Часть 2 (1/2)
— Ох, опять идти в больницу к этой девчонке.
Воздух сперт, думы тяжелы, а ноги все равно идут. Вокруг него опять каша из лиц, различать которые он пока не в настроении. Посторонний в голове негодует.
«Идти не тебе, а мне.»</p>
Звон вилок и бокалов. Что за извращенцы по утрам будут идти в ресторан с видом на лежбище огромных неразумных пришельцев? Парочка все-таки имелась. Дзецубо — один из них.
— Да знаю я, Блэкки, может не напоминать, — вздыхает красноглазый, вставая из-за стола. Сонный официант, стоящий рядом, на него косится. Че зенки вылупил, урод? Возможно, не стоило так громко говорить с самим собой? Вампир не придает жесту официанта значения («все не без греха. А некоторые и не без шизофрении») и широко улыбается.
На улице холодно, а на нем лишь рубашка в клетку, толстовка и джинсы. Человеческие руки потряхивает. От холода?
«Меняться местами» всегда быстро, хоть и не сказать, что приятно. Уильяму. Король Отчаяния-то перемены и вовсе не замечает. Он давно перестал чувствовать и боль, о каком неудобстве говорить, когда чувствуешь, как душа выходит из тела? Чужого, но все же. Дзецубо лишь смеется над недовольным лицом Макбета. А тот быстро смахивает челку на лоб и выцепляет из кармана сложенные очки.
«Ты ничего не понимаешь в моде, Блэкки.»</p>
— Зато я понимаю, как не выглядеть так, словно твою голову переехал бульдозер.
И вампир снова смеется. Точнее, это похоже на истеричные смешки, хотя кто будет в этом разбираться. Человечишка боится его, большинство времени молчит и не дергается, но с каждым днем все нахальнее. Будто прощупывает границу, до которой ему можно возражать. Дзецубо понимает. Закрывает рубиновые глаза и улыбается. Пусть говорит, пока может.
Он и Мэри — эталон того, что люди называют «любовью», «заботой друг о друге». Смотреть на них противно. А может, и интересно.
Как бы то ни было, даже Дзецу удивляется настойчивости, с которой ее посещает Блэк. Каждый день. А-то и по-нескольку раз. Проводит с ней почти все время, что свободен от Короля, и как? Они просто болтают! Ни о чем! Что за… глупости? Вампир фыркает и отворачивается. Он уж лучше подремлет, пока эти двое будут нежиться, как идиоты
Спустя пару часов тот снова овладевает телом. Шляется не пойми где, всматривается в мрачное небо и непомерно много вздыхает. Временами оболочку еще ломит, отчего конечности трясутся только сильнее, Король подвергается вспышкам агрессии, паники или безудержного смеха. Нервное! Чуть-чуть устал. Тому, кто жил тысячи лет, не зазорно немного уставать, не так ли?
Николь выходит из магазина, нагруженная пакетами. Зарплата — о да, именно то, чему радуются все взрослые люди. Николь не радуется. Ей все равно. Но наесться всякой дряни ей это сегодня не помешает.
Пока та идет к дому, появляются мысли, что одной идти стало скучно. Неуютно. Тяжело. Лео уже месяц как уехал. Теперь даже помочь с полками в ванной некому. Все шампуни и лекарства уже неделю стоят на полу.
Но ничего не поделаешь. Может быть, ей уже давно надо было самой придумать, как чинить то, что у нее ломается. «Адаптируйся» — так всегда говорила мать. — «Время не стоит на месте. Все рано или поздно уходит».
А может, и не она это говорила. Девушка смутно помнит, что было до того, как она попала в Салем.
В комнате мерцают разноцветные огоньки. Под потолком висит гирлянда. Она уж и не помнит, где купила эти провода. Возможно, вовсе не она и покупала. За окном еще светло, хоть и скоро потемнеет. Наступают холода и солнце все тусклее, на небо наползают облака. Зимой, наверно, вообще ничего видно не будет.
