Foresee you (1/2)

— Сколько стоит?

Джей встречается взглядом с владельцем мастерской и замечает нахмурившееся выражение лица — тот понимает, что говорящий смотрит в пустоту, — качая головой. Пак достаёт банковскую карточку, но не смекнувший что к чему мужчина называет полную сумму, включая возможность сделать что-нибудь для себя и готовое изделие забрать.

Дороговато для Чонвона.

Чонсон знает, что инвалидам положена пенсия, но она буквально мизерная. Ничто не окупит потерю зрения, однако этого и так недостаточно для полноценной жизни. На вопрос «работает ли Чонвон» Сону решил ответить расплывчато, сказав, что Ян не пользуется «пайком» от государства и не сидит дома без дела. Чёрт бы побрал людей, умеющих хранить секреты тогда, когда это не нужно.

Джей успевает оплатить за него — младший мажет, из-за чего появляется возможность приложить свою карту. Чонвон, едва заметно улыбнувшись, делает шаг в сторону, чтобы Чонсон подошёл ближе. И хозяину, который услужливо не произносит ни слова, отдельное спасибо за понимание. Ему-то по большей части плевать, кто перечисляет деньги.

— Тут лестница, — поясняет Джей, кладя ладонь чуть ниже чонвоновых лопаток. — До неё примерно пять шагов. Идём?

— Да, спасибо.

Не взял трость, может, потому что доверяет. Джей хочет верить: причина именно в доверии, а не потому что Чонвон что боялся задеть какую-нибудь работу или что-то, за что пришлось бы непременно возмещать ущерб. Окружающим странно видеть молодого парня с тростью — лучше быть личным поводырём, глазами на двоих.

Получается шесть шагов. Обхватить за талию, чтобы случайно не споткнулся? — да, непременно. Под тонкой серой кофтой чувствуется крепкое тело, запах одеколона щекочет рецепторы, и вдыхать его по-особенному приятно. Нет мыслей о том, насколько жалко они могут выглядеть — плевать. В висках набатом проигрывается одно и то же: «Он позволяет тебе помогать, принимает помощь. А ведь раньше отчаянно отнекивался и порывался самостоятельно добраться до дома».

Хотелось бы заглянуть в его черепную коробку и узнать: почему?

— Ты заплатил, — шепчет Чонвон, когда оказываются на маленькой площадке между этажами. — Я слепой, а не тупой. У меня стоит оповещение о снятии денег. Сообщение не пришло. Не делай так больше.

С упёртыми людьми надо либо играть в подчиняющегося, либо напирать обратно, если зарождается конфликт. Препирание пока что невинное, но в действительности за ним скрывается многое. Мало кто в здравом уме желает считаться обузой, тем более бывший спортсмен — у таких в крови «я сам».

— Буду.

— Я не прошу милостыню, — голос твёрдый, уверенный.

— А я и не даю.

Диалог заканчивает вместе со ступеньками. Миловидная девушка-ровесница после краткого объяснения предлагает пройти краткий курс по тому, как правильно работать с глиной и каков сам процесс. Ян продолжает крепко держать за ладонь, при этом увлечённо слушая, что говорит работница. Чонсон же глух на посторонние голоса.

На сегодня желание исполнено: Чонвону нужны чужие глаза, чтобы сотворить желаемое. И статься использованным им, на задворках сознания догадываясь, что согласился на данное предложение не из романтической симпатии, больно. Обидно до проклятой и давно знакомой горечи, но всё равно отчасти приятно.

А на что надеяться? Внешность не поможет, деньги тоже бессильны. Выражение «любовь слепа» отныне не воспринимается как дурацкая выдумка безумных мечтателей. Джей не скроет: внешность подготовила основу, а остальное по кусочкам склеило происходящее.

Время пролетает быстро, и Чонсон обнаруживает себя возле абсолютно счастливого младшего, чьи ладони испачканы в глине. Рука сама тянется к телефону, но глаза прикованы исключительно к нему — к тому, кто в сию секунду доволен до широкой улыбки и комментариев касательно мягкости глины, этих ощущений. Убрать звук и вспышку на камере, чтобы сделать фотографию — разумно, когда влюблённость заглушает попытки разума включить голову и осознать в полной мере возможную суровую правду.

Искренний, детский восторг. Глина под пальцами податливо мнётся, и Чонвон с наслаждением лепит что-то наподобие чашки, что вскоре превращается в непонятную массу. Слишком тонко, чтобы форма удержалась.

— Что ты собираешься сделать? — осторожно спрашивает и садится позади, кладя подбородок ему на плечо и глядя на промежуточный результат.

— Кружку или миску, чтобы потом закрасить её под морскую тематику. Будет красиво.

— Помочь?

— Нет, не надо, — и до того, как Чонсон собирается отстраниться и испытать болезненный укол, добавляет. — Сделай свою, может, сестра и для тебя что-нибудь раскрасит. Если хочешь.

«Если» и что после этого — удалить и не вспоминать.

***</p>

Чонсон поражён и почти убит. Фраза висит в воздухе густым облаком, а мелодия из радио на мгновение прекращается — наступает оглушающая тишина, которую нарушает лишь звук дыхания. Чонвон поворачивается к Джею, его милые острые колени — тоже.

