6. После шторма (1/2)

Какой-то встречный мне сказал, что здесь, поблизости, убили человека. Я сказал: «Кто убил?», а он сказал: «Не знаю, кто убил, только он умер».

Эрнест Хемингуэй. «После шторма»

* * *

«Ты умер», — говорил себе Люциус, сидя на кухне в маггловской квартире глубокой ночью.

Люциуса Малфоя, который существовал когда-то, больше на этом свете не было. Не было его и на том. Он исчез, и на его месте появился другой человек. Без магии, без родового поместья, без семьи. Была у него только одна магглорожденная ведьма, с которой он провёл одну ночь несколько дней назад, а после… Она словно бы его избегала. Сначала впустила в свой дом, потом — в постель, а теперь избегает. Люциус был убеждён в одном: логика у этой девчонки напрочь отсутствует.

Через два дня планируется переезд. Хотя, по сути, ничего не изменится: у Люциуса будет всё такая же маггловская квартира не в лучшем районе Лондона, всё такая же неприметная кухня, на которой можно сидеть бессонными ночами. Разве что Гермионы в соседней комнате не будет… зато она будет в соседней квартире. Пожалуй, так даже удобнее — притупится это навязчивое желание войти к ней (да хоть прямо сейчас!) в спальню и…

— Я хотела выпить молока, — раздался растерянный голос Гермионы.

Надо же, Люциус так погрузился в свои мысли, что и не заметил, как она вошла… Конечно, эта девчонка своими босыми маленькими ножками ступает бесшумно, как кошка. Но всё равно, такая невнимательность ни к чему хорошему не приводит. Вернись он сейчас в прошлое, в бытность свою Пожирателем Смерти, провалил бы ещё больше операций.

«Хорошо, что я больше не Пожиратель», — подумал Люциус, а Гермиона тем временем, словно бы в подтверждение своих слов, действительно налила себе полстакана молока и тут же выпила всё до дна.

— А вы почему не спите? — спросила она.

«Ну да, разумеется, у тебя же есть причина — это драклово молоко. А я, значит, должен оправдываться?» Хотя кто сказал, что её слова — не такая же наспех придуманная причина, как и десяток тех, что вертелись сейчас на языке у Люциуса? Потому он и решил не произносить вслух ни одну из лживых версий и сказал почти правду:

— Не хочу.

Спать-то ему хотелось, само собой — на часах три ночи. Но вот заснуть не удавалось, а мучить себя он не желал. «Не хочу спать» или «не хочу лежать до самого утра, пытаясь уснуть» — так ли велика разница?

Гермиона хмыкнула. Наверное, сомневалась в искренности его слов. Ну и пусть, он тоже не то чтобы безоговорочно поверил в её безграничную жажду, утолить которую может только молоко.

— Быстро же вы высыпаетесь, — пробормотала она, садясь на стул напротив Люциуса. И вновь взгляд его упёрся в её ключицы. Даже сорочка на ней была та же, насколько он мог судить — всё-таки в темной спальне он не больно-то рассматривал ночнушку в то время, пока стягивал её с Гермионы. — А я вот, наоборот, вечно сонная. Но никак не получается выспаться, большую часть ночи ворочаюсь с боку на бок и терзаю подушку. И так с тех пор, как переехала.

— Выходит, вам квартира не угодила?

— Нет, что вы… Это, конечно, не образцовое жилище, и до вашего мэнора ей как до Плутона, но… Мне тут нравится. Просто я привыкла спать с Роном. Или ещё с кем-нибудь, — тут щёки её порозовели, а вслед за ними краска залила и всё остальное лицо. — Я имела в виду, что не жила одна. В Хогвартсе были соседки, а в родительском доме всегда спокойно…

— Я так и понял, — он еле удержался, чтобы не усмехнуться. — То-то я заметил, что как минимум одну ночь вы от бессонницы не страдали. Спали как убитая до самого утра, сам лично наблюдал.