Если бы когда-то Дзецу сказали, что он запомнит место, в котором оказался по ошибке и хрен пойми как, тот бы пожал плечами. Он много всего помнит. А вот если бы ему сказали, что он будет ходить по городу, разыскивая ту самую пятнадцатиэтажку…что ж, вот это уже неожиданность. Но рубеллитовый взор до сих пор скачет по домам. И находит. У Короля сегодня прекрасное настроение.
С кровати падает телефон. Кошка запрыгнула, скинула — ничего, этому старику хуже не сделается. Со всей своей непривязанностью к настоящему Николь ценит только его — этот поцарапанный многолетний мобильник, прошедший с ней огонь, воду и медные трубы. Забавно, что ценит, но и с ним не бережливая. Гаджет остается лежать на полу.
Все то первое время, что русоволосая была здесь, она убиралась. Первой жертвой пала съемная квартира, в которой она отдраила все настолько, насколько это было возможно. Далее в ход пошла тяжелая артеллерия — ее этаж. Самый последний, пятнадцатый. Море пыли, окурков, банок, оберток, закрашенные и перекрашенные граффити стены, так, что теперь и не узнаешь, каким цвет под ними был изначально, сломанная оконная рама, выдранные на окнах решетки и разбитое стекло. Это лишь часть из того, с чем пришлось столкнуться девушке. И, наверняка, такое творилось на каждом этаже. Везде свой оригинальный срач и хаос. Порядок она навела только у себя.
Не то, что бы любовь убираться у нее была невероятная, бесконечная. Просто уборка была самым простым и полезным способом отвлечься от мыслей. Не самая приятная работа ее расслабляла, дарила умиротворение. В голове образовывалась блаженная пустота, становилось легко…Для внутреннего спокойствия нужна внешняя суета. С появлением работы стало еще лучше. Мия забалтывала, вечно о чем-нибудь бормотала, как радио на фоне — тоже приятно. Николь любила свою работу.
Блондин поднимается по ступеням, не отводя взгляда от пола. Решил прогуляться, не пользоваться лифтом, изучить внутренности этого дома, раз у что-то его сюда привело. Да и раньше он подобного не делал - не утруждал себя вхождением в дом, сразу оказываясь на крыше. Ступеньки мелькают под черными кедами. Раз, два…семь, восемь…двадцать, двадцать пять. Все грязные. Под подошвами хрустит стекло, валяются иглы. Ну что, рады, люди, новой иноземной дури?
Как-то Фемт распылил над южной частью города одну интересную штуку с веселым эффектом. Люди в прямом смысле превращались в свиней. Не внешне, а поведенчески — такой уж был наркотик, и Дараку чуть не сдох со смеха, наблюдая, как многолюдная толпа визжит, хрюкает и начинает жрать все, до чего дотянется. Хоть руку рядом стоящего ребенка, хоть фонарный столб. Отчаянию сейчас тоже смешно, но лицо по-прежнему безучастное. Тридцать, тридцать три…
С появлением другого мира и количество всего опасного, запрещенного, смертельного возросло. От того в каждом темном переулке можно было встретить каких-нибудь фриков, обдолбавшихся и теперь валяющихся в мусорном баке. Таких убивать даже жалко. Руки пачкать не хочется.
Он поднимается наверх, думая, что уже совсем растерял остатки гордости. Она была у тебя? Усмехается. С чего его вообще потянуло сюда сейчас? Решил возомнить себя человеком?
Грязь под ногами истощается, на удивление. Король перешагивает последнюю ступеньку и видит, что полы на этом этаже чисты. Бровь с какой-то долей сомнения и сарказма изгибается, пока он оглядывает помещение.
Стены — почти затерты до дыр в бетоне. Даже это не помогло полностью избавиться от грязи и рисунков. Пол с треснувшей плиткой то тут, то там радовал взгляд пятнами гари от бычков, костров, плевков какой-то кислоты. Выбитое стекло вынуто из окна, а само оно закрыто какой-то тканью. Кто-то явно постарался, пытаясь придать этому месту более приличный вид.
Дзецубо оскаливается шире, грудную клетку сдавливает болью и он до последнего сжимает губы, чтобы не засмеяться.
