Чтобы найти своего единственного (1/2)

— …если честно, я представлял, что вампиры спят в гробницах, а не на мягких кроватях, — Чонин постепенно теряет рамки дозволенного в разговоре с Чаном.

— Ты издеваешься? — дело только в том, что Бан никогда этих рамок и не устанавливал.

Даже если и попытаться собрать все фразы Чонина и Чана в единую цепочку, они бы оба со стороны подумали, что это какой-то дружеский вечер. Будто бы Крис и Чонин уже долго не виделись, и их души уже давным давно друг другу известны. Каждая шутка сменяется новой.

— Торжественно клянусь — я не скажу тебе в пределах нашей комнаты ничего, кроме правды! Пообещай и мне не врать, Ян Чонин, — хотя, если честно, даже если Чан и смеялся, Чонин не понял — насколько он шутил в тот момент.

— Я клянусь, Бан Чан, из пони я всегда выбирал Эпплджек, поэтому, врать тебе не буду — не посмею предать свою честь, — Чан же загоготал после фразы Чонина.

Вероятнее всего, завтра, или послезавтра, на этой же шёлковой жемчужной простыне, Чонин продолжит страдать от боли в улыбке. Даже не здесь, а уже в тесном гареме, с одним матрасом в радиусе пары сантиметров от другого парня — Чонин сто процентов будет вспоминать об этом диалоге:

— Сколько тебе лет?

— Двадцать два, — по лицу Чана видно, как он пытается не смеяться.

— И давно тебе двадцать два? — Ян улыбается наступившему комфорту между ними двумя.

— Уже да, — и именно после этого, оба парня взрываются со смеху. — Давай дальше!

— Я знаю, кто ты… — выдерживает паузу Чонин, хотя, у самого губы со сдерживаемого смеху разорвутся.

— Скажи… Громко… Скажи… — хотя, от лица Чана самому лопнуть со смеху хочется.

— Вампир… — Чонин с показной громкостью вздыхает, и отпадает назад, сценически схватившись за сердце. Бан Чан не выдерживает, и смеётся.

Следующие пять минут парни отдышаться не могут от приятных коликов в животе. Рядом с ними стоят несколько пустых тарелок. А четырьмя часами ранее, тут было гораздо больше еды. Живот наполнен едой, а смех иголками колет желудок. Гусиные мурашки рассыпаются по всей коже. Кристофер затихает со смехом. Бан прикусывает нижнюю губу, Чонин какое-то время смеётся, и замолкает парой секунд погодя. Оба парня глупо смотрят друг на друга. Простые, весёлые разговоры с нескончаемым смехом, и тёплыми улыбками. От повелителя у Чана только название. Бан накрывает себя одеялом:

— Ты красиво улыбаешься. Не переставай это делать, ладно? — Чонин тщательно избегает настигнувшего его смущения.

Ян медлит с ответом. Смотрит на Чана, думает, сейчас он опять переведёт дело в шутку. Но нет, снова это. Снова эти ебучие переглядывания. Чонин порядком тысячи одного раза успел изучить глаза Чана. Серо-голубые. Если коснуться их глубины, можно замёрзнуть насмерть, но окунаясь телом — почувствовать неимоверное тепло. Чонин знает, что Чан не использует никаких сил, чтобы привлечь его к себе.

Но была бы у него такая способность — Чан бы прекрасно справился без магии. И Чонина это бесит. Ловить себя на мысли, что Чан… Нет, он даже нам не позволит узнать своих помыслов о Чане. Ян открывает рот, чтобы перевести тему:

— Спасибо, — быстро отвечает Ян. — А твоя штука с волком… Все так делают? И как это вообще выходит, если ты не оборотень? И… — Чан с терпеливой улыбкой кивает, дожидаясь, пока вопрос в голове Чонина вылупится. — Ты летаешь. Хёнджин телепортируется. Феликс гипнотизирует. Ты тоже умеешь делать всё это?

— Как я и сказал, — Чан поворачивается к младшему всем своим корпусом. — Каждому вампиру полагается своё животное обличие, как и сверхспособность. Верно подмечено — я могу сделать так.

Чан резко толкается с матраса, и оказывается в воздухе. Лежит в той же позе, только уже висит над Чонином, будто сверху есть матрас невидимый. Парение в воздухе длится недолго — Чан обратно приземляется на кровать.

— И… Сейчас ты закроешь глаза всего на миг. Договорились? — Чонин кивает, и прикрывает глаза.

