Тысяча и одна ночь (Назови мне причину) (1/2)
Султан благословенной страны Олл Блю, простирающейся от самой Маунтин пик до неодолимой гряды Ред Лайн, светлейший из светлейших, Санджи Черная нога, прозванный так за любовь к обуви, которую привозят купцы из дальних стран, пробирался по богато украшенным коридорам собственного дворца. Солнце уже опускалось за горизонт, и он надеялся, что тень от раскидистых смоковниц во внутреннем дворике скроет его, словно плащ скрывает отчаянного влюбленного, крадущегося в ночи к возлюбленной. Султан двигался быстро, как ласка, и стремительно, как змея.
Но не он один был искусен в этом умении во дворце. Превосходил его, ибо таковым было дело всей его жизни — выявлять скрытных, быть самым проворным и неусыпно бдить за всем, что происходит во дворце, начальник стражи и глава телохранителей султана Ророноа Зоро. С детства он тренировался, чтобы стать лучшим из лучших, дабы никто не смог и волоска сдернуть со светлой, как легкое золото украшений для только вступавших в пору невест девочек, головы султана Санджи.
— Куда ты прешь, я же сказал — нельзя, дурилка ты картонная, — молвил лучший воин империи своему повелителю, почтенно склонившись пред правителем и держа его за ногу сильной загорелой рукой в кожаных браслетах.
— Пусти, все никак от жары не ссохнешься. И кто тебя поливает, трава ходячая, — султан обменялся приветствием с телохранителем, с которым рос вместе еще с тех времен, когда сам был ниже крупа жеребенка, и ему требовалась помощь Зоро, чтобы забраться на гордого скакуна — пони Мирабель.
— Опасно там. Сегодня новую прислали. С волосами синими из Арабасты, девчонка не простая, как пить дать — ассасин.
— Это не ассасин, это Виви-чан! Идиот! Помнишь, мы с ней играли в детстве! — султан нервно подергал пойманной ногой.
— Будто друзья детства не могут быть ассасинами! Вот я друг детства, и легко могу быть ассасином, если кого убить надо будет. Логика! Трудно что ли понять? А еще султан называется. Курам на смех, — возразил мудрейшему Ророноа Зоро, со всем почтением волоча султана за ногу по мягким коврам обратно в султанскую опочивальню.
— Им же скучно, они там томятся, — султан думал о судьбах народа. Точнее — женской части населения, ведь не менее сотни девушек обычно находилось в гареме султана. Правда, знал он об этом только по спискам. Те прибывали — присланные своими отцами для заключения политического брака, подаренные в гарем богатыми торговцами в надеже снискать милость султана. Томились в гареме от месяца до двух, и покидали его, так и не тронутыми. Возвращались в родную страну, а чаще — выходили замуж за кого-либо приглянувшегося из многочисленных гостей радушного султана.
Вот уже минула тысяча ночей, как султан вступил в принятый в Олл Блю брачный возраст — ему минула двадцать одна весна. Но он так и не увидел ни одни томные глаза, не поцеловал ни одной нежной, как кожица персика, ручки. Всякий раз начальник стражи и верный соратник султана Ророноа Зоро находил вечернее посещение гарема слишком опасным, чтобы можно было рисковать главным достоянием страны — мудрым и благородным султаном.
— Весь прошлый месяц мне туда нельзя было, потому что у них эпидемия кори была, а до этого священный месяц, а до этого ты бомбу искал и всех в пески вывел и потерялся всем караваном. Я до сих пор не знаю, всех ли ты потом девушек нашел и назад привел!
— Кто же виноват, что ты в детстве корью не болел, — закатил глаза начальник стражи. И добавил, самодовольно: — Малохольный.
Султан, да продлят вершители судеб его лета, попытался извернуться и укусить благородного воина за руку. Закаленный в боях мечник вовремя вывернулся и ловко втолкнул султана Санджи в опочивальню.
— Ты просто завидуешь, что мне предложено выбирать жену из сотен прекраснейших дев нашего и заморского краев, — фыркнул султан и надулся. — Есть-то будешь?
— Да, обзавидовался прям, к ним как ни зайдешь — верещание стоит, словно в птичнике. Повеситься сразу хочется, — закатил глаза Зоро.
— Харе ходить по моему гарему, как по конюшне, — еще больше надулся султан Санджи, доставая сам дорогую посуду и искусные яства, приготовленные собственноручно. Иначе бы верный Ророноа сам ударил его по руке и первым испробовал каждое кушанье, чтобы враги не смогли отравить султана.
— Кто-то же должен там порядок наводить. Кто-то, кто болел корью в детстве, например, — Зоро благодарно принял глубокую чашу с вином из рук султана. Вина было на самом донышке, и это означало, что султан будет подливать своему гостю весь вечер, сколько глотков тот не пожелает. Но Зоро был закален битвами и тренировками, а не столовым этикетом, потому он нахмурился и посетовал:
— А что так мало, как кот нассал. Лей от души до краев, завитушчатый султанишка, — воин нагло сунул обратно под нос султану гостевую чашу.
Султан нахмурил завитую бровь — достояние всего султаната — и пнул ногой вальяжно развалившегося на подушках в его почивальне воина.
— Сколько лет учу, а манер так и не прибавляется!
С тех пор как султан Санджи вошел в возраст, который считался способным для любви, он каждый вечер пытался пробраться в собственный гарем. Но ни разу неусыпная забота главного стражника о властителе не дала ему достичь обвитых виноградом ворот сераля. Тот снимал его с выброшенной в окно веревки, опознавал, плотно укутанного в женскую паранджу. И всякий раз Ророноа Зоро называл причину, грозившую жизни всеми любимого султана, по которой тот не может ступить на женскую половину.
Но не сегодня.
В тысяча первую ночь упорных попыток коснуться хотя бы взглядом женских прелестей, султану Санджи во всем сопутствовал успех. Когда на небе засияла первая вечерняя звезда, знаменующая о конце дневных забот и часе отдыха и наслаждений, он сбежал через окно ванной, аккуратно сняв с окна и прислонив к стене искусный витраж. Пробрался по розовому саду, по-отечески спрятал его низко опустивший ветви под тяжестью плодов гранат. Вот прямо перед султаном и мозаичная голубая дорожка, ведущая к вратам в кущи наслаждений. Протяни руки — и можно коснуться изящного павлина, скрывающего тысячи нежных вздохов и трепетных взглядов из-под полуопущенных ресниц. Султан Санджи и протянул руку и… замер, задумавшись. Чего-то не хватало.