Наводить порядок? Тут? В этом городе?! Даже попытку этого можно приравнять к богохульству и осквернению местного культа хаоса и грязи! Это же так бесполезно. Кто вообще этим занимался? Кому настолько не жаль своего драгоценного времени? Как же жалко это выглядит…
Следующими на чуткий взор попадают несколько пустых кошачьих мисок перед одной из дверей. Они выглядят слишком новыми и чистыми, выбивающимися из общей картины разрухи. Они будто сами глядят на него и радуются.
Из плотно сомкнутого рта выбивается первый смешок. Не удержался. Дзецубо начинает хохотать так, что закидывает голову и хватается за живот. О Боже, Боже! Люди столько сил прикладывают, чтобы не видеть очевидного! Они думают, это их спасет! Разве непонятно, насколько это смехотворно?
Пару слезинок стекает по щекам, вампир вздрагивает и медленно успокаивается, стирая капли. На лице все еще играет улыбка, он смотрит на черные разводы на своих руках — его слезы такого цвета — и думает: «а от смеха ли они сейчас пошли?». Блондин глубоко вздыхает, чувствуя, как сжатые тиски на груди опадают. Становится немного легче после минуты истерики.
Сбоку пестрит синяя (когда-то) дверь, единственное, что осталось нетронутым чьими-то чрезмерно заботливыми чистоплотными ручонками. Разные граффити заполняют почти каждый сантиметр. Замка нет. Довольно опрометчиво для того, кто решил здесь обустроить уютное гнездышко. Ведь он сейчас войдет.
Но подходя ближе к краю крыши, Дзецубо успокаивается. Язык не ворочается, да и вообще разговаривать уже неохота. Становится лень, скучно, бессмысленно и все те две тысячи остальных поводов, что напридумывал себе парень. Тем более неизвестно, что к чистоте на этаже причастна именно эта девчонка.
Николь вдруг напрягается, видя черные кеды неподалеку. Она уже успела выучить их вдоль и поперек, как и джинсы, следующие сверху — но ни дальше. Заинтересованность зудит на языке, Николь все хочет что-нибудь сказать, услышать хотя бы голос стоящего рядом — она до сих пор колебалась, может, это все-таки девушка? Человек справа от нее ни разу за все время ни кашлял, ни хмыкал, ничего, чтобы понять его пол. Он человек вообще? Кто знает этот чертов город с его чертовыми нежданными сюрпризами. Поднимет голову, а на нее уставится восьмиглазая рыба со сколопендрой вместо языка и пистолетом вместо глаза.
Казалось бы, что сложного — поднять голову? Тихонько сдвинуть взгляд в сторону, напрячь шею, и дело готово. Это самый простой и привычный жест, в этом нет ничего противозаконного и даже необычного. Просто поднять голову и посмотреть на того, кто рядом. Узнать, как он или она выглядит. Ничего страшного же.
Но девушка только сильнее сжимает запястья на прутьях железной холодной изгороди. Прикипевшее к ней чувство одиночество мешает лишний раз кинуть взгляд в сторону, не то, что двинуться. Она не понимает, раздражена ли присутствием кого-то постороннего или просто его боится.
Хотя почему боится? Она всего лишь настороже. Как бы ни застилала пелена отчужденности от мира ее глаза, она нередко встречала мразей, отнимающих, к примеру, чужие жизни. Даже не кошельки. Просто из прихоти. И хоть человек неподалеку ни разу не сделал и малейшего движения в ее сторону…что-то в нем настораживало. Это были совсем не те ощущения, которые она чувствовала, стоя на крыше с Лео. Человек не двигался, но умиротворенностью от него и не пахло.
С виду сероглазая остается все такой же апатичной. Дзецубо и не думает, что она уже присматривается к нему, как к потенциально опасному существу. Он ведь ничего не делал. А у людей редко интуиция развита до того, чтобы понимать, что он лишь прикрывается обличием человека.
И чего к нему так привязалась эта чистота на этаже. Ну убирают и убирают, чего злиться-то? Но Дзецубо она раздражает. Глаза мозолит. Зубы скрипят. Сегодня явно не тот день, когда умиротворенность крыши успокоит его. Только бесит сильнее. Придет сейчас к Дараку и вытряхнет пару органов из животов его прислужников.