Ян чувствует на бедре волчью лапу, и прерывистое дыхание волка, который высунув язык, верным хаски смотрит в глаза Чонина. Чонин улыбается, и жмурится ещё раз. Теперь, у его ног на животе уже лежит Бан Чан в своём вампирском обличии, и смотрит с таким же восхищённым взглядом, болтая ногами:

— Мы можем превратиться в своих зверьков только тогда, когда нас никто не видит. Ты отворачиваешься, или закрываешь глаза, знаешь? — Чонин кивает. — Сан, хранитель покоев — ястреб, стирает память людям. Моя младшая сестра Ханна — тигрица, принимает облик других людей, будь осторожен!

— Она — младшая? — любопытно переспрашивает Чонин. Чан с белоснежной улыбкой кивает парню, что Ян продолжает. — В гареме говорят, что она старшая.

— А-а… Ого. Резонно, — согласно кивает Чан, видимо, услышав это впервые. — Ханна в своё время предпочла расти дальше, а я заморозил свой возраст в двадцать два года. Я могу разморозить, и дорасти до её возраста, но как видишь — мне уже давно двадцать два. Пусть этой мелочи и двадцать девять, она для меня навсегда мелюзга. Так вот! — Чан прочищает горло, выпрямляет указательный палец, посмотрев на Чонина. — Мы не закончили! Хёнджин — змея, кобра что-ли… У них вся семья такая, змеиная, Йеджи тоже змея — гадюка. — «я не удивлён» — сдерживает в голове Чонин. — Она парализовывает людей взглядом. А её брат телепортируется в пределах одного помещения. Твой хранитель гарема — Сонхва, чёрный кот, читает мысли. Конечно, не завидую ему. — между делом, даёт оценку Чан, отведя взгляд. — Вас слишком много, голова лопнет, столько мыслей. — до Чонина сразу доходит, как Сонхва легко обнаружил его, когда забирал из дома. Ян мотает головой, пытаясь отогнать воспоминания. — Мой брат младший, Джисон — белка. У него даже щёчки такие же! И его способность… Проникать в чужие сны. Так что, если увидишь его во сне — он решил сам тебя навестить! А отец мой — филин, видит будущее. Моя мать — ласка, и её способность очень похожа на причуду Хёнджина. Она может телепортироваться в пространстве, то есть, захочет оказаться, к примеру-у… — Чан выдувает губы, смотря на потолок. Натыкаясь на взгляд Чонина, тот возвращается к сути дела. — В Пусане, и окажется в Пусане.

Одним лишь предложением Чан складывает воедино пазл в голове Чонина. Сонхва нашёл его, госпожа Бан его сюда отправила, а Сан расчищает за ним следы, в виде памяти семьи. Эта схема работает не только с Чонином, но Ян, как понимает, первый — кто этому противился. Чонин задумчиво отводит взгляд, но решает вдаться в эти мысли позже. Решает воспользоваться местом фаворита для новой информации:

— Когда вампиры используют свою способность, их глаза становятся красными? Почему твои глаза не стали такими, когда ты взлетел?

— Моя мама — обращённый вампир, — Чонин думает, что это и есть весь ответ. — Её обратили, когда она была беременна мной, на девятом месяце. Она стала вампиром ради меня, и решила всю свою судьбу. Я мог родиться слепым, но обращение в вампира «подлечило» моё зрение. — Бан имитирует пальцами кавычки. Чонин не скрывает во взгляде шока. — А пигмент остался, с рождения так. Видишь? — Чан снова взлетает, и показывает пальцами на свои глазные яблоки. Бан пару раз лавирует туда-сюда прямо над Чонином. Ян обескураженно кивает, глядя в серые глаза Чана над собой. — А так, да, ты прав. Ещё у вампиров глаза красные, когда они пьют, или чувствуют кровь. Банальщина, но этого не отнять — мы и правда похожи на оборотней.

— А Сонх… — Чан быстро понимает, о чём речь, и перебивает Чонина.

— У Сонхва глаза красные только тогда, когда он концентрируется на одном человеке — залезает к нему в голову, и читает уже больше, чем мысли, — Ян проникновенно кивает, не сводя взгляда с глаз Чана. — Вот, как-то так… — Бан неловко кивает своим словам, и сам не понимает, зачем он это сказал, но продолжает. — Ещё вопросы?

