Прошёл через лабиринт, (2/2)

— Эй-эй, не делай так! Смотри на меня, хорошо? — он хватает меня за лицо, и внимательно смотрит мне в глаза. У меня взгляд бегает. Хочу отстраниться, но не могу.

Никому не позволено говорить с повелителем в таком тоне, говорите? Уважать его, они здесь власть? А я что поделаю с тем, что меня сейчас вырубает? Да я даже сдерзить ему не могу! И Чан тоже этого точно не ожидал, его левая бровь до сих пор согнута в немом непонимании. Закатываю глаза, и падаю вперёд. Ёсан пытается меня удержать, но он опаздывает. Чувствую на себе чьи-то сильные руки. Обмякаю в чьих-то руках — тело покидает способность напрягаться. Все вокруг шокированно вздыхают в один глас. Открываю глаза, и вижу, что это Чан меня схватил. Ух ты. Нет сил ёрничать — получается подобие улыбки. У Чана тёплые руки, или лишь я их грею собой? Я шепчу:

— Крис.

— Ты что творишь?! — шипит сзади Хёнджин. — Сумасшедший!

— Юнхо, Минки! — те быстро оказываются у повелителя. — Вызовите врача ко мне в покои! Я отнесу его к себе! — Чан теперь вообще не улыбается, лишь в волнении кричит на приспешников. Его лицо закрывает мне свет. Глаза закатываются.

— Но повелитель… — непонятно, кто уже это произносит из них двоих.

— Делай, что говорю! — гаркает на них Чан, и меняет тон, обратившись ко мне. Последнее, что я вижу напоследок — его серые, и полные заботой глаза. Будто Чан смотрит на маленького щенка какого-то. — Давай, пойдём, Ян. — это последнее, что я слышу, прежде чем отключиться.

***</p>

Просыпаюсь я на чём-то мягком. Укутан большим, шёлковым одеялом. Здесь приятно пахнет золотом. Воском, свечами, и прожжёнными благовониями с ароматом пихты. Надо мной медсестра. Около кровати по обеим сторонам горят свечи. В когда-то кровавой ноздре ватный тампон. Больше не чувствую тяжести в носу. На лбу у меня мокрое полотенце. Смотрю вниз — на мне не моя полосатая туника. Я в серой кофте с капюшоном, и в свободных спортивных штанах. Это же худи…

— Он пришёл в сознание, господин, — после слов медсестры, ко мне подбегает Чан. Ничего не понимаю. Где я? Медсестра Наён садится около меня. — Как Вы чувствуете себя? Слабость имеется?

— М-м… — чувствую, как Чан выжидающе глядит на меня, но я не смотрю на него в ответ. — Я… Где? Что со мной случилось?

— Ты в покоях повелителя, — лекарша убирает полотенце с моего лба. — У тебя поднялось давление. Мы понижали давление, твой организм не привык к такому режиму дня. Это нормально для человеческого организма в первые дни, ты потом привыкнешь. Организм перестроится. Слабость — это нормально. Голова может кружиться. Кровь может идти из носа. Не перегружай себя, ешь в меру, и пей побольше воды, сбалансируй постельный режим. Можешь идти в гарем, я…

— Оставьте нас, — перебивает её Чан. — И таблетки оставь, Наён, ладно?

— Хорошо, повелитель, — Чан кивает медсестре, и та шуршит блистерами.

Она ставит их на столешницу около меня. Без задних мыслей выдавливаю оттуда таблетку, и мгновенно глотаю. Наён кланяется, скрестив руки на животе. Та оставляет нас вдвоём, закрыв дверь. Я смотрю вокруг себя. Внюхиваюсь в запах пихты в комнате. Одеяло тепло покрывает мои ноги. Смотрю на синие шторки, покрывающие кровать вокруг. Шторы прямо в цвет покрывала — синий, изумрудный цвет. Кровать большая, двухместная. И узоры не могу рассмотреть толком на одеяльце, и на шторах. Сам тяжелый тёмный цвет глаза мозолит, будто темнее здесь стало. Из-за штор так кажется, хотя в комнате свет ярко включён, и свечи горят. Вижу, что здесь окна смотрят именно на задний двор, а там и лес. Подошёл бы поближе рассмотреть, но мне пока лень. Здешнее одеяло не такое, как тонкая простыня в гареме, тут тепло и приятно. Чан неторопливо подходит ко мне, Бан присаживается у моих ног. Защищённо прижимаю колени к себе.

