Глава 14. Сметень (6 серия АДъ) (2/2)
Штольман, больше не удивляясь самому себе, согласно кивнул. Проводя кружевным пальчиком по велосипедному остову, Анна Викторовна все так же застенчиво спросила:- Та дама… Ну Вы же жизнью ради нее рисковали. Что же она… не заботилась о Вас? – и замерла в ожидании ответа.Снова она ворошит его болезненное прошлое, это уже ни в какие ворота…- Да что же Вам за дело! – раздраженно бросил Штольман. Однако, раз уж взялся отвечать, нехотя пояснил, – все миновало, и я просто не хочу об этом говорить.Он прошел вперед, и она, отставши, спросила его спину улыбчивым голосом:- Миновало?..В следующее мгновение он увидел, как она, стремительно вынырнув из-за его плеча, унеслась прочь на своих колёсиках.
- Как хорошо-о-о! – пронеслось над золотой аллеей.
Прогулка окончилась. Он постоял, посмотрел вслед затонской непоседе, и немного озадаченно пробормотал:- Это кто из нас еще ребенок…***Доктор Милц, степенный, строго-возвышенный, и вздыхающий, как обычно, о бренности всего сущего, неторопливо поведал, что боец Сажин мог умереть от самых разных причин, как естественных, так и не очень: застарелые болезни, физические перегрузки, последствия от ударов. Сметень, наконец…- Доктор, и Вы туда же? –невольно отчитал эскулапа Штольман, но доктор указал ему на обширную бурую гематому в районе левого виска. А ведь что-то подобное он недавно где-то видел… Вспомнить бы еще, где.Однако, Якову прежде всего хотелось проверить версию с волшебными зельями доктора Головина, и он спросил опечаленного доктора Милца:- А могла смерть наступить от употребления каких-то химических препаратов?
Доктор плавным движением снял очки, и, протирая и без того чистые стекла, уточнил:- Вы, конечно, имеете в виду препараты доктора Головина?- Вы что, о них знаете? - возмутился Штольман. Все в этом городе знают о подпольных зельях, все, кроме него.- Яков Платонович, - отвечал вновь вооруженный прозрачными, как слеза, стеклышками владыка прозекторской, - ну согласитесь, было бы странно, если бы я, врач, не знал, что делается в моей среде, м?Уел, - согласился про себя сыщик, и вслух уточнил:- Определить, принимал ли Сажин такие препараты перед боем, возможно?Доктор обещал, что возможно.***В кабинете, склоняя бритую голову, потел Фидар. Штольман с Коробейниковым показали ему пеньковую веревку: на такой же была повешена Настя, и точно такой же был обвязан труп Ильи. Наседая вдвоем, и не давая Фидару передохнуть, они постарались припереть его к стенке. Однако, тот со сноровкой бывалого бойца лавировал, отбивался от обвинений и упрямо твердил, что веревка самая обычная, и что он ?ни-че-го не зна-ет?. Опять он ничего не знает, ну прямо беспамятный какой-то!В ответ Штольман просто и безжалостно изложил подозреваемому стройную версию того, как бы Фидар с помощью немного Митяя мог задумать и провести эти убийства: чтобы не отдавать призовые деньги, они сначала убили Илью, которого сразу закопали на пустыре, а затем выследили и повесили Настю, чтобы она их не уличила. Выслушав Штольмана, Фидар вздохнул прерывисто, и веско возразил:- Сажин зашел в подсобку, и там замертво упал. Я в это время был в зале, меня видело полсотни человек!Его следовало раскрутить хоть на какое-то признание. Немой говорить не умеет, хотя и был на пустыре с лопатой, остается теперь у них только этот упрямый осетин. Штольман поднажал, и Коробейников не отставал, понимая начальника с полуслова. Они утроили Фидару настоящую баню из вопросов и обвинений:- Вы не хотели призовые невесте бойца отдавать!- Вы пошли за ней в рощу!- Вы закопали тело Сажина?И пометавшись еще немного под перекрестным допросом двух злых, как осы, следователей, Фидар сдался:- Да! Да! Это мы закопали тело! А что нам оставалось делать? От чего он умер – непонятно. А тут еще доктор Головин заволновался… А как следствие начнется? – и он опустил голову долу…- Тогда мы с Настей и договорились, что я отдаю ей все деньги сполна, а она за это не хоронит его на кладбище.