Without a sense of confidence (1/2)
— Чего бы ты хотел?
— М?
Вопрос застаёт врасплох — Чонвон хмурится, потому что не совсем понимает суть. Джей иногда перескакивает с темы на тему, стоит разговору зайти не в то русло и появиться неловкости, но дела обстоят совсем иначе. Они с самого начала пути молчали — старший переключал музыку, чтобы найти что-то нормальное.
Чонвон ничуть не жалеет о произошедшем, пускай и признаёт, что вгоняет себя же в эту дыру. Влюблённость не исчезает как по щелчку пальцев, тем более необычайно крепкая, а нежность и забота всегда подкупают. Так и случилось с Джеем: Чонвон ненавидел жалость и в прошлой жизни предпочитал делать всё самостоятельно (исключение: когда одному никак не справиться), зато любил хорошее отношение. Впрочем, как и все.
Может, он всё-таки искренен? Что, если Чонвон фатально заблуждается, судя людей по себе? Нет.
Ники всегда откровенен, не имеет вредной привычки врать. Нет причин не доверять ему — Нишимура говорил, что за годы в темноте Чонвон стал красивее. Более мужественным внешне, черты лица немного острее, зато по характеру не изменился.
— Ты хотел слепить что-нибудь из глины, — поясняет Чонсон. — Что дальше?
— Ты спрашиваешь, потому что будешь исполнять мои желания, что ли?
Невозмутимо пожимает плечами, наверное.
Мизерные шансы на восстановление зрения не греют душу. Как если заведомо знаешь, что счастливый билет тебе не выпадет при любом раскладе, но противный огонёк надежды не позволяет отпустить ситуацию целиком. Чонвон в каком-то жутком смысле предпочёл бы не слышать слова того врача и не тешиться попусту мыслями о беззаботном прошлом.
Разочарование после воодушевления и сокрушительного падения в реальность может стать угрозой смерти. Чонвон не планирует кончать жизнь самоубийством, калечить своё и без всякого больное тело, на котором шрамы, — напоминание о роковом дне. И не обязательно быть с идеальным зрением, чтобы чувствовать.
— Я просто…
— Почему? — бессовестно перебивает, не позволяя закончить мысль. — Я тебе нравлюсь, но почему? Я ещё готов поверить в то, что я красивый. Хотя не видел себя столько лет, что давно забыл, кем я являюсь. Но нельзя нравиться исключительно из-за такого. Варианта два: либо ты покупаешься на картинку с вагоном жалости в придачу, либо есть что-то другое.
Другое — как предпосылка к чему-то серьёзному и отчасти пугающему. А Чонвон не собирается делать шаги навстречу к «больно». Достаточно натерпелся.
— Ты планировал сегодня сперва меня обрадовать, а потом поругаться, да? — вздохнув, спокойно произносит Чонсон. И тон его голоса настораживает, на самом-то деле. — Мне, блять, третий десяток, котёнок. Думаю, времена, когда только внешность что-то значила, давно прошли. Обидно слышать от тебя это. Я дал повод так думать или что?
— Нет.
«Но я до сих пор нахожусь в смятении».
Для зрячего легко отмахнуться и важно кивнуть, мол, ты молодец, что не сдаёшься. Но ни один из них не знает, каково жить исключительно благодаря звукам и прикосновениям, ведь последние иногда неуместны и способны отталкивать. Слепые могут заниматься обыденными вещами, но для них это в тысячу раз сложнее — одеваться, чтобы не выглядеть нелепо, готовить еду, чтобы не спалить что-нибудь и не пораниться — целый список можно составить.
Чонвон не хочет быть всего лишь симпатичным инвалидом, с которым неплохо скоротать свободное время в долгосрочной перспективе, прикрываясь любовью. Лучше сразу знать: мы никто друг другу. Но и не станет занимать место здорового партнёра подле Джея, бессовестно тратя его время впустую.
Ян поворачивается в его сторону и представляет себе образ сидящего на водительском кресле человека. Он высокий и отлично сложен, острая линия челюсти и ровный нос, хищный изгиб бровей — образ расплывчат. Описания Сону и остальных, в целом, схожи между собой, но их слишком мало. Пак Чонсон — очередное блеклое пятно, созданное воображением.
— Тем вечером, когда мы познакомились, — делает паузу и как-то странно усмехается. — Я собирался тебя впечатлить. Поздоровался с тобой без слов, но ты проигнорировал меня по известной причине. После я пялился как придурок на тебя весь вечер и надеялся, что если наши взгляды столкнутся, смогу исправить хреновое положение дел.
Боже, вот бы хоть на миг построить на его лицо в данную секунду. Звучит до жути смешно, нелепо и невозможно.
(и грустно)
— Ты флиртовал? Шутишь, что ли? По мне незаметно, что я как крот — слепой напрочь? — еле сдерживая хохот, спрашивает Чонвон. Внутри колет.
