Тысяча и одна ночь (Назови мне причину) (2/2)
— А где глава стражников Зоро? — спросил он вдруг у одного из вытянувшихся по струнке янычар, охранявших врата.
— Наш славный голова болен сегодня, о светлейший, — поклонился тот.
— Болен?
— Да, сегодня привезли новую невесту. Она прибыла из Амазон Лили, говорят, это пожелала прибыть сама их правительница — Боа Хэнкок. Он подозревал что-то, потому пошел обыскать гостью перед тем, как пропустить ее в сераль. И оказался прав, рукава коварной правительницы были полны змей, которыми она могла отравить вас или соперниц за ваше сердце, не зная, насколько оно велико и способно вместить всех.
— Да, Зоро, что с Зоро?! — отмахнулся от витиеватых восхвалений вмиг перепуганный, кажущийся теперь двадцатилетним мальчишкой, которым он и был, султан Санджи.
— Одна из змей изловчилась неожиданно выскочить из рукава и укусить начальника. Ророноа отсосал яд, но тот успел проникнуть в кровь. Теперь он лежит в своих покоях, смиренно ожидая, возьмет верх его жажда жизни или женское коварство.
Последнюю фразу, примерно с «лежит в покоях» стражник договаривал уже в спину ринувшемуся сломя голову прочь от сераля, туда, в главное здание казарм, султану.
Тот вбежал в просто обставленные, но всегда чистые и прохладные покои Ророноа. Здесь когда-то жил отец стражника, и маленький Санджи нередко предпочитал убежать из ухоженных дворцовых садов, чтобы поиграть в простом жилище с зеленоволосым мальчиком.
Ророноа Зоро лежал, обложенный драгоценными лечебными камнями. Чтобы больного не мучили кошмары, вокруг его головы вилась нитка жемчуга, чтобы телу хватило сил на борьбу — на груди лежали красные кораллы и агаты, на лбу покоился синий сапфир, на животе переливались светлой зеленью избавляющие от токсинов аквамарины. А в укушенной ладони покоился самый большой Владыка ядов, что был в королевской аптеке. Придворный лекарь знал, как важен для государства сильнейший из мужей, потому применил все свои знания и искусства. Дальше оставалось только ждать и уповать на милость богов.
Султан измождено упал на колени близ ложа стражника. Он стянул чалму, освобождая светлые локоны, восхваляемые в касыдах поэтами всех близлежащих стран. С тревогой и надеждой протянул руку и коснулся кончиков пальцев Ророноа Зоро. Внезапно те дернулись, не ожидавший этого султан тоже дернулся и нелепо упал на задницу — взъерошенный и ошалелый.
— Я же говорил… что там правда опасно, — проговорил Ророноа, и голос его был тих, но не слаб. — Всякий раз было опасно…
Санджи усмехнулся, приводя себя в порядок. И уже не робко, а уверенно протянул руку и взял в свою ладонь жесткую от мозолей ладонь Зоро. Та дернулась, теперь уже пытаясь вырваться — но ее хозяин был слишком слаб, и вскоре большая непокорная ладонь приняла свою участь — покоиться в ласковых руках султана.
— Да. Я и не спорил, балда. Каждый день там было опасно. Потому что если бы ты хоть раз позволил мне добраться до ворот и войти в них, если бы ты не ринулся и не остановил меня, мое сердце бы разорвалось, идиот.
— Нет, сейчас… чего притащился, как ишак за повозкой с морковкой… — слегка скривился Ророноа. — Я отправил ее под арест… там безопасно сейчас… тебе сейчас надо туда идти.
Ророноа Зоро в глубине души всегда знал, что султан не будет принадлежать ему. Окруженный десятками добрых соседей, мечтающих породниться с богатым государством, сотней хитрых дельцов, жаждущих подластиться к султану, подарив одалиску, от красоты которой не оторвать взора. Просто Зоро хотел, чтобы хоть немного, хотя бы еще сколько отмерит бог дней после вступления не султана, а просто Санджи, которого он знал с детства, в брачный возраст, вечера юноши после восхода первой звезды принадлежали Зоро и только Зоро. Не навсегда, но — сколько Зоро сможет украсть у безжалостной судьбы, сколько лживых причин он изобретет, сколько силы у него хватит. И не понятно, то ли так невероятно могуч был Ророноа Зоро, то ли такова была сила безнадежной его любви к султану, но это легко удавалось ему на протяжении тысячи ночей.
Пока рок не настиг его перед тысяча первой ночью, что он намеревался провести за ужином с тем, кого любил.
Ророноа Зоро не был жаден, не желал даже мимолетного страдания тому, от кого с юношества, раз взглянув по иному, не как мужчина смотрит на друга, а как на возлюбленного, не мог отвести взгляда. Потому, зная, как сильны яды змей из Амазон Лили, и что он может не пережить эту ночь, отсылал от себя Санджи в гарем, чтобы тот наконец окунулся в мир ранее недоступных ему, и не интересных Зоро наслаждений.
— Иди в гарем… там безопаснее сейчас… мне так будет спокойнее, — проговорил Зоро еще раз и не шелохнувшемуся Санджи.
— Заткнись, травоголовое наказание для отца и матери. Ничего с тобой не станется. Чоппер — лучший лекарь всех королевств. Я посижу с тобой эту ночь.
И Санджи сел на жесткий пол небогатого жилища, лишь крепче сжав руку Зоро. Каждый раз он направлялся в сераль не за тем, чтобы встретить наложниц, а ради того, чтобы на середине пути его ожег и почти приковал к месту ревнивый взгляд жадных зеленых глаз Зоро. Так страстно не дозволяющего ему даже взглянуть на одалисок, так крепко хватавшего и уволакивающего обратно в султанские покои. Но всегда целомудренно оставлявшего посреди комнаты, так ни разу за тысячу ночей и не бросившего султана в середину его устланного шелковыми подушками ложа.
— Упрямый ишак, — прошептал султан, наклонился и коснулся наконец сам губами губ Зоро. Тот не смел дернуться и сбросить с себя по медицински точно разложенные целебные камни. И потому — недвижимо принял поцелуй. — Ты скорее околеешь, чем хоть раз назовешь мне настоящую причину, почему мне нельзя в сераль. Привык за тысячу ночей и думаешь, что можешь командовать, где мне быть. Будто это правда ты решаешь.
Султан Санджи провел у ложа больного не смыкая глаз всю ночь. Потому что правда — кто может приказывать великому и непокорному султану на протяжении тысячи ночей, кроме его собственного сердца?