Если можно было покраснеть ещё сильнее — Гермиона это сделала. А Люциус-то всё удивлялся её постоянной бледности, казалось, словно солнце её избегает. Так вот оно что, оказывается — она просто приберегает румянец для особых случаев. Таких, как, скажем, ночная беседа с бывшем Пожирателем о том, как они провели вместе ночь. Да, пожалуй, это достаточно особый случай.

— По-моему, вы в ту ночь тоже спали достаточно крепко, так что не могли следить за мной.

— Разумеется, как же тут не уснёшь, когда предоставляется такая возможность — отправиться в объятия Морфея на нормальной, мягкой и просторной, кровати.

— Мне кажется, или вы жалуетесь?

— Ну что вы, разве я могу… — он усмехнулся.

Гермиона сощурилась. Опасно так, словно собираясь «угостить» его парочкой заклятий. «Но разве сможет она напасть на меня, безоружного, лишённого магии?.. Худшее, что можно от неё ожидать — это словесная атака».

— Пожалуйста, я предоставляю вам свою просторную мягкую постель в пользование на одну ночь. Спите сколько влезет! Можете даже зелье выпить, чтобы снов не видеть, у меня в тумбочке найдёте пару флаконов. И не говорите мне после этого, что я негостеприимная!

— Вы считаете, я способен занять место дамы только лишь ради того, чтобы выспаться? — намеренно слегка переигрывая, изумился Люциус. — Я оскорблен до глубины души!

— По-моему, вы способны сделать всё, что угодно, ради своей выгоды. Или не сделать. Можете оскорбляться, сколько вашей душе угодно, от вас не убудет.

Люциус замер, внимательно вслушиваясь в каждое слово. Думал ли он, что его ночные посиделки на кухне поспособствуют прелюбопытному прорыву эмоций? Нет. Рад ли он был такому повороту? Пожалуй, да.

— Что вы имеете в виду?

— Сами знаете. Все ваши грязные делишки, махинации… Можете оправдываться хоть до утра, если совсем невмоготу будет — вспомните презумпцию невиновности… На моё мнение о вашем прошлом это не повлияет никак! — заявила Гермиона.

Хорошо хоть, что о прошлом.

— Нет. О чём вы вели речь, говоря, что я чего-то «не сделал»?

— Ни о чём, — буркнула она, отведя глаза, и зачем-то повторила чуть громче: — Ни о чём.

— Нет уж, сказали «а», говорите и «б», мисс Грейнджер.

— Знаете, чего вы не сделали? В первую очередь вы не были порядочным человеком! Причём не из-за обстоятельств, а по собственной прихоти! Вроде как: «Я хочу быть мерзавцем, и я буду им! Все слышали?», вы ведь, наверное, даже гордились тем, что часть людей вас боялась, а другая часть — ненавидела. Думаете, вам завидовали? Нет уж, просто вы были плохим человеком. И знаете, что самое худшее? Вы не стараетесь измениться! Не делаете ничего, чтобы хоть что-то наладить в своей никчёмной жизни! Всё, что вы сделали — это заявились ко мне на порог!

Гермиона умолкла. Похоже, не потому, что у неё закончились слова, а чтобы перевести дух. Надо же, даже дыхание сбилось. «Хороший оратор из неё мог бы выйти, пусть она и чересчур эмоциональна, но иногда это только плюс», — отстранённо подумал Люциус.

— Вы представляете себе, что значит потерять всё, мисс Грейнджер? — спросил он, выждав несколько мгновений.

— Нет, — последовал твёрдый ответ.

— Хотите, расскажу, каково это? — спросил он так, словно предлагал прочесть сказку на ночь. Получив в ответ утвердительный кивок, продолжил: — Как будто прошёл сильный шторм, мой корабль, где я был с самого рождения, разбился о рифы, и всю команду поглотил океан. Итак, я — единственный, кто каким-то чудом остался жив. По недоразумению, понимаете?

— Вполне, — она поджала губы. — Я не стану извиняться за то, что сказала, даже не надейтесь.

