Post factum (1/2)

Оправдания — неотъемлемая часть жизни.

В детстве Сону не имел привычки врать, но знал чувство стыда, что не уходило, и насколько являлся милым, очаровательным мальчиком. Воспитательницы в детском саду его просто обожали за покладистый характер и временами шкодливое поведение, как и у любого малыша. И в какой-то степени строгие женщины не соблюдали позицию равноправия, выделяя таких, как Сону, из большинства.

В школе, бывало, оценки натягивали за «старания» и «активную деятельность». Ким не единожды участвовал в школьных спектаклях, каких-нибудь развлекательных соревнованиях среди классов, где в большинстве своём делали упор на танцы. Дружить с девочками, а не вести себя с ними как какой-то ловелас (в подростковые годы это смотрится убого) и периодически обидно подшучивать, таким образом привлекая внимание? — да.

Оправдания и поблажки работают ровно до того момента, пока ты не взрослеешь. Ну или пока не найдётся тот, на кого твои уловки не действуют, а явка с повинной — единственный выход.

Сону нажимает на кнопку звонка и дышит по квадрату<span class="footnote" id="fn_32364867_0"></span>, пока секунды тянутся как вечность. Не хочется думать о худшем сценарии, где старший злится так, что спускает с лестницы и вовсе перестаёт приходить туда, где может быть Ким. День рождения Джеюна не за горами, поэтому пересечение хоть одно должно быть.

Дверь открывается неожиданно, и Сону неловко пятится чуть правее, едва не падая с лестницы. Нога предательски соскальзывает со ступеньки, но в последний момент удаётся схватиться за перила. И лучше бы, наверное, действительно упал, чем впервые за время знакомства наблюдал абсолютно безэмоциональное лицо Сонхуна. Пугающе холодное, словно какое-то чужое.

Быстро ли получается разлюбить кого-то? Сону не может утверждать со стопроцентной уверенностью, потому что никогда не признавался в настоящей любви. Вроде бы механизм тот же, но «я тебя люблю» разительно отличается от «ты мне нравишься». Посыл совершенно иной, как казалось.

— Зачем пришёл?

— П-поговорить, — пальцы сжимают несчастные перила до побелевших костяшек.

Глаза в глаза.

Обычно странные вещи лезут в голову именно с наступлением темноты, заставляют всерьёз размышлять о чём-то или просто предаваться фантазиям. Сону, быть может, и считался мечтателем и витающим в облаках, но прекрасно понимал, что у всего бывает изнанка.

Занимаясь волонтёрством, каждый день видел, как несправедлива судьба и в то же время да — некоторые люди сами виноваты в своих проблемах от бездействия. Понимал, что безоблачного будущего никогда не будет, а падения — нормальная часть жизненного пути. И продолжал не унывать и держать голову высоко поднятой, чтобы видеть что-то дальше собственного носа.

Похоже, что чувства Сонхуна так и не заметил (или, опять-таки, отказался замечать ввиду того, что оправдания найти было гораздо проще). Замкнутый круг из банальных ошибок, когда стесняешься спросить напрямую сразу, чтобы потом не возникало проблем.

— Проходи.

Странно видеть Сонхуна в одних спортивных штанах и босым. Сону закрывает за собой на замок и старается не глазеть на старшего, идущего вглубь погружённой в темноту квартиры-студии.

Всё тот же канал. Либо удалось чертовски быстро добраться до сюда, либо началась новая серия про шокирующие гипотезы существования пришельцев и тому подобного. В другой ситуации Сону бы с удовольствием посмотрел, но не сейчас — важнее всего расставить по полочкам и жить спокойно.

— Я тебе писал сообщения, — понятия не имеет, зачем говорит это, присаживаясь в противоположном углу дивана. Прозвучит как жалоба, вероятно. — Много раз. И звонил, но ты не брал трубку.

— Зачем звонил? Друзьями мы больше никогда не будем — это издевательство над самим собой. Я могу выбирать, с кем общаться, а с кем нет.

— Ты грубо выражаешься, так нельзя.

Сонхун устало выдыхает и потирает ладонью лоб. Машинально не обратить внимания на то, какие сильные у него руки и как красиво перекатываются под светлой кожей мышцы, невозможно. И из-за этого становится стыдно гораздо сильнее — на бывших друзей недопустимо смотреть таким образом; позор.

— Если ты пришёл за тем, чтобы выяснить причину, по которой я не собираюсь иметь с тобой ничего общего, — зря, — глубоко вздыхает и невидящим взглядом утыкается в телевизор. — По-моему, с моей стороны справедливо максимально отдалиться от тебя и не мучиться.

— Но я-то без тебя скучаю!.. — вырывается неожиданно и совсем уж отчаянно.

Дело ведь даже не в половой принадлежности или каких-то предрассудках. Боязнь разрушить и без того замечательные отношения обернулась их ухудшением, однако страх никуда не испарялся. С каждой секундой разрастается, пока Сонхун молчит — это невыносимо.

Эгоизм обязан быть здравым и не вредить безвозвратно невинным людям — факт. Сону, без всяких сомнений, испытывал сострадание к окружающим, готов был прийти на помощь, но вот в чём загвоздка: оказался не готовым к признанию. И он не хочет взваливать на себя огромную ответственность и делать столь рискованный шаг навстречу пугающей неизвестности в статусе парня старшего, потому предпочитает скрываться — прятаться за маской дружбы и сводить неловкие моменты к шутке.