— Ам… — нет спору — от Чана он узнает больше, чем от Сынмина. — Ладно, расскажи мне… Сколько ты уже прожил веков?

— Я появился на свет тысячи восемьсот восемьдесят второго года. Два века, получается, — Чонин широко открывает рот. У Яна сейчас челюсть выпадет. — Да. Пережил человеческие войны, прятался с семьёй и в худших условиях, и общался с людьми, которым, так скажем, не нравилось то, что я вампир. Не знаю, что это, расизм, нацизм…

— Ксенофобия, — вспоминает слово Чонин. Чан щёлкает пальцами, кивнув. — И… Как… У тебя какая любимая эпоха из пережитых?

— Каждая, где меня не пытаются убить, — Чонин жалостливо вздыхает, опечалив брови. Бан легко откидывается назад, скрестив руки на затылке. — Это очень тяжело каждый раз. Даже зная, что меня не убьют. Мне хочется всего лишь любви, признания, дружбы. Люди меняются, молодые парни и девушки умирают годами. Но, правда, всё, чего я хочу — любви. Я не хочу власти, кровопролитий, очередных переездов. Спокойно лежать с кем-то вроде тебя, как сейчас. И чувствовать в начале платоническую, здоровую любовь, которая не кончится со смертью сосуда. Мне… Не хочется их менять постоянно, потому что того хочет матушка. Я хочу стабильности, с бессмертным, подобным мне. — Чонин прикусывает язык, не решается спросить о Феликсе. Ян кивает Чану. — И… Ой! Я так распелся о своих чувствах?

— Продолжай, — лишь кивает ему Чонин, выпрямив ладони на пальцах.

— Лучше ты расскажи, — Чан сгибает локоть под головой. Ян знает, что на следующий вопрос ответит половину правды. — Кто тебе нравится — девушки, парни?

— Я не знаю, — твёрдое «австралийские парни» звучит в голове Чонина, когда он смотрит на Чана. Хотя, гордость тяжёлым комом давит на язык Чонина. Да и вообще, понимал бы Чонин сам свои чувства, чтобы так легко отвечать на этот вопрос. — Мне вообще не нравится, когда меня прикасаются. — Чонин на секунду хочет осечься, и сказать что-то вроде «ты — исключение», но Ян сам не понимает это рвение, и отбрасывает эту идею. — Ни парни, ни девушки. Было, помню… В клубе мы были с Уёном, с моим другом. И одна девушка начала там лезть на меня. Мне было противно. А мой друг Уён, он… По парням. — на секунду, Чонин прикусывает язык о сказанном. И через ту же секунду вспоминает — да Уён хоть сам бы сейчас Чану распелся о своей ориентации, похлеще Чонина. — В том же клубе, он поцеловался с незнакомым парнем, и познакомил меня с его другом. Он начал лезть ко мне в штаны, в ту же ночь. Я вышел во двор клуба, и мне было так противно со всего этого. — Чонин следит за реакцией Чана. Тот учтиво кивает, даже не перебивает. — Хотелось отмыться от всех этих опечатков. И в жизни ни с кем не заводить сексуальных отношений. А до платонических… Я всегда один. Девочки в школе в меня влюбляются, но я стараюсь этого избежать. Мне комфортно лишь с Уёном, сложно мне даже дружить с кем-то ещё. А уж отношения… Я пытался с кем-то встречаться, чем я хуже? Помню, девушка у меня была, да, но когда дело у нас дошло до поцелуев… Тошнить хотелось, да и закончить побыстрее. Мне легко расставаться с ними, но начинать что-то новое… Сразу хочется, чтобы меня оставили в покое. — Чан ещё какое-то время ожидает слов от Чонина. — Как-то так. — Ян кивает в знак того, что закончил.

— У тебя избегающий тип привязанности, я тебя понял. — делает вывод Чан, сложив руки на груди. Чонин непонимающе зачёсывает шею. — Есть три типа привязанности. Тревожный, избегающий, и надёжный. Тревожные люди прилипают к своему партнёру, и воедино сливаются с ним. Ревнивые люди, приставучие, жуть. Думают, если им хоть каплю нужного им внимания не дали — их обязательно хотят бросить. — «Хёнджин» — ненароком пронеслось в голове Чонина. — Обладатели надёжного типа привязанности видят себя как отдельные, зрелые личности. Они спокойно чувствуют себя с собой, и с партнёром. А избегающий тип привязанности… Это ты. И это заметно. Всё хочешь сам, ничему не доверяешь, может, и хотел бы отношений, хотел бы пожелать партнёру лучшего, но как-то, знаешь, лучше я в стороне побуду, угу? — Ян кривит губы, кивнув. — Ну-у… — Чонин скрещивает руки за затылком. — А чего ты хочешь от жизни сейчас?

