Был ли я одурачен, (1/2)

Депрессивные подростки сбили себе режим. Им хорошо просыпаться в пять вечера. Дети хотят умереть. Они любят вампиров. Хотят исчезнуть до талого. Подставляют шею под клыки… Раздирают свои ключицы в кровь. Сонная артерия прокушена. Детишки больше не дышат. Клыки окроплены красным.

— Имя, — меня разбудили раньше остальных только чтобы отвести на этот ебанный медосмотр. Слабо до конца понимаю, что вокруг меня происходит. И лучше готов поверить в то, что сейчас я нахожусь в психиатрической больнице.

— Ян Чонин, — просыпаться в два часа дня было бы диким удовольствием, если бы я не заснул в пять утра.

Завели меня первым, Ёсан стоит за дверью. В чём-то мне его жалко - даже не столько же, сколько себя. Отвели на этот чёртов медосмотр. Если точнее, то в два часа дня, из-за попыток найти удобную позу на этой простыне на полу. Проснулся, и уже почувствовал себя хреново. Моё тело будто бы мяли порядком пятидесяти раз, и выкинули скомканным в сторонку. Тот странный разговор с Крисом-Чаном, злой Хёнджин, и пересечение с Минхо — мне правда было тяжело уснуть. Тело всё в красных следах вмятин. Матрац похож на прямоугольный камень. Не верю, что скажу это, но скучаю по дому. В кровати было мягче, чем здесь. Резкий запах спирта в кабинете врача меня тоже напрягает.

— Дата рождения — медицинский кабинет похож на кабинет психиатра.

— Восьмое февраля две тысячи первого года, — белые стены, затонированные окна, мятно-голубой свет, ударяющий в глаза.

— Рост, — молодая медсестра с чёрными волосами, и большими красными глазами, что-то записывает в свою тетрадку.

— Сто семьдесят один, — а ещё, тут мертвецки холодно. Жаловаться и смысла не вижу — это же чёртовы вампиры, их кровать это гробница. И за дверью стоит Сонхва, охраняет дверь.

— Разденьтесь, — медсестричка встаёт напротив меня. — Догола.

Кривлю губы. Она смотрит сквозь меня, словно и не живая совсем. Её низкий чёрный хвост меня в чём-то отпугивает. Вылезающие волосинки из-за хвоста — та будто и не спала совсем. Да и нужен ли сон вампирам? И синяки у неё под красными глазами больше, чем собственные веки. Читаю на бейджике имя Им Наён, пока снимаю с себя штаны. Хмурю брови. Что-то мне это напоминает. Мурашки холодной проволокой обвивают моё тело. Та касается своими резиновыми перчатками моего тела, и разворачивает. Наён проходится пальцами до поясницы, а затем, опускается на корточки. Им поднимается, и разворачивает меня к себе снова. Зубы стучат, как у кролика. Она достаёт из кармана маленький фонарик. Наён открывает мой рот, залезает большим пальцем мне за щеку.

— Не закрывайте рот, — Наён отходит к своему железному столику с приборами. Та распаковывает свою медицинскую металлическую ложку, и мгновенно касается ею моего языка. Откашливаюсь, сухая и холодная ложка неприятно давит на рвотный рефлекс. — Можно закрывать.

Я буквально готов задохнуться от мерзлоты. Даже не замечаю, как она сжимает мою руку, и берёт немного крови с пальца. От боли вздрагиваю. Мерзость. Голова со вчерашнего дня болит. Та собирает немного крови в капсулу. Я вздыхаю, скрипнув зубами. Смотрю на ранку на пальце.

— Болели ветрянкой или ангиной? — что вообще за алгоритм вопросов?

— И тем, и тем, — процеживаю я. — Можно уже одеться? — у меня давление сейчас понизится от этого света.

— Ведёте половую жизнь? — та безразлично закрывает капсулу с кровью, и проходит за стол.

— Нет, — восприму её молчание за «да». Быстро одеваюсь.

— Врождённые патологии есть?

— Нет у меня ничего, — в худи даже теплее стало.

— Кто вы по сексуальной ориентации? — она ещё и ответы мои записывает в большую тетрадь!

— Можно я уже пойду? — и к чему вообще эти вопросы? Она даже это записывает, а затем бесстрастно поднимает на меня голову.

— Какие у вас отношения с родителями? Они задавались вопросом о вашем отсутствии половой жизни? — я закатываю глаза, и раздражительно вздыхаю.

— Прекрасные отношения! — повышаю я тон. — Вы же меня из-за них в этот дурдом впихнули, забываетесь? — она и это записывает. Я хмурю брови, и вскакиваю с койки.

— Вас часто посещают навязчивые мысли о суициде? Приступы агрессии? — она даже не старается делать вид, что ей интересны мои ответы.

— Только в этом кабинете, — пусть это и запишет. Так она и делает.

— Можете идти на завтрак, — ну, наконец-то!

***</p>

Да и кормят здесь не сытно. Завтрак нам дают на целый день, остальное дают вовремя. На завтрак был гранат. Благо, дали право выбора между чёрным чаем и водой. Сейчас обед, едим какой-то томатный суп с мидиями. Крепко разбавленный чай горчит. Ягодки граната хрустят у меня под зубами, а по рукам стекает гранатовый сок. Если они так хотели сымитировать из нас вампиров, то вышло плохо.