- Антон Андреич, доктора Головина сюда давайте. - коротко приказал Штольман, и Фидар в бессильном бешенстве ударил шапкой оземь.- Наговор! - кричал доктор Головин Фидару. – Это ж как язык-то поворачивается, такое придумать! Чтобы я? Велел тело закопать? Зачем мне это?- Да, не начальник Вы мне! – завопил совершенно выбитый из себя Фидар, - впрямую не велели, но понятно было, что за Вами надо подчистить!- Чушь! – заливался Головин, и закатывал обморочные глаза. Пока они препирались, Штольман внимательно изучал их интонации и язык тела, но что-то здесь не срасталось… Слишком уж они были растеряны, и даже наговаривая друг на друга, одинаково тряслись и не понимали смерти бойца. Да и алиби на момент убийства Ильи было у обоих…
В кабинет вошел Евграшин и принес записку от Милца. Штольман развернул ее и прочел написанное размашистым почерком доктора:?Следов химических препаратов известного мне происхождения в крови покойного Сажина не обнаружено. С почтением, д-р Милц?.- Ну?.. Что там? – в полной тишине с замиранием выдохнул доктор Головин. И Штольман зачитал записку вслух. Что ж это за смерть-то такая заколдованная? – с усталым недоумением подумал он, и оглядел всех присутствующих разом.- Не там ищете, - тихо сказал Фидар. - Даже если Сажина убили, то точно – не из наших. Он мне говорил, что в Затонске живёт какой-то его земляк.- Какой земляк? – строго спросил сыщик.- Не знаю, - открестился Фидар. - А Вы немого спросите: может, он знает?- Спасибо за совет, - ответил Штольман. У него, действительно, оставался теперь только немой, которого он и в расчет-то не принимал. А может, зря? С ним, последним свидетелем, либо выстрелит, либо дело и вправду придется закрывать…Он отправил кладовщика с сопротивляющимся Головиным обратно в камеру, Коробейникова – к бабке, у которой Настя комнату снимала: поспрашивать о земляке; а сам в который раз собрался на склад.
И уже садясь в возок, он вдруг ясно вспомнил гематому – ту, что видел на обезображенной физиономии Митяя – точь-в-точь такую же, как на мертвом лице Ильи, и обе с левой стороны…***В четыре пополудни он вошел на бойцовский склад Крымова, который стоял распахнутым и совершенно пустым. Бои прекратились, все вокруг притихли, и никто не заглядывал на арену. Только монотонный дождь глухо барабанил по крыше. Яков послонялся по темному помещению, заглядывая в закоулки, и наконец, отворил неприметную дверь в подсобку. В полной темноте, среди мешков и старого скарба, лицом к стене неподвижно лежал мужик.
- Эй. – позвал его в спину Штольман, и пробормотал, - да он же глухой.Тихо подошел, и потряс спящего за плечо. В один миг мужик выпростал руку, и с бешеной, цепкой силой ухватил Якова за кисть. Штольман внезапно ощутил, какое гудящее напряжение, какая быстрота скрыта в этом диком мужике: быстрота опасного зверя… Он был готов к нападению даже спящим, этот Митяй.- Помнишь меня? Я из полиции, – проговорил он в лицо немого, блестевшего из темноты угольком единственного глаза. Тот коротко кивнул.- Пойдем на склад, у меня к тебе несколько вопросов. – сказал сыщик и сразу отправился на арену. Он почувствовал, что этот человек, искалеченный когда-то, небезопасен здесь, в темноте подсобки. Митяй появился следом, на ходу натягивая шапку, позевывая и содрогаясь всем телом от стылого холода пустого слада.- Где ты был, когда Сажин дрался? – начал допрос Штольман, - где был, когда Сажин победил?Митяй, кособочась и всем видом выказывая старательное внимание, читал вопросы по губам. Он отошел вперевалку к деревянному помосту и гугнивым, гортанным своим клекотом пробулькал:- Зззеезь, зееезь уыл, - тыча для наглядности ручищами в укрытый опилками пол.- Ты всегда здесь бои смотришь? – с помощью трости описал вопросительный полукруг Штольман.- Уу-ээ-ии.. воо-уут… тууу-т – замахал по сторонам ладонями, заклекотал, будто большая птица, Митяй.