— Твоя кофта была в крови, Ян. Я отдал тебе свой худак, — смотрю на рукава — будто у Чана размер больше, чем мой, они неловко свисают у меня на руках. — Бля, я так за тебя перепугался, мало ли, упал бы на кафель. — я будто у друга сижу, а не у повелителя.

— Ты пил мою кровь из носа? — когда я задаю этот вопрос, Чан прыскает со смеху.

— Конечно, что за вопросы? Ты не знаешь, что вампиры — как акулы, с запаха крови сразу с ума сходят? Когда у девушек месячные, мы вообще им прокладки заменяем, не глупи уж, Чонин, — я сдерживаю в себе улыбку от его слов.

— Фу, — с моей реакции Чан же смеётся сам.

— Да-да, кровь я с твоей кофты слизал, без крови вообще жить не могу, можешь даже не стирать, Чонин, — пододвигается ко мне Крис.

— Всё, заткнись, — я не вовремя прикусываю язык. Чан улыбается. — Ой. Это самое… Извините, повелитель.

— Чего?! — как ошпаренный, отодвигается Чан. — Это точно ты говоришь? — я начинаю смеяться, откинув голову. — Ян Чонин, ещё и извинился? Ты не болен?! — он касается моего лба, и я застываю. Вздрогнув. Я задерживаю взгляд на глазах Чана. Серые, красивые. Чан широко улыбается, глядя мне в глаза. Тот прибирает волосы с моего лба. Чувствую тонкими пальцами прикосновения Чана. Замечаю его скользящий взгляд по моим губам, но он прочищает горло. Бан понижает голос. — Как ты себя чувствуешь, Чонин?

— Я не могу привыкнуть к этому режиму, повелитель, — я опускаю голову, поклонившись. Как-то даже мерзко это говорить. Надо, Чонин, потерпи, всё для твоего блага.

— Ян Чонин, — Чан поднимает меня за подбородок, чтобы я смотрел только на него. — Не нужно, правда. Мне приятно общаться с тобой без формальности. Без Вы, без «повелитель». — еле лицо Чана мне в темноте видно.

— Ну и слава богу, — Чан смеётся. Всё же, что-то здесь не так. Не может быть всё так просто. Поэтому, дополняю. — Или в кого вы верите, вампиры?

— В себя, Чонин, — тот издаёт усмешку, и убирает руку. Ложится около меня. — Ты можешь остаться здесь. Здесь мягче, чем в гареме спится.

— Какой повод, повел… Чан? — удивлённо отшатываюсь я.

— Ты не должен спать на полу, Чонин, — я сжимаю в руках покрывало. Чан же расслабленно ложится около меня, внимательно глядя мне в глаза. — Приходить сюда ты можешь даже в любое время. Я буду рад тебе, Чонин. Правда. Ты здесь настроишь режим, я хочу, чтобы легче тебе стало. И если они что-то скажут против — со мной дело иметь будут. Они боятся меня больше, тебе-ли не знать?

— Почему я? — напрягаю я руки. И только сейчас замечаю. Мы в одной кровати.

«Будешь вести себя умнее, Чонин, и Чан станет твоей собственностью».

— Ты нравишься мне, Чонин. Если не хочешь, я тебя не трону руками, ладно? Просто побудь здесь, мне с тобой рядом спокойнее, — такого мне ещё никто никогда не говорил. Бан говорит это так серьёзно, что мне даже боязно становится. — Чонин, я за тебя боюсь. В гареме тебя не любят. Ты смертен, с тобой многое может произойти. Или, конечно, как тебе комфортнее, я могу на полу поспать, как тебе лучше будет. Договорились?

