Глава 4 (1/2)
— От тебя пахнет котёнком, — задумчиво мурлыкнул Кот, дав пару кругов вокруг Юрэка и садясь у его ног.
— Возможно, — тот меланхолично пожал плечом, — во время шоу около трутся десятка полтора «котят». Так что, уверен, ты чуешь запах одного из них.
Кот уставился не мигая, всем своим видом говоря: «За дурака меня держишь?»
— Вот так вот, да? Это сколько мы с тобой знакомы, Юрэк Балицки, чтобы ты тут передо мною мульку пестрил?
Юрэк усилием воли не позволил глазам закатываться, мысленно понося чертями и чутьё Йольского Кота, способное выдать тайну Юрэка с головой; и прихоть Линды, которой прижгло поиграть в дочки-матери; и собственную глупость. Ведь именно по глупости он не признался Коту о пригретой им маленькой Коре, начав вдруг отпираться.
Между тем Кот надулся и отошёл к зарешеченной стене подвальной камеры, уже оттуда смерив Юрэка красноречивым взглядом кошачьих очей.
А в ведьмином подвале, сильно приуныв, сидели прямо на холодном, залитым бетонной стяжкой полу Фаррел и Финч.
«Не, имена и в самом деле словно с вывески шарлатанской конторы, что продаёт средство от всех хворей или фальшивые индульгенции», — сам себе пошутил Юрэк.
Роджер Финч, чтобы хоть как-то смягчить жёсткий бетон, бросил на пол дорогое кашемировое пальто, что было на нём той ночью, о которой он думал как об одной из удачнейших в его жизни, но которая удачной оказалась для всех, кроме него. Ну ладно, не повезло ещё Льюису и мисс Хаш.
Фаррел сидел поодаль, вытянув ноги и отсутствующим взором уставясь на четыре полупустых бутылки из-под синтетической крови, что стояли у самых металлических прутьев.
Кот тронул лапой одну, и та со стеклянным звяком опрокинулась.
Льюис дрогнул в бровях и обратил внимание на Кота. Причём выглядел он так, словно ещё секунду назад не слышал беседы с Балицки и не видел в камере вообще никого.
— Не по вкусу? — прицепился Кот к тому, что в бутылках оставалась кровь.
Из-за решётки не ответили.
— Прошу прощения, но как-то не завалялось лишнего ребёнка, которого можно было бы подать вам на блюде, — Кот прошёлся вдоль решётки, вернулся и раскидал остальные бутылки. Поворошил во всех когтями, дав откатиться друг от друга подальше.
— А что насчёт тебя? — вдруг подал голос Льюис.
Кот развернулся.
— Скольких детей ты убил?
— Ни одного, — зубасто улыбнулся Кот. — Я люблю детей.
— Ты не можешь противоречить своей природе, — заторопился возразить Льюис, вдруг начиная волноваться и становясь самим собою. — Йольские Коты едят детей, плохих-то уж точно.
— Плохих едят. Только не сразу, а только когда те вырастут и станут окончательно плохими женщинами и мужчинами.
Кот отвернулся, потеряв к пленникам интерес. Неспешный цокот тонких шпилек о ступени заставил его вздёрнуть хвост и начать рисовать им в воздухе приветственные восьмёрки.
Сесиль Сэндхилл была прелестна. Длинные роскошные волосы (обошлось ли тут без иллюзии?) потоком завитых локонов омывали её подростковую фигурку. А когда она обняла Юрэка, тот с удовольствием уловил запах полдневного сиреневого сада, что окутывал Сесиль.
Сесиль сгребла кота за чёрную шерсть между ушами, немного потрепала и поворошила, проговорив с акцентом, который появляется у всех, с котами живущими:
— Ты хороший кот, хороший…
Кот закатил очи и завелся мурлыкать на холостом ходу.
Сесиль отняла руку и дошла до решётки.
— Хочу объясниться, джентльмены. Будь на то моя воля, — начала Сесиль уже обычным своим голосом и улыбнулась, но взгляд её с улыбкой совершенно не вязался, — я бы бросила вас в кошачью пасть, как только вы угодили в сии холодные застенки. Или же отправила в местечко вроде того, где сгинул мистер Джилсон. Помните такого?
По удивлённому и осознающему выражению лица Льюиса Фарелла Сесиль поняла, что да, он помнил своего адвоката. Куда тот запропастился — не знал, но сейчас вот-вот поймёт, кто приложил к исчезновению жадного и беспринципного Кристиана Джилсона маленькую когтистую лапку. Четыре когтистые лапки, если быть точными.