— Спокойствия, стабильности, доверия. В гареме надоело — все косо смотрят на меня, — Чан понимающе кивает, и Чонин стыдливо опускает глаза. — Прости, что гружу проблемами.

— Ой, да перестань, — слегка хлопает его по плечу Чан. Чонин презрительно глядит на его руку. Бан читает всё по глазам Яна, и мгновенно отдёргивает руку, как от кипятка. — Извини, я больше не буду тебя трогать.

— Всё нормально, — «нихрена не нормально, сделай это ещё раз». Чонин даже рад, что только Сонхва в гареме читает мысли. В следующий раз, проходя мимо него, ни в коем случае Чонин не будет думать о Чане. Попытается. Чувствуя повисшую в воздухе неловкость, Чонин выдаёт. — Ты… Подстраиваешься под каждого в гареме?

— Под тех, кого ко мне отправляют, — Чонин вспоминает брошенную насмех фразу о честности, и уже точно уверен, что это была не шутка. — Да. Хочу морально поддержать их, но обо мне мало спрашивают, как ты. И это даже приятно. — Чан с улыбкой ностальгии смотрит в потолок, и поворачивается к наблюдающему Чонину. — Твоя аура очень тёплая. — Чан поворачивается к нему всем корпусом.

— Вы и ауры чувствовать можете? — Чонин нервно мнёт простыню под пальцами.

— У вампиров все шесть чувств действуют лучше человеческих, без обид, — Бан вытягивает перед собой ладонь. — Находясь с людьми, уже по общению можно понять, что ты из себя представляешь. — Чан смотрит на пальцы Чонина, и тот их напрягает.

— Так и у людей работает, — пожимает плечами Ян, неровно улыбнувшись.

— А у вампиров — усиленно, я же говорю, — Чонин мгновенно меняет точку зрения, согласно кивнув. Ян оглядывается — всё будто ведёт к тому, чтобы они сейчас поцеловались. Чонин переводит взгляд, и судя по движению Чана вперёд — уверен, он думает точно также. — У людей ауры легко читаемы. Ауры состоят из общей личности, характера, вкусовых рецепторов, могут читаться неверно из-за настроения. Но у меня опыт наработан веками — уже и через настроение всё видно. Сравняется с дегустацией. У кого-то душа тяжёлая, и на «вкус». — Чан снова имитирует пальцами кавычки. — Как куски разбитого стекла, горького кофе. Проглотить кусок стекла, безусловно, я могу, а потом и морально откашляться кровью. На ощупь их души похожи на остриё металла. Потерпеть боль можно, но зачем? Обычно я пытаюсь держать таких на расстоянии от себя. Люди бы назвали это «не мой человек». Тяжело находиться с такими особями.

— И какая на вкус и ощупь моя душа? — Чан в этот момент действительно похож на своего зверька, весело дёрнув головой.

— Она… — тот будто и ожидал вопроса Чонина. Чан концентрируется на Чонине, и его лицо становится серьёзным. Тот мычит, сморщив брови пару секунд. — На ощупь она холодная, но удерживая в голове дольше — ты теплеешь, и таешь. И от этого приятно — ты вновь холодеешь, стоит от тебя отстраниться. Пытаешься замёрзнуть обратно, избегаешь меня, не понимаю, зачем. И к тому же, у тебя не получается. Ты вновь теплеешь. — Чонин чувствует, как его душа изнутри тает. — Это как обнимать холодного щеночка или лисёнка, и чувствовать, как он под тобой теплеет. — у Яна руки от смущения тяжелеют, и сердце внутри покалывает. — Мне непонятен вкус твоей души, но это что-то вроде… — Бан ненадолго отводит взгляд, согнув брови. — Печенья с шоколадной крошкой? Тает во рту, когда я пью горячее какао. Обмякает, когда я печенье макаю в чашку. — Чан расплывается в улыбке, пока говорит. — Даже по тому, как ты лежал на траве, говорил со мной, не зная, кто я — твоя аура… — Чан промычал, не закончив предложение, не отрывая взгляда от Чонина. — Она очень приятная.