Ян не подросток, а взрослый парень — мужчина, если быть точным. Он познал прелести отношений, занимался борьбой и знал, что означали подобные предложения и к чему могли привести. Не только секс, но случайных знакомых вряд ли безосновательно зовут к себе.

«Не хочешь зайти?», — в том-то и дело, что хочет. И перепады в настроении Чонвона обескураживают, вгоняют в ступор своими «да» или «нет».

— Если ты настаиваешь, — обольстительная улыбка адресована в никуда.

Покидать машину, чтобы направиться к чужому подъезду, странно. Чонсон внимательно следит за тем, как он аккуратно захлопывает пассажирскую дверь и сжимает-разжимает кулаки, видимо, собираясь с мыслями. Старший терпеливо выжидает несколько секунд, а после молча дотрагивается кончиками пальцев до тыльной стороны его ладони.

Бумажный пакет, висящий на чонвоном запястье, приятно шуршит. Сам того не ведая, начинает прислушиваться ко всем звукам и пытаться понять, как они воспринимаются Чонвоном, как их видит он.

И имеет ли всё ещё значение то, что не взял с собой трость? Неужели тоже думал о чём-то большем?

— Скажи мне, какая квартира, — поясняет, когда пальцы переплетаются. Реагировать вот так не нормально, когда имеется огромный опыт в отношениях позади — Чонвон не обязан чувствовать эту дрожь и тепло, потому ну не может быть.

Район тихий, во дворе ни души. Будто бы сама судьба благоволит, ведь никто не посмотрит косо, не зная, что один из них слеп. Но даже если рядом и находились бы люди, Пак без всякого стеснения сделал бы то же самое. Кому какое дело?

Неуклюже достаёт из кармана связку ключей и протягивает Джею. Степень доверия (пускай и вынужденная) высока. Или так приятно думать, занимаясь самообманом и замечая только то, что выгодно. Но при любом раскладе Чонсон рад: быть полезным ему, заботиться о нём.

— Первый этаж, двадцать первая.

Преодолеть пять ступенек, внимательно проследить за тем, как он открывает дверь, и оказаться внутри маленькой, но уютной квартиры. Это не хоромы Джейка с ремонтом последнего витка моды или студия Сонхуна, где минимализм — основа. Тут пахнет домом, теплом и немного духотой, наверное, из-за закрытых форточек. Обычное жилище необычного человека.

«Это полностью его территория», — думает Чонсон и раздевается, когда видит, насколько свободно младший проходит вглубь квартиры. Неудивительно, ведь знает здесь всё вдоль и поперёк. И чудится, что никакой слепоты нет в наличии — злая шутка.

Выпили коктейль по дороге обратно. Чонвонова чашка — произведение лишённого зрения человека — получилась красивее, чем то кривое убожество от Чонсона. Наверное, сестра Яна будет долго хохотать и предложит выбросить нечто напоминающее тарелку, дабы нет тратить впустую краску и время.

Обычная мебель, большой диван, перетянутый тёмно-синей тканью, плазменный телевизор на подставке. Возникает ощущение, словно посещал это место как минимум раз десять. Чонвон направляется на кухню, а Джей осматривается, пытаясь запомнить в мельчайших деталях каждую из фигурок кошек на верхней полке (кот обожает котов? — ну кто бы мог подумать) в количестве пяти штук, книги со времён студенчества, судя по корешкам, и маленьких рыбок в большом аквариуме.

Сколько лет живут такие рыбки? Мог ли он застать их, когда-то давно будучи зрячим? Сколько лет прошло с тех пор, как Чонвон утратил возможность пользоваться зрением?

— Ты возле аквариума?

— А? Да, я тут, — Чонсон промаргивается. — Классные рыбки.

Официально: его широкая улыбка и ямочки на щеках — то, отчего получаешь удовольствие. Внутри всё буквально тонет в нежности и обожании, и на мгновение Джей всерьёз задумывается, что это напоминает заражение вирусом. Также неожиданно проникает в организм, а потом ты резко обнаруживаешь температуру и слабость.

Чонвон делает два шага и оказывается совсем близко, присаживаясь на корточки. Упирается подбородком в стол и становится похожим на котёнка, который внимательно наблюдает за чем-то необычным. Интернет переполнен милыми видео, где в кошачьих глазах плещется восторг.

— Сестре нравится фиолетовая, — и как будто специально мимо проплывает сиренево-желтая, махнув безумно длинным и красивым хвостом (её подразумевал Чонвон или фиолетовая куда-то спряталась?). — А мне нравятся все, хотя я понятия не имею, как именно они выглядят.

— Ты всегда увлекался ими?

— М, — указательным пальцем дотрагивается до места, где только что проплыла золотистой расцветки. — Когда я лежал в больнице, со мной одной палате был доктор биологических наук. Он рассказывал про морских обитателей, даже сказки про рыб… Ты знал, что у многих народов мира рыбы в сказках волшебные? Глупо, конечно, ведь зрение они мне не вернут, — усмехается и удручённо качает головой.

Нет, не глупо. Люди отнекиваются от Бога, всяких сверхъестественных штучек, пока не приходят в отчаяние. И Чонсон до сих пор не в силах представить себе ситуацию, при которой сам станет незрячим. В полной мере предугадать собственную реакцию на приговор от врача нельзя.

«Мне очень жаль, но вы больше никогда не сумеете видеть».

— Это навсегда?