— Но сир считает, что рубить с плеча — это слишком примитивно. Он настаивает, чтобы присутствовал назидательный элемент.
— Дорогая, я полностью поддерживаю нашего сюзерена. Потому что наказание без назидания — это просто резня.
Никки Милднайт спустился в подвал почти следом за Сесиль и теперь стоял близко к закурившему Юрэку.
Сесиль снова улыбнулась, но вот уже сейчас в улыбке не было изъяснимо-пугающего, а только некое снисхождение и симпатия к говорившему.
Все присутствующие помнили, что в назидание конунги казнили последний раз пару лет назад. Весьма показательно, потому что всё время с тех пор в городе царило затишье. Если у кого и проскакивала непотребная мыслишка-другая, так этот кто-то такую мыслишку держал при себе. Потому что зарубленные в пабе Кемерона Грэя Джек Элиас и Конопатый Ллойд очень наглядно назидательный посыл продемонстрировали. А потом были Лео Тёрнер, Гарри Бекер и Бриджит Иванз. И хотя эти трое не отхватили такого уж громкого публичного внимания перед последними минутами жизни, со временем многим стало ясно, где стояла та тёмная вода, в которой спрятались концы. Слух пошёл из «Потеющего и грязного», потому что Марта и Кемерон сложили два плюс два (и не исключено, что сделать так им позволили), после того как видели Тёрнера холодной августовской ночью в последний раз живым и выдавшим Сойеру имена своего подельника и заказчика (заказчицы) убийства Дайана. После той ночи уже никого из замышлявших зло встретить ни Марте Ривз, ни Кемерону Грэю не довелось.
— Да. Назидание должно получить своё, — кивнула Сесиль, — поэтому вам отрубят головы сразу за посмертным оглашением того, что вы намеревались совершить. И совершили.
— Так что постарайтесь выглядеть получше, джентльмены, — прогрохотал Никки, сворачивая на богатырской груди клетчатые ручищи, — вас будут снимать.
***</p>
Там, где с обычным ребёнком возникла бы проблема, с Корой её не случилось. А вот то, что Кора не воспринимала происходящее как что-то из ряда вон, как проблему — уже само по себе говорило о том, в какой обстановке ребёнок привык жить.
Но по порядку.
Днём Балицки нужно было спать. Только Коре спать не хотелось, потому что ночь для неё только что минула и вместе с проснувшимся летним солнцем та щебетала, точно птица, радостно оживляясь на неисчерпаемые иллюзии Линды. И Юрэка. Балицки отошёл от простодушного «папотька?» под своим коленом и подпустил для Коры нескольких белых мышат, которых та ловила по гостиной.
Стоило сообразить, что во время сна Линда не сможет контролировать ребёнка и её занятия в квартире, она забеспокоилась. Забеспокоилась так, что Юрэк не стал седлать конька «и это тоже», а попытался взять дело в свои руки.
«Детка, — начал он, обращаясь к Коре так, как обратился бы к любой девочке, смотревшей его шоу, или как обращался к Элизе Сойер. Но тут же осёкся и изменил подход: — Кора, дорогая, мне и Линде нужно выспаться. Мы смертельно устали».
Кора накрыла ладонью зазевавшегося мышонка. Кончик белого хвоста высовывался между средним и безымянным ноготками. Под ладонью было тихо и пусто, а вот хвост продолжал шевелиться. Но на слова Юрэка Кора отвлеклась.
«Пти», — разрешила она и для пущего кивнула.
«Только мы будем очень, очень-очень крепко спать. Ты же не будешь бояться у нас в гостях, пока мы так спим?»
«Эть. Мамотька тятто птит. Я не боюсь», — Кора приподняла пальцы, и белый мышонок мгновенно спрыгнул с дивана на пол.
Балицки оставили для Коры на журнальном столике стакан воды и принесённые Юрэком печенье и молоко. Проверили, крепко ли закрыты окна и входная дверь, убрали с кухонной столешницы ножи, а Линда даже настояла на приоткрытой в туалет двери.
«Она же не кошка», — отшутился Юрэк.
«Всё равно», — не стала подыгрывать Линда.