- А где ты был, когда Сажина мертвым нашли? – немой внимательно уставился на него своим угольным, горячим глазом. – Где ты был, когда Сажина нашли? – возвысив голос, повторил сыщик.- Уу-вуут зееезь уыл, - продолжил уверять полицию немой.- Так отсюда ты должен был всех видеть. Фидар говорит, что в это время он был на улице. А услышав крики, прибежал. Ты видел, как он зашел в коридор? – произнося вопросы, Штольман близко подошел к немому, и заострил на его перекошенном лице внимательный взгляд, стараясь не упустить ни единого движения.- Ииитар, - после настороженной паузы закивал Митяй. – Ииитар. Уыител… уыител...- Не мог ты этого видеть. – усмехнулся Штольман. – Соврал я. Фидар все время здесь был. – он начал медленно наступать на опасного мужика, и тот также медленно, неуловимо начал отступал к помосту. – А вот ты его не видел, потому что это ты Сажина убил: ударом в висок. – Штольман прикоснулся набалдашником до левого страшного кровоподтека на лице немого. И тот дернулся, словно бы от ожога…
- Яков Платонович! – раздался срывающийся крик Анны Викторовны, и она влетела на арену, как всегда, совершенно неожиданно. – Это он – убийца! Он из одной деревни с Сажиным, - она в смятении указала пальцем на немого мужика.В этот момент Митяй размахнулся и ударил. Но Штольман уже был готов. Он успел присесть, быстрым отвлекающим движением трости махнул влево, а сам ударил убийцу в грудь. Тот от неожиданности не удержал равновесие, и мучным кулем свалился прямо в солому, наваленную у подножия зрительского помоста.- Анна Викторовна, назад! Не подходите. – скомандовал Штольман и направил девушку за спину, подальше от опасного мужика, который был способен на все. Городовых поблизости не было, даже прохожих никаких – складской проулок стоял пустынным, как дикое осеннее поле, и помощи ждать им было неоткуда. Штольману предстояло справляться самому – и пригрозить: револьвером или уговорами.
Митяй тяжело поднялся и принялся решительно стаскивать поддевку, неловко вихляя кривым телом. Вот как? Штольман понял – тот хочет драться. Хочет помериться силой, как когда-то… И сдаваться без боя он не желает, и драться он станет до смерти, своей или сыщика. И еще он понял, что единственный способ избежать его нападения – пристрелить на месте. Пролить кровь при Анне Викторовне. А этого он совсем не хотел.
И потому, не спуская глаз с немого, он отошел в сторону, скинул пальто, сюртук и шляпу на бочонок, и встал в бойцовскую стойку, как научился несколько лет назад у отца русской атлетики доктора Краевского в его атлетическом клубе. Хорошо, что на нем были старые перчатки, мягкие, удобные, кулак сжимался в них тяжёлым, плотным камнем…- Яков Платонович, пожалуйста, не надо, - донеслось до его слуха дуновение ветерка, но он не обратил не его шелест никакого внимания.Немой бросился вперед и описал в воздухе несколько точных, быстрых ударов. Штольман сумел уклониться, и произведя боковой правый, точно попал ему в левый поврежденный висок. Митяй отлетел в сторону и закрылся руками. Где-то позади девушка метнулась легкой тенью...
Противник был силен. Скрытая мощь его покалеченного, но помнящего науку боя тела проявилась со всей очевидностью. Он ловко уклонялся от ударов, танцевал и отступал со сноровкой заправского бойца – куда и подевалась его кособокость... Штольман продолжал нападать, и проведя еще несколько прямых ударов, от которых противник едва ушел, сделал досадную промашку, и тут же получил резкий удар в челюсть, отправивший его на опилки.
Ничего! Штольман вскочил, и кружась по арене с противником, вновь наносил и получал удар за ударом. Вот снова в какой-то момент запыхавшийся сыщик неловко открылся, и Митяй изрешетил его грудь градом ударов, а затем сбил с ног резким апперкотом. У Якова вокруг головы стремительной молнией завертелась сверкающая юла, но Анна была здесь, и ему нельзя было отключаться.
