Часть 16 (1/2)

Утро будит солнечным светом, падающим точно на лицо. Потянувшись, Сатору нашаривает на столике очки — не сам снимал. Воспоминания работают лучше будильника. Сейчас, находясь в одиночестве на чужом диване в таком же чужом доме, легко сослаться на игры разума. На сон, усталость, стресс, хорошее воображение.

Потянувшись, Сатору стаскивает плед и садится, проверяет телефон, о котором успешно забыл на столько часов подряд. Сообщений нет, звонков тоже, до работы ещё есть часа четыре — достаточно для возможности уехать. И на очередном свидании он отвлечётся от случившегося и тайно увиденного, хотя бы на время.

При естественном свете количество коробок выглядит внушительнее, чем удалось запомнить.

Хоть одну, — уговаривает себя, — открой одну, там не будет ничего смертельного, не так ли?

Поддаётся легко, стараться долго не приходится. Снимает верхнюю справа — ближе к окну, садится там же, где ночью устроились Мегуми и Тоджи. Скотча нет, проще забраться внутрь.

Несуразные детские рисунки, на которых регулярно фигурируют две собаки — чёрная и белая, — наводят на определённые ассоциации. Сатору разглядывает каракули Мегуми из прошлого без особого энтузиазма, как и рассчитывал. Пока не добирается до рисунков неба, там звёзды порой такие, точно их сорвали со своего места и перенесли на бумагу. Мегуми их действительно любит и довольно давно.

Достав телефон, Сатору делает несколько фотографий. Старается не шуршать, медленно перебирая бумагу.

На шум всё равно приходит Тоджи, смотрит с кривой улыбкой, подходя ближе. Лохматый и излучающий сонное тепло, такой незнакомый.

— Звёзды его так и не отпустили, — хрипло после сна говорит Сатору, не узнавая собственный голос.

— Да, я заметил, — Тоджи на что-то мудрёно намекает, сейчас подобные головоломки нет настроения решать. — Кофе?

— Нет, я поеду, мне ещё работать.

— А-а, — тянет Тоджи, — ну да.

По нему нельзя сказать вообще ничего, был поцелуй — нет, не один, два, целых два, — или привиделось. Спокойный и расслабленный Тоджи вызывает у Сатору учащённое сердцебиение. Кое-как засунув рисунки обратно, он закрывает коробку и ставит на место.

— Можешь не провожать.

— Отчего же, — не соглашается заспанный Тоджи и скребёт щетину, — элементарные нормы приличия я в состоянии проявить.

Странно, он не острый сейчас. И даже в этой остроте они с Мегуми разные, требуется подстраиваться из желания не испытывать боль.

Сатору это не нужно — проводы, слушать ещё что-то, горбиться под чужим взглядом. Он топчется на месте, забирать с собой вроде нечего. Всё нужное рассовано по карманам и осталось там после ночи на диване.

Шею начинает ломить и едва ли в этом виновата неудобная поза.

Тоджи идёт следом молча, от него веет желанием поговорить, точно знает — Сатору видел.

Было, было! — сигналит подобие паники.

А что было-то?

Сатору смотрит на него безразлично, делая вид, что не собирается продолжать разговор. Ведь и правда нет такого намерения.

— Не попрощаешься с ним? — спрашивает Тоджи, не умеющий читать мысли.

— Спит же, — за прошедшую ночь Сатору не обзавёлся способностью залезать в чужое сознание. Остаётся анализировать. Именно это не хочется сейчас делать больше всего.

Отвратительное утро, хуже, чем любая из его похмельных вариаций для человека, плохо переносящего алкоголь. Сожаление за чужие действия работает точно отбойный молоток и рубит в виски.

Желания видеть Мегуми нет, вместо того, чтобы начать обуваться, Сатору делает шаг к Тоджи, глубоко вдыхает запах.

— Два глаза, очки, — перечисляет тот и позволяет подобную наглость, — а ты всё равно нихуя не видишь.

— Да я же не смотрю.

— Вот твоя ошибка.

— Ты мне не учитель и не друг даже, делать подобные замечания.

Тоджи хватает Сатору за затылок и прижимает грубо носом к своей шее, сбивая очки с места.

— Дыши, не надышишься, — шепчет возле уха, у Сатору глаза закатываются от переизбытка ощущений, — не было ничего.

Вот оно. Не было и было одновременно. Тоджи точно пытается оправдаться, хотя ни одного вопроса не успел услышать.

— Ага, ничегошеньки, — соглашается.

На Тоджи нет сильного запаха Мегуми, и запаха секса тоже, он всё в той же одежде, лицо помятое после сна, глаза припухли из-за пива. Сатору даже в зеркало не успел посмотреться, сам выглядит наверняка не лучше; не считая очевидного преимущества в десяток лет между ними.

— Когда он советует, ты не слушаешь.

— Я и не должен, — пожимает плечами Тоджи, лишая Сатору прикосновения и позволяя встать нормально, — ты тоже. Это можно молча мимо ушей пропустить, знаешь? Никто не развалится.

— О чём этот разговор? — уточняет Сатору, сбиваясь с курса. Зачем вообще продолжает тратить время? Так они наверняка разбудят Мегуми. И как смотреть в зелёные глаза?

У них двоих ведь зелёные глаза, вот так генетика пошутила.

— О том, как ты сбегаешь, а я пытаюсь тебя задержать.

— И? С какой целью? С какого хрена? Тебе-то что — здесь я или ухожу?

— Я же не как ты, Годжо, могу и о других подумать, — улыбка у Тоджи просит кулака. Сатору сжимает пальцы до хруста, глубоко выдыхает. Никаких драк, никаких драк тем более с этим человеком, напрашивающимся на подобное.

Потому что драка сделает больно физически, не преуменьшив душевные страдания. И потому что Сатору поклялся больше не драться. Никогда.

— Ладно, — приходится кивнуть, изобразить покорность и смирения со словами, никак не подходящими под представление о себе самом. — Я не хочу сейчас думать ни о чём подобном.

Он разворачивается и приземляется на порожек, скользит задницей к краю, начиная обуваться.

— Не приди ты, он бы так не сделал, — с расстановкой говорит Тоджи. — Не думай, что кишка тонка или зритель требовался. Не зритель; конкретно твоё присутствие.

— Я, — голос срывается неожиданно и противно, — я ему встречаться предложил, а он через час...

Даже сказать не может. Застревает всё поперёк горла.

— Ну? — уточняет Тоджи.