Как раз в это время здесь шумно. И кажется, что гарем не гробница, а здесь такие же люди, как и я. Я сижу над подушкой вместе с Сынмином, и Ёсаном. Сонхва внимательно поглядывает на нашу троицу, бережливо стоя у двери. Как я понимаю, он хранитель гарема. Остальные тоже сидят маленькими кружочками вокруг своих коек. Кто успел кому довериться, видимо, друзей и круг общения здесь нужно находить. Потому что на противоположной стороне от нас вижу девушек, пусто глядящих вперёд себя. Они сидят в тени совершенно одни, прибившись к стенке, словно смотрят кино. Вот, например — красивая черноволосая девушка, но взгляд у неё совсем потускнел. Да и её длинные чёрные волосы растрепались до ужаса. Мыла ли она их вообще? Сидит в белой длинной сорочке. Её будто никто не замечает — даже не ест, сидит в правом углу, далеко от других девушек. Скулы у неё совсем впали. Вижу некоторых таких же парней на нашей стороне. Их у нас двое. Оба сидят по разные стороны, с разных краёв наших коек. Они безразлично глядят в пустую точку. И выглядят они как отшельники, не от мира сего. Даже если рассматривать траекторию их взгляда — я и не пойму, куда они смотрят. Зрелище пугающее. Сынмин поворачивается туда же, куда смотрю и я. Ким отвечает:

— Некоторые рабы и рабыни пережили наихудшие события в своей прошлой жизни.

— Прошлой жизни? — смотрю я в глаза Сынмину, и он кивает.

— Так мы называем нашу жизнь до гарема, — мне не нравится его ответ, но он продолжает. — Так вот, я не докончил. По желанию, можно попросить Сана стереть тебе воспоминания. А Сан стёр им память об их ужасных событиях в жизни. Иногда бывает так, что тебе нечего вспомнить хорошего совсем. Поэтому, их сознание сейчас совсем опустошено. — я с сочувствием ещё раз кидаю взгляд на ту самую девушку. Свет наполовину освещает то, как она обнимает колени, сидя в своей сорочке. Даже боюсь представить, насколько было ужасным её прошлое.

— А кто такой Сан? — некстати спрашивает Кан.

— Сан — хранитель покоев Чана, его раб, и покорный слуга, — Ким объясняет это с таким энтузиазмом, что хочется слушать дольше. — Чхве Сан стирает память родственникам и друзьям прибывших рабов и рабынь. Он вместе с госпожой Ёндже и Каном Сонхва втроём подбирают, и забирают рабов и рабынь в этот гарем…

У меня морщатся брови, и дальше я не слушаю. Воспоминания о вчерашнем вечере, и о дяде неприятно ударяют в голову. Та синеволосая девушка при лунном свете угрожала моему дяде. А Сан… Стёр память дяде обо мне. Этот Сонхва, сейчас стоящий у дверей гарема, спокойно стоял и тогда, около нас с дядей. Сонхва, будто угадав ход моих мыслей, презрительно смотрит мне в глаза тоже. У меня просыпается гнев к вампирам. Я не хотел себе такую судьбу.

К нам спускается Минхо со своей порцией. Гнев немного утихает. Сынмин удивлённо глядит на него, застыв с ложкой над тарелкой. Все вокруг нас на него поворачиваются, но снова приступают к своей трапезе. Ли присаживается около меня, и объясняется:

— Хёнджин меня бесит, — я киваю ему. Если честно, я даже рад его видеть. — Много обо мне в школе говорят?

— Думают, что ты попал к вампирам. В принципе, они правы, — Минхо опускает уголки губ вниз, кивнув.

— Вы знакомы? — Ёсан опустошает тарелку своего супа.

— Из одной школы, — объясняет Минхо, прикусив горбушку хлеба над супом.

Всматриваюсь в лицо Минхо — он похудел. Глаза будто стали больше, чем были раньше. Его скулы красиво выделяются костями на фоне остальной белоснежной кожи. Лавандовая кофта, и те же песочные штаны удобно сидят на нём. Минхо вытирает пальцем нижнюю пухлую губу от томата. Разглядываю его, и не могу не спросить:

— Ты тоже вампир?

— Нет, — удивляется он, дёрнув шеей назад. — Почему ты так подумал?

— Я уже не знаю, что думать. У меня много вопросов, — оправдываюсь я, глупо улыбнувшись. Минхо понимающе кивает.

— Слуги могут быть и людьми. Обратить может только Чан, — лишь говорит Минхо, вздохнув.

— Погоди… Ты слуга Хёнджина?! Кха… Кх… — давлюсь я водой. Захлёбываюсь, аж в горле больно. Ёсан стучит мне по спине.

— Сам в шоке. Но лучше меня не называть так, это бесит. Он просто… Взял меня с собой в покои фаворитов? Между нами ничего не поменялось, кроме того, что я теперь хожу ему за едой, передаю последние сплетни, помогаю там, — глотает свои последние ягодки граната Минхо. — Но… Хёнджина не Чан обратил. Он урожденный вампир.

— Я слышал, — вступает в разговор Сынмин. — Они с сестрой в гареме. Йеджи её зовут.