— Да, поверь. Я разозлился и наговорил про тебя кучу гадостей, когда ехал домой с Хисыном. А хён назвал меня мудаком, который не замечает главного, что правда. В общем, чувствовал я себя последним ублюдком.
— Поэтому ты забрал меня?
Судя по короткой паузе, колеблется. Значит, поэтому. И в чём тогда его обвинять? У каждого своя жизнь — не чонвоново дело.
— Не совсем. Сону позвонил и сказал, что сам не мог приехать. Но моё мнение не поменялось: я хотел хотел вновь увидеть тебя, — включает поворотник.
А Чонвон хочет дотронуться до его рук и ощупать пальцы, подняться к запястью и выше, чтобы почувствовать твёрдость мышц. Поцеловать, прижимаясь вплотную и вдыхая знакомый морской запах.
Чонвон действительно готов был упасть окончательно ещё вчера, чтобы премерзкие сомнения покинули голову, а Джей сделал ожидаемый ход. Пак не сразу дал бы понять, что развлечения закончены, — постепенно, как полагается правильному мужчине. Не звонить пару дней, написать пару коротких сообщений с отмазками и вскоре предложить закончить на данной ноте.
И что сделал он?
— Звучит слащаво.
— Мне плевать на глаза, Чонвон. Моих нам хватит.
Зря произносит такое, потому что рискует пожалеть о собственных словах — не разбрасываются по мелочам. Но когда настанет время прощаться, запах и воспоминания о приятном Чонвон не отпустит. Было хорошо, правда.
(спасибо)
Джею пора бы опомниться и перестать убеждать себя (и его заодно), что это надолго и не просто так. «Быстрее начнёшь, быстрее и закончишь», — извечное правило. Ещё несколько совместных ночёвок, свиданий и близости, как ему наскучит. Обязано.
Потому что ни черта, совсем ничего у них не получится — вообще не подходят друг другу, начиная со здоровья, заканчивая статусом в обществе.
***</p>
Сону с улыбкой открывает дверь и сперва теряется, когда смотрит на званого гостя. Старший одет слишком непривычно, и это немного напрягает. Не потому что в другие дни он выглядел плохо — ничуть, — а потому что в районе солнечного сплетения зарождалась тревога и смущение. Как правило, Сонхун носил свободные вещи, умудряясь выглядеть бессовестно сексуально. Но сегодня — иное.
Если бы встретил его где-нибудь на улице, решил бы, что привлекательный парень собирается на свидание. Неуместные воспоминания о неловком утреннем пробуждении после вечеринки и загадочных слов Хисына вызывают странные чувства. Может, подсознательно Сону ни капли не готов говорить откровенно, но поздно прятаться.
Пак приподнимает пакет с логотипом ресторана быстрого питания и заходит в квартиру. Он производит впечатление по-настоящему радостного человека. Бежевая рубашка, брюки и вкусные духи — зачем? Сону всерьёз начинает опасаться, что его поведение — реальность, а не искусно сыгранный спектакль или невинная шутка.
— Привет, — наконец, произносит он с наполовину меньшей уверенностью, чем обычно. — Ты ничего не заказывал? Я подумал, что было бы невежливо приходить с пустыми руками, поэтому купил нам крылышки и картофель фри.
— Эм… да, спасибо. Как раз то, что надо.
Сону всегда знал, что среди знакомых парней самый милый. Очевидное не скроешь, да и бесполезно отрицать, когда ты действительно, как выражаются некоторые, имеешь ауру чего-то мягкого и безумно сладкого. Но вот самым красивым человеком являлся Сонхун — безоговорочное первое место. И, наверное, если бы не его проблемы с лёгкими знакомствами и «особенности», отбоя от девушек бы не было.
Впрочем, с ним и так с удовольствием знакомятся. Сону до сих пор помнил, как в прошлом году, когда посещали каток в центре города, очень красивая брюнетка с отличной фигурой попросила его номер телефона. Старший, неловко почёсывая затылок, ответил, что у него кое-кто есть, потому «извини, я не заинтересован».
Дурак. Зачем не соглашался?
— Ты в порядке?
— Я? — поздно осознаёт, что с пустым выражением лица пялится, задерживает внимание на сильных руках и родинках Сонхуна. Отнюдь не вежливо. — Немного задумался, извини. Просто хочу, чтобы ты знал: классно выглядишь. Мне нравится рубашка. Я хотел бы себе похожую.
— Правда?
— Угу, действительно клёвая.
Разговор не клеится — абсурдно и совсем не по-взрослому.
Сону отчаянно не понимает, откуда берется нервозность и почему она растёт в геометрической прогрессии. Даже в первые дни общения никогда не ощущал чего-то наподобие, потому что не считал Пака злым или недружелюбным. Он жил «в себе», зато порой смешно шутил и был громким. Никогда не появлялась такая нелепая, необъяснимая неловкость, как будто и не знали друг друга столько времени.