Если не получится, как вести себя с ним потом? Как смотреть в глаза тому, кого целовал и с кем занимался сексом, но которого никогда не любил как надо?

— Забавно, — горько ухмыляется. — Говоришь, что скучаешь по мне, но ты уверен? Наш разговор бессмысленный, потому что я от своих слов не отказываюсь, а тебе нужен исключительно как друг. И чем тебе остальные друзья не угодили, а? Скажи, Сону-я, чтобы сразу стало ясно. Я, например, не понимаю.

В особенно стрессовые моменты мозг начинает подкидывать безумные идеи, а тело воплощает их в реальность. Сону медленно и как-то неуклюже подаётся вперёд, упираясь ладонью в диван и сокращая расстояние между лицами. Не фатально, но от блика света удаётся заметить, что зрачки Сонхуна расширяются.

— Вот за что я могу нравиться тебе?

На самом деле, у него всегда были красивые глаза. Вроде обычные — тёмно-карие, обрамлённые пушистыми чёрными ресницами, — но самые красивые. Сону не романтик в чистом виде, пускай и любит подобное. И в то же время отчаянно не может хотя бы ответить на простой вопрос: «Почему это произошло с нами?».

Если копнуть поглубже, у симпатии нет весомого основания. Разные по характеру — активный и пассивный, различные стили в одежде, вкусовые пристрастия — чего стоит обожание Сону к мятным начинкам, пока Сонхун выбирает горький шоколад.

— Ты издеваешься? — тон меняется. — Зачем тебе знать, если свою позицию ты чётко изложил в прошлый раз? И вообще, Ким Сону, что ты тут забыл? — кривится и слишком мягко толкает в плечи.

А взаправду ли он злится? Или, вполне возможно, лишь опасается того, что будет после?

Сону думает, что Сонхун невероятно смелый человек, не считая иных его лучших качеств. Заботливый, с немного дурацким чувством юмора, в некоторой степени замкнутый и холодный.

— Сперва ответь: за что?

Качает головой и как-то обречённо произносит:

— Просто уходи, ладно? Пожалуйста, перестань мусолить одну и ту же тему, будь счастлив. Я не злюсь на тебя или что-то кроме — всего-то хочу отдалиться и…

— Никуда я не пойду. Я столько раз пытался извиниться перед тобой впустую, что сбился со счёта.

Сонхун колеблется — и то предсказуемо. Трудно представить человека, способного ощущать себя абсолютно непринуждённым и ни капельки не скованным, когда напротив сидит кто-то особенный. Тот, кто совсем недавно отверг жутким предложением, наплевав на твоё откровенное и правильное признание.

Не исключено, что до заботы старшего Сону был чересчур охочий — так эгоистично, жадно купался в его ласковых взглядах. И обо всём, что автоматически некстати, знал как минимум Хисын.

— Нет причин.

«Я пока не люблю тебя» прозвучит хуже, чем «мы можем попробовать».

Сону мнётся, закусывает изнутри щеку и не спешит отстраняться. На раздумья не более пяти секунд, иначе неловкость заполнит весь мир. Потому обнять его за шею и практически навалиться сверху из-за неудобной позы и приторно-романтического порыва — единственное наиболее подходящее решение.

— Спасибо.

***</p>

Чонсон не может спать спокойно.

Вина весьма переменчива, в отличие от невыносимой физической боли и слепоты. Можно продолжать жить и иногда выбрасывать её из головы (и в присутствии Чонвона, хотя редко), зато она возвращается без предупреждения. Занимает место где-то в районе сердца и делает всё, что вздумается.

«Не ты был за рулём», — раз за разом убеждает себя Пак и крепко зажмуривается. Оправдание помогает ненадолго — до первого прилива жгучего стыда.

Он не был святым, но и абсолютно безбашенным бы не назвался ввиду множества причин. Как и большинство подростков, лет в четырнадцать начал курить, через три года начал посещать тайком клубы и пить алкоголь. И ведь родители, в принципе, если не знали наверняка, то догадывались. Немым условием было «не влипай в неприятности» и «сделай так, чтобы окружающие не прознали об этом».

К парням в данном плане относятся куда лояльнее, к счастью или же сожалению. И Чонсон действительно не растерял остатки воспитания, хороших манер. Он всё также мог помочь пожилой соседке (пусть она являлась бабушкой богатого владельца соседнего дома) донести сумки до порога, а вечером пойти на очередную тусовку.

В университете времени на веселье стало меньше, зато свободы — больше. И хватило одного безрассудного поступка, что бумерангом вернулся через много лет и попал в цель.

Даже при условии, что не сел бы к нему в автомобиль, была ли гарантия, что Чонвон не оказался бы в больнице? Или только благодаря вовремя подоспевшей скорой помощи, которую вызвал Джей, он остался жив? В том-то суть: многое познаётся в сравнении. Но Чонвон в настоящем полностью слепой.

— Привет, малыш.

Джей смотрит на себя в зеркало и в отвратительном смысле, будучи уверенным, что исправить ничего нельзя, благодарит всех Богов за то, что по лицу Чонвон никогда не сумеет прочесть это. Вина заглушает радость от предстоящей встречи, и Пак отчётливо понимает, что со временем чувство притупится, но не в ближайшую неделю.

Исчезнет ли навсегда? — нет.