Часть 3 (1/2)
Утро начинается просто чудесно, а такое бывает довольно редко.
То, что он вчера открыл Мину частичку своего личного, явно пошло на пользу. Перед ним более не нужно скрывать, как перед многими, что его семья — и не семья вовсе, а просто биологические родители, от которых Джин, когда перестанет быть напрямую зависимым, собирается отказаться и никогда не пересекаться. Однако сейчас появился прекрасный шанс уйти от них раньше. Осталось лишь проверить: так ли этот шанс безопасен, как он себе навыдумывал.
На мягком обширном диване очень сладко спалось. Хван никогда так хорошо не высыпался. Тут даже лучше, чем на кровати Хёнджина. Одеяло тёплое, и босые ножки не боятся под ним никакого холода. Ткань постельного белья так приятно пахнет и ощущается на коже, что омега готов мурчать от непривычного чувства удовлетворения. Одежда Сынмина — белые майка и шорты — тоже по-другому воспринимается телом. Она намного качественнее и удобнее, чем его. Отпадает любое желание вставать с уютной импровизированной постели. Мягкую большую подушку хочется обнять и уткнуться туда носом, вдыхая свежий цветочный аромат кондиционера.
У Кима дома в принципе свежий воздух, как успел заметить Джин. Не такой, как на улице, совсем не холодный. У него своеобразная свежесть, которая придаёт атмосфере лёгкости. Это правда потрясающе, как думает Хван, учитывая то, каким был климат в его жилье с родителями. Тут не нужно заботиться о соблюдении полнейшей тишины, не нужно красться на цыпочках каждый раз, когда хочешь куда-то отойти, не гложат мысли о том, что будет, если отец или папа резко вспомнят о его существовании. После своего дома это место — глоток кристаллически чистой минеральной воды после недельной прогулки по сухой безжизненной пустыне.
Хёнджин пугается сам себя. Нет, уже как-то слишком. Ему не должно быть так комфортно, пока в одном с ним помещении находится потенциальная угроза — мало того, что посторонний, так ещё и альфа. Каким бы благородным и отзывчивым не казался Мин, он не может ему доверять до конца. Люди — не те существа, на кого можно расчитывать. Это рискованно и опрометчиво, жизнь уже дала все причины, почему такие выводы верны, хоть и до невозможности горьки.
***</p>
Сынмин практически не спал, ограничась жалким часом, чтобы было проще растащить по полочкам бардак в голове. Всё слишком давило: в планы не входило подбирать на улице травмированного подростка, совершенно не настроенного на дружеские отношения, так ещё и придумывать различные варианты, почему вдруг его горячо любимый крысёнок пропал. Дело не в том, что Киму не нравится или как-либо мешает Джин. Мальчик сносный, но слишком впечатлительный и расстроенный обстоятельствами, а из него психолог, как из крысы шапка.
О Всевышний, только сейчас таких сравнений мне не хватало!
Вроде бы в мыслях разработался план, который обречён на хороший результат. Хороший только для Мина. Всё сейчас может быть положительно только него, а вот состояние Хвана будет зависеть исключительно от дальнейших действий мужчины — единственное ясно, на правильной ноте всё не закончится, но можно эту мелодию сделать более плавной, без истерик и лишних переживаний. Ситуация начинает походить на шахматную доску. Если Сынмин сделает неверный шаг, то в первую очередь навредит Хёнджину. И это порядком подбешивает, ведь... Какого чёрта он вообще заботится о каком-то чужом человеке, которого встретил меньше дня назад? Он о родственниках своих так не печётся, что были с ним на протяжении жизни, а тут на тебе — подросток с изломом в жизни, каких на свете миллионы. Но Ким взял на себя ответственность, пригласив его домой, поэтому теперь некуда деваться.
План заключался в том, что Мин — очень тихо, потому что он не знает, какой порог звука должен превысить, чтобы разбудить парня в соседней комнате — должен вынести коробку на мусорку, а завтра сказать Джину, что его знакомый сам рано утром заехал к нему по пути на работу и забрал крысёныша. Очень некрасиво, очень подло, но Сынмин не может сказать Хвану о том, что все слезливые надежды были напрасны. Хёнджин вправе знать о том, что его друга больше нет в живых, но Ким, вспоминая, с каким трепетным чувством тот упоминал своего зверька, не хочет ещё больше кромсать психику бедолаги, а тем более впутывать себя в лишние проблемы. Больше уже некуда.
Мин эгоист. Всегда таким был и не собирается меняться. Сам у себя в приоритете, делает то, что выгоднее ему. А ему будет лучше, если его не настигнет посторонний траур, поэтому делает так, чтобы этого не случилось. С такими утешающими оправданиями собственных действий, вместо того, чтобы ненавидеть, Сынмин безжалостно швыряет коробку в мусорный бак.
***</p>
Пол, на удивление, больше греет, чем холодит джиновы ступни. Он отдаёт предпочтение другому и решает потом прибрать здесь всё, потому что ему неимоверно сильно жмёт под сердцем. Нильсу должно стать лучше... Нет, ему точно стало, парень уверен! Старший говорил, что животные выживают после падений с высоток, значит, и с его малышом всё хорошо. С такими мыслями Хван тихо из-за привычки не шуметь подходит к двери в спальню. Он стучится, а потом только жалеет об этом: не факт, что альфа ещё проснулся. Не очень круто будить человека в заслуженный выходной, но Нильс...
Все опасения отметаются, когда по ту сторону раздаётся сдержанное «входи».
— Ну что, ему лучше? — воодушевлением полон голос Хёнджина, но рот приоткрывается удивлённо, а глаза покрываются мутной плёнкой вопросов, стóит увидеть пустующий стол.