— И в мыслях не было, — соврал Люциус. Ещё минуту назад у этой девчонки было такое виновато-грустное лицо, что он бы не удивился, услышав:

«Простите, мистер Малфой, я погорячилась». Ну, не судьба. — А знаете, я тут размышлял… Я мог бы преподавать фехтование. Видел в справочнике, что в Лондоне есть секция, и им требуется учитель.

— Вы умеете? — Гермиона, казалось, немного опешила из-за резкой перемены темы. Что ж, на это и был расчёт.

— Давно не практиковался, но в юности занимался этим почти ежедневно. После женитьбы уже реже, но окончательно это дело не забрасывал… до самого Азкабана.

— А кто вас учил?

— Отец. И тренер, но в меньшей степени.

— И почему вы раньше об этом не говорили?

— Как вы себе это представляете? «Здравствуйте, меня зовут Люциус Малфой, я был Пожирателем Смерти, отсидел два срока в Азкабане, разведён. И ещё я неплохо умею фехтовать, а на досуге читаю Стивена Кинга. Почему его? Ну, знаете, выбора особо нет, моя соседка по квартире бывает очень настойчива, и у неё есть опыт в боевых заклинаниях».

Гермиона улыбнулась. Жаль, конечно, что не рассмеялась, ни звука не издала, но Люциус поймал себя на мысли, что впервые видит её улыбку. Впервые за всё время, что живёт здесь. Хотя, пожалуй, впервые вообще за всё время. Он спросил:

— Почему вы никогда не улыбаетесь?

— Вы тоже, — она пожала плечами. — Будете мюсли?

Это было последнее, что он ожидал услышать. И, похоже, соответствующие эмоции отразились на его лице, потому что Гермиона пояснила:

— Уже светает, ложиться нет смысла, так что можно позавтракать чуть раньше обычного. Как вы смотрите на то, чтобы съесть миску мюсли? Или, может, сделать вам яичницу? В холодильнике вроде даже были томаты и бекон…

— Пожалуй, не откажусь.

На такой вот прозаической ноте — завтраке — и закончились их ночные откровения. Гермиона принялась копаться в холодильнике, а Люциус наблюдал за ней и размышлял. Хоть бы она, что ли, переодеться соизволила… А то когда сидела — ещё можно игнорировать это дьявольски привлекательное молодое тело, но когда она поднялась из-за стола в этой ужасной сорочке… Люциус решил изучить состав хлопьев. Он сделал это тридцать шесть раз (уже выучил все компоненты наизусть!), а потом Гермиона вырвала у него из рук пачку.

К счастью, сразу после завтрака она ушла к себе в спальню, а вернулась оттуда уже одетая как положено.

— Мисс Грейнджер? — спросил Люциус, когда она уже направлялась к входной двери.

— Да? — она обернулась.

— Чего же я не сделал?

— Мне пора на работу, мистер Малфой, — сказала она и добавила традиционное: — Постарайтесь ничего не сломать… Хватит с вас крушения корабля.

* * *

Следующей ночью Гермиона его опередила — ушла на кухню до того, как он привычно вышел из неглубокой дрёмы ближе к полуночи.

«Коллективная бессонница вторую ночь кряду — ну разве это не мило?» — спросил он себя.

А после сам же и ответил: «Нет, нисколько. Это вызывает не умиление, а жалость. Причём к нам обоим».

Как Гермиона зашла на кухню, Люциус не слышал, так же как и не мог уловить из-за закрытой двери, что она там делает. Видел только, что свет включён, а также различал её силуэт. Люциус какое-то время делал вид, что спит, но вскоре ему это надело и он, накинув халат (купленный, кстати, Гермионой), вошёл на кухню. Видимо, отныне это их «место для свиданий».

Гермиона как будто совсем не удивилась, увидев его. Сидела, листая какой-то журнал, и даже молоко для отвода глаз не налила. Он, не изменяя традиции, сел напротив.

— Я вас разбудила? — спросила безучастно.

— По-моему, вы не издали ни звука.

