу и осталась там.<span class="footnote" id="fn_32062019_1"></span>
Молчун опешил. Он никак не мог рассчитывать на подобное отношение к своей, кою и сам ненавидел, персоне.
— Я хочу услышать твою историю, мальчик. Расскажи её.
И он рассказал. Рассказал про жизнь на улице, про воровство и лишения, про боль и обиды, презрение и ненависть. Молчун рассказал. Всё рассказал. Медведь кивал, но едва ли этот рассказал его растрогал. В конце встал, отряхнулся и вышел из камеры, запирая дверь на ключ.
Когда факел потух, Молчуна увели на плаху.
***</p>
Они стояли у лестницы, ведущей в подземелье, дожидаясь Медведя. Стояла Крыса, Овечка сидела на Волке. Их разговоры касались Молчуна и его участи.
— Он так похож на меня, о, он так похож! — плохо скрывая нервы, лепетала миниатюрная женщина в маске Крысы с тонким станом и ржавыми, словно рыболовные крючки волосами. — Это необходимо, нужно его… О, нет, нет, я не могу, как же я… Как же на это решиться…
— Он сам виноват. Сам пришёл, и сам положил голову на плаху, — Овечка была холодна, своими речами, словно острыми ножами, проводила по сердцу Крысы.
— Может, побе… Нет, конечно, нет. А что если я поговорю с Матерью, что если… — она замолкла, стоило Медведю появиться. — Медведь! Ах, это ты, ты уже был у него? Как… Как он сюда попал, ты узнал, ты ведь должен был узнать…
Мужчина не ответил. Положил увесистые ладони на плечи Крысы, прижал к себе; уста его шептали:
— Нет жизнь, в этом мире…
***</p>
Матерь стояла на балконе дворца, пристально внимания за событиями разворачивающимися внизу. Для казни всё было готово. Медведь тащил виновника, Волк и Овечка стояли у топора. На сцене появилась Крыса. Она бегло подбежала к юноше, крепко обняла его, а после, словно ошпарив ладони, отбросила назад и убежала в неизвестном направлении.
— Вертегузка<span class="footnote" id="fn_32062019_2"></span>, — комментировал старик. — Всё у них зудит, всё никак не натрахаются. А потом такие вот уродцы рождаются.
Матерь не ответила. Её внимание было приковано к юноше. Его расположили на плахе, Овечка занесла топор для удара. Он умолял о милости, говорил, что будет верным последователем, и честным слугой. В одночасье замолк, а его голова, с открытым ртом скатилась с эшафота, оставляя за собой дорожку из крови.
Выбежала Волчица. Она схватила голову, насадила на пику и победоносно подняла к небу.
А тем временем, где-то рыдала Крыса, слишком чуждая людям, слишком далёкая для вечных охотников. Она поняла, что любовь есть самое страшное проклятье, и цена за него — жизнь. Было глупо рассчитывать, что после всего произошедшего её оставят в покое. Она дефектная. Охотник с эмоциями становится добычей; от таких избавляются, и она смиренно ждала той минуты, когда сможет смыть позор кровью. Но это уже совсем другая история…