Я гляжу в глаза Чана, и не могу даже слова проронить. Его серые глаза проникновенно смотрят на меня, будто и ожидают реакции. Он передвигает ногу, дёрнув головой. Укладывает руку под подбородком. Он говорит, я ему нравлюсь. Я в его ложе сплю, хотя, все на этаже ниже хотят быть здесь вместо меня. Да что уж там — я в его одежде лежу! Разве ли уже он в моей власти? Я же ничего не сделал. Он всего лишь красивый, обычный вампирёнок. В нём нет ничего такого, кроме этой заботливости, красоты, великодушия, несвойственного для вампиров. Чем я удостоился такой чести? Всё, что я делал — противоречил всем правилам, пытался убежать при нём же. Здесь выигрывает сильный, слабый гибнуть готов. Или убежать, как я. Но я мирюсь. Я нравлюсь сильнейшему вампиру — я под защитой.

А нравится ли этот вампир мне? Что плохого, если да? Нельзя мне ему до конца доверять. Страшно, очень страшно. Но его взгляд внушает мне доверие. Спокойствие, взаимное. «Я готов стать твоим другом». Я лишь сообщаю:

— Я хочу есть, и пить.

— К-Конечно! — вскакивает с кровати Чан. Лениво остаюсь на месте, таю под покрывалом. Чан смотрит мне в глаза. — А что ты сейчас хочешь? Рыбу, мясо, сладкое?

— Я хочу рамен. И воды, — Чан явно обескуражен от этого ответа, но он кивает, подойдя к дверям. Он сообщает об этом страже за дверью. Кивнув им, Чан снова подходит ко мне.

— Потом не спрашивай, почему из всех я выбрал тебя, — с такими словами Чан приземляется на кровать, стараясь, меня не трогать.

— Хах, ладно, — я скатываюсь по подушке назад. — А где твой Сан, хранитель покоев?

— Сан сейчас стирает память друзьям, и близким наложников, — я поднимаю брови, и отворачиваюсь. Чан дёргает меня за плечи, прилепившись ко мне сзади. — Ян! Прости, я… Блин, тебе это очень тяжело? — тот гладит меня по плечу. — Я могу попросить его не делать этого с твоими, если ты не хочешь, чтобы они забывали. — я молча смотрю на горящую свечу перед собой, пока не перестаю вздрагивать от рук Чана. Какие они у него приятные. Не хочу признаваться себе в этом, но мне становится даже легче дышать от его рук. — Ой! — Чан резко убирает руки, и я поворачиваюсь к нему. — Прости, тебе, наверное, не нравится, когда тебя трогают, ты мне это скажи, если что. — Чан правда взволнованно двигает шеей, пытаясь внимательнее разглядеть в моих глазах ответ.

— Всё нормально, — бормочу я. Уёну прямо сейчас стирают память обо мне. Быть может, он уже давным давно моё имя не помнит.

— Точно? В каких местах я могу тебя трогать? Ой! Я имею ввиду… — он выглядит, как влюблённый подросток, который запинается в словах. Влюблённый. — Ну, типа, вдруг тебе некомфортно, если что, ты мне скажи, ладно? Сразу. Или, так, решим на берегу — какие темы тебя триггерят?

— Я не хочу говорить и даже думать о прошлом, — честно отвечаю я, Чан учтиво кивает мне. — А что мы будем делать?

— А что ты хочешь? — меня бесит, что он перекладывает на меня ответственность. Но я хочу кое-что проверить.

— Посмотрим «Сумерки»? — резко выдаю я.

— Опровергну тебе все мифы о вампирах, — Чан улыбается, кивнув мне.

УЁН</p>

Чонин ничего мне не отвечает уже несколько дней. Дома его нет. Адрес дяди я еле как запомнил. Да и то, пришёл, а меня выгнали, говорить даже ничего не стали. Вот и сижу в баре этой деревушки. Хорошо, что сюда пускают несовершеннолетних, мне сейчас, как никогда, нужна капля алкоголя в организме. Бар, конечно, такой себе — маленький, свет здесь тошнотно оранжевый, музыка повторяется по второму кругу, ещё и пахнет палённой водкой, но о большем сейчас и мечтать не могу. Завтра в школу не хочу идти. Снова сидеть один, и слушать чужие разговоры вокруг меня? Нет хуже ада.

Наверное, ловлю минимум десять тревожных атак на дню. Постоянно пытаюсь дозвониться. Не взял с тридцать первого раза, может, возьмёт хотя бы с тридцать второго? И что делаю я сейчас? Конечно же, жалуюсь об этом бармену:

— Нет, это хреново будет, если он себя убил, и мне об этом не сказал. Ни его мудаки-родители не открывают, ни дядя ничего не говорит. Че за хрень? — ругаюсь я. — Он мой единственный друг, брат! Мы ведь… Эх!