Чонин чувствует, что краснеет. Щёки покалывает изнутри горячее чувство. Чан тепло смеётся с реакции младшего. Ян нерешительно произносит:

— И вампиры… Легко чувствуют побуждения других?

— Людей — да, истинные цели и чувства вампиров почувствовать трудно в их аурах. Требуется определенное время, чтобы прочитать разницу в душах вампиров, — Чонину нравится, как Чан отвечает гораздо больше, чем спрашивает Ян. Бан откидывается назад. Ненадолго.

В дверь доносится громкий звук. Чан напрягает спину. И Чонин тоже привстаёт. Но Чан рукой показывает назад, будто невербально приказав Чонину лечь обратно. Бан подходит к двери, Ян смущённо прикрывает половину лица под одеялом. И слышит из двери голос Феликса:

— Приветик, — от его грубости и неожиданности, Чонина передёргивает во всех уголках тела.

— Привет, — отвечает ему Чан, кивнув. — Что-то хотел? — Ян даже готов к тому, что его сейчас выгонят отсюда.

— Тебя увидеть, — у Чонина сейчас уши завянут от этого голоса. — И просто хотел сказать, что Хан скоро будет во дворце.

— О, правда? — Чан будто пропускает мимо ушей фразу Феликса. — Надо будет его встретить. Как-то мне отец не говорил… Так быстро?

— Да, вместе встретим, — у Феликса даже тон отличается от вчерашнего, когда тот Чонину что-то гипнотизировал. — Можно я зайду к тебе? Я соскучился…

— Я с Чонином, — отрезает Чан, и подбородком указывает на кровать.

— Это кто? — Чонин раздражённо закатывает глаза, прикрыв веки. Феликс слегка заглядывает за дверь. — Э… — Чонин неловко машет ему. У Феликса глаза в два шара превращаются. Ли быстро прячет голову за дверь. И думает, что его шипящий шёпот Чонин не слышит. — Серьёзно, он?!

— Да. Мой выбор осуждаешь? — Ян даже сам пугается, как у Чана брови хмурятся.

— Н-Нет, что ты! — сразу слышно, как и Феликс испугался. Чан стоит в пороге ещё какое-то время. — Просто сегодня наш… День…

— Феликс, я не забыл, но сейчас я хочу провести время с ним. Когда Хан приедет — свидимся, — Чан расслабляет плечи. Бан даже ответа не ждёт, как подходит к Чонину обратно. — Фу-уф… — Кристофер почти падает на кровать животом. Чонин чувствует себя невидимкой, когда Чан прикрывает глаза на своей подушке. Он чувствует взгляд Чонина на себе, и приоткрывает один глаз. — Всё нормально?

— Если тебе неудобно, я могу уйти, — потому что Чонину стало неудобно, и он уже ноги отводит в сторону.

— Что? — повышает голос, напрягнувшись, Чан. — Нет! — Бан мотает головой, и поворачивается к Чонину, встав на четвереньки. — Я наоборот хочу, чтобы ты остался здесь. Иначе я бы тебя выгнал, и к себе бы не потащил. Но… Если что, я отлучусь на какое-то время. Хотя-я… — Чан теперь всем телом двигается к Чонину. Искренними огоньками в его глазах можно камин зажечь. — Ты можешь пойти со мной, познакомишься с моим младшим. Он классный малый!

— Думаю, пока рано, — вежливо улыбается Чонин, слегка придвинувшись на кровать снова.

— Не рано! Всё равно его увидишь, — на мгновение поднимает брови Чан, зачесав голову. Тот почти касается своей пяткой ноги Чонина, но вовремя отдёргивается. — Но как знаешь… Моё дело предложить. Останешься тогда у меня, дождёшься?

— Хм, — от Чонина не укрывается этот жест, и он всецело поворачивается к Чану, который его внимательно слушает. Чонин тянет лодыжку к ступне Чана, и поддразнивает её в ответ. Крис опускает глаза, и широко улыбается. И парни начинают щекотливо играть пятками, дразня друг друга. — Да.

***</p>

— Хёнджин у себя? — Минхо явно напрягается при виде Феликса. Старается и на Йеджи даже не смотреть.

— Господин, — кланяется Минхо обоим. — Да, ему что-то передать? — Ли скрепляет руки на животе.

— Ликси? — выходит из своих покоев Хёнджин. Минхо чисто из показной формальности поклоняется Хёнджину. Хван сразу испуганно вздыхает, видя у Феликса отсутствие улыбки. — Эй… — Хёнджин проводит по щеке Феликса. Минхо краем глаза поглядывает на своего господина. — Что случилось?