Он фыркнул, как лошадь, и стряхнул с головы стружку... После досадного промедления вскочил на ноги, и обнаружил, что немой, корытя черный, испуганный рот и озираясь, не заносит над ним роковой кулак для последнего удара, а вьется в центре арены на месте, совсем забыв про сыщика. Немой покрылся мертвенной бледностью так, будто призрака увидел, и на его впалых щеках, заросших клочковатой седой щетиной, ярко алела кровь…Яков не стал раздумывать над странным поведением немого, и немедленно воспользовался возможностью. Он сделал два сильных боковых, и еще раз ударил Митяя в висок. Тот рухнул, и больше уже не поднимался.
Ну вот и все.
Штольман тяжело переводил дух и с опаской глядел на неподвижное тело, распластанное на арене, когда Анна стремительно подошла к нему, и прикоснувшись к горящему огнем подбородку, произнесла с трепетом:- Я не должна была Вас отпускать.Он зажал ее руку в своей перчатке и ответил, сбивчиво дыша:
- Вы не должны были сюда приходить!Все-таки на какую-то минуту он сильно испугался, что не встанет с опилок... И тогда Митяю уже никто не помешал бы свернуть Анне шею, как бедной Насте…
- Яков Платоныч! Слава Богу! - Коробейников с городовыми подоспели аккурат к концу поединка. Ну хорошо, что прибыли, пора было вязать убийцу, за что оба городовых немедля и взялись.- Это он – земляк Сажина и Насти! Старуха показала: он заходил пару раз. – отчитался Антон, тоже прерывисто дыша от волнения и недавнего бега.- Да, это отец Ильи Сажина его покалечил во время кулачного боя, а потом и невесту его увез! – принялась было разъяснять Анна. – Из-за того удара он и потерял речь и слух. – довершила она немного извиняющимся тоном, и замолчала.- Значит, месть. – обронил Коробейников, и внезапно бросился на Митяя, обездвиженного крепкими руками городовых. – А Настю за что? Настю за что! – он тряс убийцу за грудки в бессильной ярости, а тот словно наслаждался гневом юнца.
- Коробейников. –осадил помощника Штольман, и Антон отпустил немого. Штольман вплотную подошел к убийце и произнес в его ухмыляющуюся окровавленную рожу:- Ты прятался в подсобке и ждал окончания боя. Тебя ведь никто не замечает: есть ты или нет. – Немой оскалился и затряс головой, снова превратившись в скособоченного жалкого калеку, только глаз его светился неподдельной глумливой радостью. И Штольман подумал: сколько же лет он выжидал и готовился? Сколько лет ждал сладкой мести, этот слободской монте-кристо, чтобы отомстить пусть не обидчику своему, но сыну своей бывшей невесты от своего врага?Факты нужно было изложить до конца, и Штольман продолжал:– А потом ты убил Сажина, ударом в висок. На следующий день вы закопали тело. А когда Настя пришла – Фидар отдал ей деньги, а ты пошел за ней в рощу, сломал ей шею, и повесил.
- Ы-ыы-ы… - изменившись в лице, замычал, заклекотал Митяй, поняв, что полиции все известно. – Я-аа умъе-е-ер! Уме-еер! – промычал он с мукой, и городовые под надсмотром Коробейникова поволокли его вон со склада.Штольман и Анна остались совсем одни на этой пропахшей потом и кровью арене. Внезапно Яков внутренне затрепетал от предчувствия чего-то важного, что случится с ними здесь, теперь. И в последний миг он попытался отойти, уклониться, вспомнив про свой зарок…- Я видела Ваш бой во сне. – не оставляя ему шанса, сказала Анна грудным затаенным голосом, от которого у него все внутри перевернулось. – Я поэтому и пыталась Вас предупредить.Сон, тот сон! Он видел сон о ее поцелуях, это что же выходит: они встречались в одном сне на двоих? Ему вдруг подумалось о тайных пружинах этого мира, которые поистине направляют ход событий, независимо от людских воль, а люди так много мнят о себе… Он развернул к ней разбитое лицо, и с чувством неизбежности ответил: ей? себе?- Значит, что-то изменить было невозможно.