Гермиона пожала плечами, наверное, имея в виду что-то вроде: «Ну да, ну да, есть у меня такая способность. А вы что, при ходьбе шумите? Никогда бы не подумала…»

— Возвращайтесь в постель, — посоветовал ей Люциус. В действительности — шансов уснуть куда больше, если ты лежишь в кровати, а не сидишь, читая какую-то статью. Хотя, конечно, тут многое зависит от степени занудства автора публикации…

— Там холодно, — сказала она. Но пояснять ничего не стала.

— Холоднее, чем здесь?

— Холодно для того, чтобы я могла уснуть, — ответила с ноткой раздражения.

— У вас есть одеяло и палочка, — Люциус озвучил очевидное. — И даже зелья.

— Завтра у меня выходной, — всё так же, с недовольством, отозвалась Гермиона. — Может, вы будете так любезны и позволите мне не спать в то время, когда мне этого не хочется и оставите меня одну?

— Нет уж, простите, такого одолжения я вам сделать не могу.

— Я не ослышалась? — она взглянула на него одновременно с удивлением и негодованием в глазах, несколько раз часто-часто моргнула. Реснички порхали, как крылья у колибри.

— У вас, насколько мне известно, проблемы со сном, а не со слухом, так что вы всё поняли верно. Я бы хотел, чтобы вы поспали этой ночью, и ради достижения цели готов пожертвовать своим одеялом.

— Да больно нужно мне ваше одеяло! — выкрикнула она с чем-то очень похожим на отчаяние в голосе.

Люциус напрягся. С Гермионой явно творилось что-то, что отнюдь не шло ей на пользу. Он пристально посмотрел на неё и на этот раз заметил в глазах грозящиеся вырваться наружу слезинки.

— Что случилось? — спросил он тихо и мягко, без напора. Так разговаривают с маленькими детьми, которые чуть что закатывают истерику.

— Какого чёрта вы никак не оставите меня в покое? — спросила она дрожащим голосом.

«Только не заплачь, девочка, не надо. Мы оба не справимся с твоими слезами. Я так точно», — обречённо подумал Люциус. В данную секунду он боялся того, что она разрыдается, даже сильнее, чем возможности быть вышвырнутым из дома прямо посреди ночи. Вот это приоритеты!

Однако Гермиона оказалась сильнее, чем могла бы быть. Она лишь всхлипнула (довольно громко, и это вызвало у Люциуса неконтролируемое чувство умиления) и начала неуверенно говорить:

— Когда на улице темнеет, мне всегда кажется, что весь холод поникает внутрь — в дом, в квартиру, в спальню, в меня — и застревает где-то тут, — Гермиона приложила руку к груди. — Застревает, а потом уже не выходит обратно, даже с наступлением тепла. Однажды, когда мне было четыре года, на рождественские каникулы я поехала к бабушке. Она почему-то запирала мою комнату на ключ, когда уходила спать (вроде как из соображений безопасности, точно не помню), и сон у неё был очень крепкий. Так, в одну из ночей из-за сильного ветра большая ветка оторвалась от дерева, стоящего у дома, и разбила моё окно. А на улице тогда метель была… Я залезла под одеяло с головой и не высовывала оттуда носа до утра. Мне до самого прихода бабушки казалось, что вся комната в снегу аж до потолка, что мне уже не выбраться никогда. Разве что к лету… — она хмыкнула. — Но в итоге оказалось, что снегом запорошило один только подоконник и часть пола. Метель даже до кровати не добралась…

— И что было дальше? — спросил Люциус, не выдержав долгой паузы. Впрочем, он догадывался, что история уже подошла к концу.

— Дальше? Ну, отогревшись, я хотела налепить снежков прямо в спальне, но весь снег к тому времени уже растаял.

Люциус не мог придумать, как отреагировать на такой рассказ. Все слова забылись. Это откровение подозрительно напоминало ту историю из его детства, что он поведал ей не так давно. Вымышленную, наспех слепленную историю. Но ведь Гермиона — не он, вряд ли она стала бы выдумывать что-то в этом духе.

— Поэтому вы предложили мне пожить у себя? Чтобы лучше спалось? — спросил он.

— Всё равно это не помогает. В основном.

— Что, совсем никакой от меня пользы?..