— Не паникуй. Сядь и слушай, — чётко командует Ким и скрывает за равнодушием то, что на самом деле жутко нервничает.
Джин и слова не хочет ни слышать, ни принимать, ни тем более прислушиваться к чему-либо — если он сию минуту не увидит своего мирно спящего крошку, то даст протест альфе и хорошенько вдарит этому наглому мужлану, который опять пытается им помыкать с помощью своего якобы врождённого доминирования. В данный момент оно не сработает, потому что естество Хвана силится защитить того, кто ему дорог. Омежья природа слишком недовольствует и с помощью своего неменьшего могущества не позволит парню принять верх над собой. Она словно шепчет у плеча о том, как это вражеское существо завоет, когда Хёнджин беспощадно вопьётся пальцами в глаза или вцепится клыками в слабое место на шее, как приятно станет разливаться по венам и артериям сладость от чужой пролитой крови. Рассудок мутнеет с каждой секундой, вот-вот и зверь покажет себя.
Джин стоит на месте всё это время, устрашающе прожигая дыру в груди Мина своими выразительными чёрными глазами. Внутренние предчувствия вопят об осторожности, о боевой позиции, и Сынмин понимает, почему: между приоткрытыми губами виднеются прорезавшиеся клычки. Маленькие, но достаточно опасные, если ими уметь пользоваться, и Ким категорически не желает знать способности Хвана в сражении.
— Так, держи себя в руках! Ничего не произошло, ты ещё ничего не знаешь, — выкручивается, как может — ситуация пошла не по плану. — Я расскажу всё, просто послушай.
В воздухе царит нагнетание, мрачная пыль враждебности оседает плотным слоем на лёгких, медленно отравляя. Словно старой и оттого прочной бечёвкой связаны руки: у Мина от страха совершить тот самый решающий шаг, у Хёнджина от остатков здравого рассудка. Второй метко целится невидимыми молниями, теряя с большой скоростью самообладание, но неровно шагает к кровати и опускается так весомо, что доски под ним скрипят. Движения дёрганые, презрение даже не скрывается, уши красные аж до кончиков. Радужка пока не краснеет и дьявольские рога с хвостом не растут, как неудачно шутит про себя Сынмин, и на том «спасибо» помощи Всевышнего — иначе он не может представить, почему ещё не удушен Джином с таким бешеным напором агрессии.
Надо было оставить грызуна и отдать ему лично в руки, — беснуется голос с левого плеча. — Поплакал бы лишний раз, ничего страшного. Но нет, теперь нужно ещё успокаивать истерику, как няньке.
— Всё в порядке с твоей крысой. Утром я звонил знакомому, о котором говорил. Он сказал, что не стóит отдавать это дело сразу в клинику, пока сам не разберётся. Ну, приехал, осмотрел Нильса — решил всё-таки отвезти в ветеринарку. Вынес вердикт, что состояние не из лучших, но поправимое, — несёт абсолютную ложь Ким, чувствуя, как она едко и мразно втирается в кости. — Пока что он будет находиться под его присмотром минимум неделю, а что потом — всё зависит от состояния. Доволен? Больше не хочешь проткнуть меня ближайшим острым предметом, который под руку попадётся?
— Почему меня не разбудил? — нормальные вопросы выветрились из головы вместе с необоснованно возникшей злобой.
— Очень логично. Вчера рассказал о том, как родители тебя тиранят, что ты не можешь в спокойствии поспать и поесть, а сегодня мне нужно было поднять тебя ни свет ни заря для дела, которое было вполне решимо и без твоего вмешательства? — прикрывается Мин манипуляцией, вызывающей чувство вины, понимая, что сам должен испытывать её за ни в чём невиновного Хвана.
— Но это ведь мой малыш, моё дело тоже... — растерянно и с надломом звучит Хёнджин. — Даже не увидел перед тем, как его забрали...
Тупая боль отчего-то притаивается в сердце, заставляя его пускать в грудную клетку электрические заряды через каждый удар. Ещё и мысли какие-то слишком совестливые занимают пространство в черепной коробке. Ощущается паршиво и неправильно, ведь Сынмин не должен волноваться, по сути, за никого. Так и есть, Джин — никто. Просто человек, единица из той обычной, неинтересной массы. Проблемный капризный тинэйджер, может, немного и выделяющийся своей внешностью, но визуал — понятие, роли не играющее. Столько красивых людей в мире, тот же Феликс, к примеру. Необделённый привлекательным очарованием, милый омега, перед ногами которого сотрудники всего их отдела штабелем валяются. Но не Ким. Красавчик, всеми любимый и добрый, так навязчиво желающий выделить себе хотя бы малую часть внимания, для него пустое место. Как и все родственники, коллеги и соседи, знакомые и незнакомые. Человечество в целом, кроме Криса, что был исключением из устоявшейся нормы — поддержкой и другом вот уже долгие годы.
Ладонь Мина находит чужую кисть и накрывает сверху. До чего же банальный и дурацкий жест, но другим, вроде бы, помогает — а Ким давно уже попросил Чана так не делать никогда. Он будто видит, как собственная рука своей отрицательной энергетикой, воплощающейся в чёрную дымку, травит прикосновением чистую и светлую кожу младшего. Но тот, видимо, не против, раз не отнимает ладони. Ещё и смотрит так подавлено, расстроенно. Сынмину бы точно было жаль, если бы этот омега некоторое время назад не продумывал, каким способом поизощрённее вскрыть ему брюхо.
— Можешь спрашивать у знакомого хоть один раз в день, в каком состоянии Нильс? — уже из последних сил спрашивает Хван.
— Могу, — отзывается ему такой же уставший Мин. — Мы всё равно не поможем тем, что будем тут вместе оплакивать его. Пойдём позавтракаем, а потом займёмся делами на сегодня.