- Нет. – согласилась девушка, сопроводив согласие странным отрицательным кивком пушистой головы. И сделала шаг ему навстречу:– Вам просто нужно было поверить мне.А ведь это объяснение, которого он втайне и ждал, и опасался. Он молчал, не зная, что сказать, только сердце, может, от еще не остывшего в крови боя, а может, от ее близости – колотилось так сильно, так слышно…
Она потянулась к нему губами и прикоснулась тихонько, обдавая запахом разгоряченной кожи и пушистых волос. Теплые губы ее, такие мягкие, такие податливые, звали ответить… Алеющая кожа ее щеки прямо у его ресниц… Он едва ли ответил на поцелуй, вытянувшись в струну, как часовой в опасной близости сильного пламени, что вот-вот опалит его, но избежать которого больше нельзя.- Кажется, Вас сильно впечатлил этот бой, - произнес он ее убежденным, серьезным глазам и, беспомощно улыбнувшись, попытался обратить все в запоздалую шутку. Но у него ничего не вышло.- Я просто очень боялась за Вас, а вдруг этот Сметень существует? – перебила она его тихим взволнованным голосом, и задышала прерывисто, и прибой ее дивного, незнакомого дыхания овеял его скулы, и хлынул – прямиком в душу. Их губы встретились, и теперь он ответил на ее поцелуй…В следующий миг на склад, как при пожаре, ворвался Коробейников, и прокричал в пространство:- Совсем позабыл! Из-за всей этой суеты! – он натолкнулся взглядом на лицо Анны Викторовны, отпрянувшей от Якова, и смущенно затараторил в сторону Штольмана:- Из управления сообщили, что Вам пришла телеграмма. Уф-ф… некая дама… приедет из Петербурга через неделю и остановится в гостинице. И… будет Вас… там… ждать.. – добравшись до конца фразы, закончил мальчишка совершенно опрокинутым голосом.Анна развернулась всем телом и посмотрела на сыщика. С чувством непоправимой беды, с ощущением, что дивный момент смят навсегда, а неловкость, как ядовитый туман, вползает на склад и вытесняет звенящий воздух между ними… он еще попытался спасти ситуацию:- Это так срочно, Антон Андреич?
- Вовсе нет… – запинаясь, пробормотал помощник, до которого дошло, какие разрушения он произвел, - прошу прощения. Виноват. – и ретировался так же быстро, как и появился.Анна посмотрела на Штольмана долгим и горьким взглядом, и проронила одно:- Вы же сказали мне, что все миновало?Он, не зная, как рассказать, как объяснить, покачал головой, и протянул руку в попытке удержать ее доверие… Но ласковая тишина лопнула между ними, с тихим звоном рассыпалась невидимыми осколками, и непоправимое подозрение закралось в невинную душу девушки:- Вы меня обманули!- Я... разве я обязан оправдываться? – он бы дорого дал за то, чтобы повернуть все вспять. Он мгновенно решил не держать секрета, и тотчас рассказать ей, что между ним и Ниной ничего уже быть не может, что Нина играет, и эта игра ее горька для него! Что оправдываться ему не за что, потому что и вовсе нет повода для оправданий.- Нет, нет! Конечно, нет! - воскликнула Анна голосом, полным горьких слез, и стремительно выбежала наружу. Она поняла его неуклюжую попытку объясниться в единственно-доступным смысле – как банальное сопротивление гордеца.*** Он марал бумагу, пытаясь написать письмо... Он подбирал слова и лучшие выражения, на которые был способен, но выходила одна глупость...Как рассказать ей о Нине? Так, чтобы не ранить ее еще сильнее? Что написать Анне, чтобы она поверила, что он не желал вреда ни ее сердцу, ни ее чести. Что он, одинокий волк, и мечтать не смел о том, что такое юное, доверчивое дитя ворвется в его судьбу со своей смешной, трогательной заботой о его шишках, и его битвах… И он поддастся этому теплу с тайной радостью и глупыми своими надеждами…