— Можно к тебе? — Хёнджин кивает Феликсу, и, обхватив плечи вампира, заводит того к себе в покои.

Деревянная дверь закрывается. Сестра Хвана встаёт прямо около Минхо. Ли поглядывает вниз, на гарем. Из всех за этим следит лишь Сынмин. Ким переглядывается с Минхо, и тут же отворачивается, к своим делам. Ли обеспокоенно поглядывает на дверь. Слабо слышит Хёнджина и Феликса, но Йеджи мешает прислушаться. Рыжая первой завязывает разговор:

— Хан Джисон скоро будет здесь.

— Я знаю, — признаться для себя, Минхо избегает сближения с Хван Йеджи.

Опускает базовые фразы, без явного продолжения разговора. Формальность кирпичиком стоит на формальности — Хван только ради брата терпит его человеческую натуру. В голове Минхо осталась фраза Йеджи, которая даже сейчас эхом блуждает по стенкам разума Минхо. И красным флагом кричащая «не доверяй Хван Йеджи».

— …как ты его терпишь? Он же сосуд? — Минхо иногда думает, вовремя ли он оказался возле дверей Хёнджина, раз услышал этот разговор. Жаль, только, не услышал ответ своего господина, но более, чем уверен — какое-то дружеское отрицание. После которого Йеджи, приторно хихикнув, протянула. — М-да… Дело твоё, но ты знаешь, как я отношусь к людям.

Йеджи поглядывает на Минхо, явно прочувствовав эмоции раба. Минхо так в лоб спросить и хочется — «к чему это лицемерие?», да приходится терпеть. Спору нет, Йеджи красива — всегда одета с иголки, да ей достаточно взмахнуть своими шелковыми рыжими волосами — и парни в гареме кинут ей к ногам свои сердца. Минхо даже необязательно смотреть сейчас на Йеджи — всегда знает, как она одета. Песочный топ с неглубоким декольте, чёрная кофта, узкие брюки, и каблуки. И одна крупная серёжка золотистой змеи на левом ухе — крайне символически, думает Минхо. Йеджи открывает свои намазанные блеском губы в непрошенное продолжение разговора:

— Повелитель выгнал Феликса из своих покоев, — Минхо не один раз сравнивал Йеджи с её братом, и не было ни единого раза, когда Ли не нашёл бы в них сходство. Не только внешнее. Ещё и в такой же тяге к сплетням. — Он сейчас с Чонином.

— Чонином? — мгновенно откликается Минхо, и Йеджи кивает.

— Феликс хотел сообщить ему новость о брате, но… — «да бог с твоим Феликсом, с Чонином-то что?».

— Повелитель сказал, слово в слово, «я пока с Чонином, не заходи». — Минхо не любит Йеджи ещё и её манерой приукрасить. И ведь даже не поймёшь — что из её слов действительно является правдой.

— А как Чонин себя чувстует? — явно не этого вопроса от Минхо ожидала Йеджи.

— Да кому есть дело до этого сосуда, пусть сдохнет, — та дёргает затылком назад, звонко шевельнув серьгой. — Лучше скажи, как думаешь — у моего брата и Феликса что-то есть?

— Что-то есть — это что? — будь Йеджи его подругой, тот бы согласно кивнул, выдвинул бы свои обоснованные гипотезы, но Минхо притворяется глупым.

— Сам понимаешь, — хороший знак свернуть разговор.

— Ты должна знать своего брата, и своего господина лучше моего. — Ли отворачивается, а Йеджи многозначительно фыркает.

***</p>

— Что случилось, Ликси? Ты чем-то расстроен. Я могу приказать что-нибудь принести, — Феликс болезненно улыбается, и проходит вперёд. Хёнджин усаживает обоих на его кровать, Феликс неудобно ютится. — Ну, объясни же!

— Он с ним.

— С кем? — Хёнджин спрашивает это не потому что он не знает.

А потому что не хочется верить до конца в своё знание. Лучше приглушить свет, чем снова увидеть горечь в глазах Феликса. То и делает Хёнджин, щёлкнув пальцем. Свет мягко выключается, и включается кондиционер, который уже в темноте и не заметишь. Холодный воздух в темноте расслабляет Феликса. Но ответ напрягает Хёнджина:

— Чонин. Этот сосуд в его кровати.