Мне тяжело смотреть в дно стакана голубой лагуны. Слишком часто туплю в одну точку. Горечь напитка отзывается тошнотой в горле. Я буду пить, пока я не буду блевать. Горло защекочется, и меня головой потянет в унитаз. Бармен сочувстенно кивает мне, и за деревянную стойку возле меня присаживается ещё один посетитель. Мгновенно, всё внимание переходит к нему. Я продолжаю:

— Эй! Слушай меня! — щёлкаю я пальцами. — Ты! Это… Самое… Я, короче, что тут подумал…

— Виски с колой, — произносит незнакомец около меня.

— Ты тоже меня слушай! — я бью его по плечу. Мужичок в кепке около меня кивает мне. — Он у вампиров может быть, а? Красивый же, молодой, а они так всегда. Что Минхо, что соседка моя — Черён, они ж пропадают со связи! А меня заберут? Я ж тоже ничего такой! И мне парни нравятся! Нечестно! Чонину это не нравилось! Пусть меня туда заберут, мне-то они нравятся! Они ж секси!

— Да на кой хрен, братишка? — отвечает мне незнакомец, дядька среднего возраста. — У моего кента дочь пропала, кровососы украли! Не надо оно тебе, подумай… Ты на Пака Чимина похож, не губи себя.

— Да ну! — отмахиваюсь я. Это мне уже несколько раз говорили куча разных людей. — В полицию пойду вместо школы, похрен! На поиск подам! Бармен, ещё шот!

— С тебя хватит, — кто-то тяжело кладёт мне руку на плечо. Я поворачиваюсь, обиженно надув губы. Сразу чувствую запах ледяной мяты. От парня веет уличной прохладой — он одет в приличный чёрный костюм, и у него проколота губа. Парень холодно смотрит на меня. — Бармен, я оплачу всё за этого юношу.

— Ты кто?! — оборачиваюсь я на него.

Хотя, ладно, когда за меня платят, ещё и красивые парни с крашенными волосами… Обычно такое в клубах только бывает. У него красные прядки в чёрных волосах, тот строго смотрит мне в глаза. Разве тусят такие в деревнях, кроме старпёров?

— Уён, — я испуганно касаюсь спиной барной стойки.

— Откуда ты мое… — парень прикладывает к моим губам холодный палец с железным кольцом. Парень протягивает кредитку бармену, слышу звук оплаты.

— Ты совсем напился? Забыл братика? — парень обращается к бармену, проигнорировав вопрос. — Уж простите его, совсем меры не видит. Пойдём, мама обыскалась!

— Че… — тот выдёргивает меня из-за стола.

Он грубо тащит меня за собой на выход. Я ничего не понимаю, поэтому легко поддаюсь его рукам. И спрашиваю:

— Ты мой брат? Реально? Жалко, просто, ты вроде ничего такой… Хотя, неудивительно, в моём роду только такие и должны быть! — мы выходим на улицу, и тот опускает мои предплечья. Ненавижу деревенскую местность тем, что здесь всегда пиздецки холодно. Да и здесь темно, еле надейся на фонари уличные. Здесь нет ни души, кроме припаркованного мерседеса. Я начинаю прыгать на месте с холода, и дрожать. — В-В-В… Ты…

— Слушай, — вздыхает он. В свете уличного фонаря у бара я наконец могу разглядеть его лицо. Идеально-ровное, без единой морщинки, прыщика, или шрамика, или хотя бы волоска на подбородке. У него большие глаза красного оттенка. Его волосы блестят, красивые, ухоженные. Я открываю рот в осознании. — Отвезу тебя домой, ты перепил, в школу завтра…

— А тебе-то что? Ты вообще кто? Имя скажи! — кричу я на всю улицу. Не могу остановить свои слова. — А я может, не хочу домой! Хочу гулять! Напиться вусмерть! Ты мне никто даже, чтоб мне указывать! Я, это самое, имени даже твоего не знаю! — алкоголь совсем меня мутит.

— Называй меня Сан, — он вздыхает, и смотрит на мои попытки согреться. Тот кривит губы. — Ладно, не домой, так не домой. Залезай в машину.