Его глодала обида на судьбу. Она снова возвращала его в постылое одиночество и стучала в голове молоточком: ?ничего ты не объяснишь. Не сможешь получить своего счастья?.Он ведь совсем не умел оправдываться. Эта его немота, эта проклятая невозможность объясниться, стоило кому-то начать его подозревать… Она проявлялась немедленно, сходила на него библейской карой, сковывала язык свинцовыми цепями, едва лишь он открывал рот. И превращала взрослого человека, и так немногословного, в молчаливого калеку – беспомощнее гугнивого Митяя. Теперь он мог только комкать бумагу, жестоко исцарапывая ее непослушным пером, и заполнять ящик стола негодной писаниной. И нелепые его, затаенные мечтания о доме и близкой женщине теперь казались верхом наивности. Какой дом? Какая еще семья? Зря он нарушил свое решение, ох, зря. Руки Штольманадрожали…Он промаялся весь вечер, и всю ночь, и весь следующий день. Он устроил последний допрос Митяю, и отправил его под конвоем в Тверь. Он посетил городского главу и настоял на своем – тот обещал прикрыть кулачную арену. По крайней мере, на некоторое время вакханалия боев на берендеевых складах утихнет. Сам Крымов, кажется, уехал из города по делам… Штольман бы гордился собой в другое время: он довел сложное дело, пренебрегая давлением, и получил убедительный результат. Артюхин только крякнул, прочитав показания немого и свидетелей, но ничем не возразил более. И Штольман понял, что отвоевал себе право вести расследования так, как хочет и умеет сам.Он снес чувствительные для его сыщицкой гордости удары, сыпавшиеся в этом деле со всех сторон: и от начальства, и от всесильного Крымова, и от кулака Белова... Но он и не думал, что настоящим Сметнем – ударом, выбивающим почву из-под ног, окажется этот, случайный, полученный от его же собственной нелепой беспомощности.Он все время глупо ждал: вдруг она войдет... Вдруг они увидятся в городе, и может быть, тогда он сможет объяснить? На ум приходили мысли о том, что вскоре эта искренняя непоседливая фея с взлетающими у висков пушистыми прядками забудет о нем, отвлёкшись на жизнь. И, может быть, найдет себе более подходящего для первых поцелуев кавалера. И тогда он перестанет себя винить? Но горечь от факта, что она больше никогда не позаботиться о нем, накрывала тяжелой болью.
Поздним вечером, почти в полночь, дверь толкнулась и в сумрак его кабинета, похожий на сумрак его души, освещенный лишь зеленым светом лампы, просочился робкий до неловкости Коробейников.- Яков Платонович, - забормотал он, - что же это Вы засиделись? Дело-то ведь закончили?
- А Вы что, взяли моду заботиться обо мне? – желчно отвечал сыщик этому неудавшемуся затонскому фигаро. Все-таки он немного злился на Антона, ведь это после его старательной услужливости все так осложнилось.- Из моих окон видно, что в кабинете горит свет. – сообщил помощник и присел на стул для посетителей. Не спит, стало быть, юнец, тоже переживает, – понял Штольман.- Я подумал, вдруг что? – продолжил вопросительно Антон.- Ничего, - горько усмехнулся Штольман, - идите спать.Коробейников глубоко и покаянно вздохнул:- Мда-с…И вдруг вспомнил: - Посыльный! Принес для Вас письмо, – и протянул маленький узкий конверт.Что-то задрожало под горлом, и сердце быстрым-быстрым, мечущимся воробьем забилось в ребрах: Анна. Это Анна.Он протянул руку и мимолетно подумал, что Коробейников зачем-то продержал письмо до самой ночи, удлиняя его мучения. Может, не так и простовата его услужливость?Он торопливо развернул послание под сочувственным взглядом помощника, который снова уселся на приемный стул, проявляя совсем уж неуместное любопытство.- Доброй ночи, – поймав виноватый взгляд Коробейникова, по-прежнему окольцованный синяками, попрощался Штольман. И Антон, наконец, отправился восвояси.
Яков остался наедине с дорогим письмом. И вот уже знакомым, волнующим, грудным голосом зазвучали простые и краткие строки:Благодарю.Анна?.Ну вот и все, господин надворный советник. Вы снова один.
Он вышел из кабинета, забыв потушить лампу, и зеленый свет долго горел в ночи одиноким забытым светлячком.