К девяти утра оба, в мещанских семейных пижамах (Линда сделала глазами «да, у нас такие есть», видя ошеломлённый мужнин взгляд), лежали в постели: ровно, вытянув руки поверх одеяла и недвижимо. Сквозь тёмный сон оба слышали, как Кора баюкала свернувшуюся и уснувшую в диванных подушках мышиную иллюзию (мыши прекратили двигаться, стоило Юрэку снять контроль), потом грызла печенье и шуршала страницами журналов. А потом нашла пульт и отыскала «Картункроху»*, канал с двадцатичетырёхчасовым вещанием мультфильмов и «Улицей Сезам»**. Кора несколько раз приходила в комнату Балицки, гладила Линду по волосам и наказывала: «Пти». Пару раз и вовсе забиралась между обоими, но ложилась под бок Линде. Однажды заскучала по мисс Хаш и заплакала, правда тихо, после чего, около часу по полудни, уснула. Проспала два часа, сползла с кровати и прошлёпала в туалет.
Линда, как только смогла, спросила:
«Ты понимаешь, почему она, в свои три года, может семь часов кряду провести наедине с собою и не перевернуть весь дом?»
«А то, — хмуро и на правах ещё сонного, пусть и вампира, буркнул Юрэк. — Полагаю, мисс Хаш частенько отъезжала на приходах в торчковый воображариум земли обетованной. Так что Кора могла жить в режиме самообслуживания с младенчества».
«Это ужасно», — Линда зажмурилась и покачала головой.
«И мы будем поступать с нею точно так же, если действительно оставим у себя», — приговорил Юрэк, уже вставая и отправляясь отключать звук работающего шесть часов без остановки телевизора.
С тех пор Юрэк ушёл на Колледж-Лейн, а Линда увела Кору гулять в Сады. Но перед этим завернула к магазину «Марк и Спенсер», из которого вынесла несколько пакетов с девочковыми платьицами, бельём, колготами, двумя книжками и незаменимым тедди. Купленные там же летние сандалики Линда отдала Коре сразу, а старые жёлтые веллингтоны сложила в отдельный пакет. Но в мусорный бак отправлять не стала.
Сейчас Кора, зажав локтем тедди, ходила за откормленными серыми голубями. Теряя терпение, принималась за теми бегать. Время от времени возвращалась к Линде и спрашивала, не пора ли уже мамочке вернуться из путешествия. Линда терпеливо и с некоей болью где-то у медленного вампирского сердца отвечала, что путешествие невероятно долгое, далёкое и опасное и из такого вернуться не так-то быстро. Кора вздыхала, кивала с коротким «да» и снова возвращалась к голубям и другим детям, что гуляли тут же с родителями или нянями. Кое-кто из гуляющих носили в руках тойтерьеров или лохматых пекинесов.
Линда поддалась порыву. Мощному, довлеющему и яростному. Той ночью, которой она и Юрэк наконец выследили Фаррела и Финча, Линда поняла: Льюис отправился за мисс Хаш с целью убить. Как и было для неё ясным, что девочка, отданная в руки Роджера, должна стать для ублюдков живой игрушкой и кормушкой. Всё, что ещё оставалось в ней материнского и когда-то человечного, вздыбилось так, что она хотела загрызть Роджера Финча, как только тот выпустит Кору на сиденье автомобиля. Одним взмахом когтей вспороть ему глотку, а следом оторвать голову. И она рисовала сладкие и кровавые картинки в воображении, пока бок о бок с Юрэком кралась за Финчем до Св. Агнессы.
Всего скорее, так бы и сложилось, если бы Линда не отследила среди своих тёмных эмоций и гневных чувств чувство давно забытое, давно не испытываемое. Чувство, которого ей (как оказалось) недоставало. В последнюю пару лет в лёне рождались дети. Лён менялся. Становился другим и, без сомнения, счастливее. Лён сплочался. Нет, Балицки никто не игнорировал. Они по-прежнему были незаменимыми уличными волшебниками, сплетниками и помощниками, в которых лён нуждался. Но Линда поняла, что она, а вместе с нею и Юрэк, остановились. Во всех смыслах. Жизнь, словно поток в разветвившемся русле, стала обтекать их. Струилась рядом, но не касаясь.
Тогда-то Линда призадумалась. И только это спасло Роджера Финча от того, чтобы не остаться лежать рядом с колёсами своего «гольфа» мешком гнилого мяса и брендового шмотья. А задумчивость Линды длилась ровно столько, сколько ей потребовалось времени от пинком загнать Финча в авто до прижать к себе спящую Кору.
Закурив и отводя сигарету чуть за спину, Линда продолжала следить за скачущей между голубей, рододендроновых изгородей и визжащих детей Корой. Что же, приходилось согласиться с некоторыми доводами Юрэка. Точнее только с тем доводом, что неожиданный ребёнок в не готовом для того доме вполне тянет на проблему.
Кора снова оказалась рядом, ткнулась в острые коленки, глядя снизу вверх, улыбнулась. Залезла, цепляясь, Линде на руки и прислонилась головой к плечу: