Глава 11. Закрытая книга (3 серия АДъ) (1/2)

Сентябрь, 1888 год*** Осень входила в Затонск неостановимо и тихо, как неслышное войско, блещущее дымами и багрянцем. По утрам выпадали туманы, укутывали влажными лентами усадьбы. По небу неслись клочковатые серые тучи, из которых то и дело сыпал пахучий дождик. Ночами лениво, не взахлеб, лаяли собаки. Однако заморозков еще не было и летняя зелень весело шелестела за затонскими заборами.Штольман за две недели обжился в своей новой квартирке в Бригадирском переулке. Бревенчатый дом с высокими стеклянными дверями и окнами полностью принадлежал Авдотье Саввишне, офицерской вдове в почтенных летах. Она была совсем пожилой, как и сам дом, передвигалась медленно – не подбирая юбок, и ее кружевной чепец плавно колыхался над седыми буклями.

В доме все было устроено по старинке: просторные комнаты с изразцовыми печами, кружевными занавесями и мышиным писком по ночам. У дома шелестел запущенный сад: две вековые лиственницы, словно бледно-зеленые ворота, тянулись в небо, и прямо от них уводила в окраины узкая аллея золотящихся кленов.

Хозяйка жила во второй половине дома и ходила к себе с другого крыльца. А к его входу вел флигелек с пошатнувшимся перилами. Древняя скамья, стоявшая тут полсотни лет, видела любовь, и радость, и горе двух поколений…Якову Платоновичу нравилось здесь. Комнаты были обставлены неброской старой мебелью - еще николаевских дней. Стулья и пара кресел из карельской березы, обитые потертым сафьяном, имели вид мирный, прирученный, и слегка скрипели. В зале с зелеными обоями и потолочным позументом с потолка свисала огромная люстра, которая, впрочем, никогда не зажигалась, а в оконном простенке стояли большие малахитовые часы. На все его жилище имелся лишь один диван, но зато с удобными подлокотниками и залихватской турецкой кисточкой. По стенам висели позабытые семейные портреты: муж хозяйки, дети, и сама Авдотья Саввишна в молодости...Спальня была тишайшей!.. с высокой кроватью, увенчанной кружевной горкой подушек, вместительным шкафом и плотными занавесями. На прикроватной стене красовались портреты двух умерших императоров и почему-то Вольтера, а в красном углу над лампадкой висело распятие.

Небольшая лаковая конторка, забитая старыми письмами и изломаными перьями, завершала убранство. В ней Штольман нашел смешные книги: руководство 18 столетия по уходу за садом, журнал ?Сатирическая переписка моды? издания 1791 года, и ?Анекдоты или веселые похождения старинных пошехонцев?. Яков Платонович развеселился – вкус хозяев был легким и зовущим к развлечениям, самое нужное сейчас, чтобы отвлечься от трудных петербургских событий. К своей радости он обнаружил еще и Козьму Пруткова, и вечерами под уютной свечною лампой наслаждался остротами старины.В первые дни, при въезде в квартиру он позаботился о своем бесценном архиве: попросил прислать надежного столяра и с его помощью вынул несколько половиц. Устроив в подполе свой сундук с документами и картотекой, он прикрыл место ковром и надвинул стол. Осторожность никогда не повредит, тем более, когда она в крови...

С хозяйкой они условились, что она будет заходить к нему каждое воскресенье после обедни – проведывать – не нужно ли чего. К остальным хлопотам она приставила свою постоянную помощницу, ворчливую, но честную поденщицу Андреевну. Андреевна приходила по утрам, приносила молоко, убирала комнаты, меняла постель, шаркая вразвалку и непрерывно ворча:- И сорють… и сорють… а я, дура, убирай. А дура и есть!..Когда Штольман оставлял ей целковый, она прикусывала его на зуб, потом кланялась и скупо говорила:

- Благодарствую, барин. От щедрот Ваших живы будем всем семейством.- А большое ли у тебя семейство, Андреевна?- Так паралитик зять Митяй, да дочерь с внучеком, с Антипкою.Штольману было совестно тревожить и Андреевну, и почтенную вдову, и он старался не обременять их слишком, но скоро заметил, что обеим в охотку обихаживать его: Андреевне доставались хорошие наградные – он уж не скупился, а одинокой старушке важно было заняться утренней воскресной беседою – хотя она и обставляла это, как необязательную часть его завтрака. Старая женщина была носительницей размеренного порядка, любила все делать в один и тот же час, и всегда появлялась на его крыльце ровно в 9 утра, с корзиной, полной снеди, в сопровождении маленькой улыбчивой собачонки. Ее невозможно было переубедить и Яков Платонович сдался.Вот уже третье воскресенье она накрывала ему на террасе стол ветхой льняной скатертью, неспешно ставила самоварчик, сладкие пышки, кулебяку и потчевала вареньем.Окна его половины глядели в запущенный палисадник, который хозяйка приказывала стричь от силы раз в год. Оттого он весь порос желтыми шарами и астрами, которые ночами терпко пахли в открытую форточку, а по утрам в нем стрекотали и обирали дикую черную смородину сороки.Сегодняшнее воскресное утро было таким же… Под столом крутилась лохматая любимица. Они сидели, мирно прихлебывали чай и разговаривали. Вернее говорила Авдотья Саввишна, ведя свой излюбленный рассказ:- Супруг мой, покойный Федор Матвеич, помнится, в 28-ом году еще под Варной у графа Сухтелена капитаном по адмиралтейству воевал… И пистоли его до сих пор у меня лежат в каморе. Турки-то тогда зелоо-о злы были, доложу я Вам. Но и адмиралы наши не промах. И вот за отвагу свою был он пожалован святым Георгием! – она направила ласковый взгляд на собачку, которая смотрела с вдохновенным обожанием. - А по ранению вернулся он в Затонск и ко мне посватался, шестнадцать годков мне было… - она замолчала и нездешне улыбнулась, отчего уютные морщинки разбежались по дряблым пергаментным щекам.- Отсюда родом Ваш муж, Авдотья Саввишна? – в который раз спросил Штольман, откусывая вкуснейшую кулебяку.- Отсюда, Яков Платонович, отсюда... Из мещанского сословия он. Ну так ведь и я под стать ему – была хоть и дворянских кровей, да разорился в пух мой батюшка, а тут и Федор Матвеич подоспел, благодетель… – она снова улыбнулась и давно выцветшие глаза заголубели незабудками. – Девять детей мы с ним нажили, иных уж и Господь прибрал, а я все живу...

- А что же дети Вас в Москву не зовут?- Ох, да я и сама не хочу... Куда мне отсюда? Здесь могилка суженого моего, как срок мне придет, так с ним рядом и лягу… - мечтательно прошелестела она и вдруг без перехода спросила:- А что же это, Яков Платонович… Говорят, что девица Миронова с Вами мертвых вызывала? – и хитровато прищурилась.Яков Платонович чуть кулебякой не подавился. Он ошарашено уставился на старушку, но глаза его квартирной хозяйки были ласковы и светились лукавством. Шутит, – отлегло от сердца у Якова Платоныча.- Да… вот… –он начертил неопределенную фигуру в воздухе, – помогла мне Анна Викторовна в одном расследовании.- Да-да, помощница Ваша! Слы-ы-ышала, слышала, – закивала чепцом почтенная Авдотья Саввишна. – И заговорила я Вас, однако… Вы кушайте варенье, Яков Платонович, душа моя, кушайте.И Штольман с удовольствием кушал варенье под старушечье воркование. Утро выдалось на диво теплым. Солнце припекало и смеялось в желтеющей листве, от дождевой лохани шел пар. Яков ослабил ворот и вдохнул томительный горьковатый воздух. Кроны тихо шуршали, сквозило голубизной небо, над чашками вился кудрявый парок. Нынче немного дымилось и в спальне – ночью засорился дымоход, и пока его прочищали, он не торопился зайти в дом…Вот уже и хозяйка с собачкой отправилась восвояси, а он все сидел. Мысль о своем собственном уютном доме в этом провинциальном заповеднике опять пришла на ум… Осень, такая прелестная – не Петербургская, совсем незнакомая, обдавала уютом. Яков Платонович блаженствовал. Он в который раз вспомнил, как ловко юная барышня Миронова произвела спиритическое представление, и опять подивился ее проницательному уму. Как же все-таки ей удалось сохранить самообладание?..

И еще… тот поцелуй! Он сладко вздохнул. Ох уж, эти непослушные пряди над удивленными синевеющими очами. Штольман смущенно прикрыл глаза и почти ощутил мимолетное касание к своей щеке…

- А не проехаться ли верхом? – вдруг вскинулся сыщик и мигом открыл глаза. Ему страшно захотелось двигаться!Он вскочил на ноги, прошел в спальню, где облачился в верховые бриджи и жилетку поверх свободной блузы. На бегу схватил шляпу, перчатки и на всякий случай только что купленную, еще не пристрелянную карманную ?беретту?. Вышел на улицу и кликнул извозчика. Пока они ехали в слободку, успел расспросить возницу, где можно найти хорошую прогулочную лошадь.- Дак у шорника Степана своя конюшня имеется, Вашбродие. Ежели кто захочет, завсегда у него справляется. На цельный день могет дать. И мы, извощщичья братия, не гнушаемся. Хорошие у него кони, смирные…Через час он нанял у шорника лошадь – крепкого гнедого кабардинца.И вот! Он уже мчится легким галопом по широкому крутояру Затони, с которого бегут к ней, будто к водопою, стада деревьев. Окрестности полны простора и лимонного золота листвы. Он остановился на одном косогоре полюбоваться ленивой рекой. Излучина Затони сверкала под солнышком, убегая вдаль, и растворялась в дымке. Тихо летели серебряные паутины и щекотали скулы. Вдали темнели не облетевшие дубравы, и где-то далеко, между островами лесов, белели малюсенькие церкви. Как же все-таки хорошо!Он решил спуститься к воде. Кабардинец, слегка покачиваясь, мягко ступал по упругим склонам. Затонь блестела в просветах, чешуйчатой рябью дрожала на перекатах. Штольман вновь погрузился в легкое бездумное состояние. Поводья повисли, и он не поднимал их, боясь спугнуть это блаженное оцепенение, которое так давно не посещало его…Вдруг, уже снизу он услышал, а потом увидел, как косогором, по которому он только что ехал, мчится тройка. Нехорошо мчится, странно как-то: кони хрипят от натуги, глаза дикие... Лихач, едва удерживая поводья, ревет на всю округу, разрушая идиллический покой. Местный, что ли купец буянит? Или заезжий пьян?

- Сто-ооой, - разнесся по простору знакомый тенорок, и он разглядел, как вслед за тройкой по косогору, развевая фалды сюртука и вытянув руки, довольно прытко бежит Антон Андреич. В кудрях его, потерявших шляпу, играло солнце. За ним нерасторопным увальнем, вскинув над головой руку с пистолетом, еле поспешал городовой.

Яков Платонович мгновенно сообразил, что нужно делать!

– Гхаа! – он пришпорил коня и ринулся обратной дорогой вверх от реки, пытаясь успеть наперерез тройке. Коляску он, конечно, не догнал, но вывернул едва ли не в двух метрах позади нее, и пока нарушитель сельской пасторали не умчался прочь, вытащил ?берету?. Ну, вот и проверим!Возница обернулся и Яков увидел его перекошенное бородатое лицо с провалом разинутого рта. Картуз каким-то чудом держался на его голове.- Стой! – крикнул сыщик и послал пару выстрелов в воздух.Коляска скособочилась и пошла вразнос. Взмыленные лошади сбились с прямого пути, вильнули вбок и метнулись в пролесок, где, подгибая ноги, и увязли в густых зарослях…Гнедой быстро догнал бородача, и Яков спешился в пяти шагах. Осторожно подошел к возку… Из-под опрокинутой брички вылез всклокоченный возница в подранной рубахе и волочащемся сюртуке, и заревел:- Не подходи! Убью!В руке его блеснул топор. Штольман сглотнул. Однако буйный бородач сильно пошатывался и, когда на секунду потерял равновесие, сыщик грозно приказал:- А ну, брось топор! Я попадаю в муху с десяти шагов. Ты даже не успеешь замахнуться!Подоспел разгоряченный Антон Андреич, и следом хрипевший от натуги запыхавшийся городовой.

- Он пьян, Яков Платонович! – завопил Коробейников. – Не мешкайте, стреляйте!Пьяный злодей, действительно, презирая явный перевес сил и бессмысленно выпучив глаза, буйным медведем шел на них с запрокинутым топором. И дошел бы, если бы Штольман, мгновенно прицелившись, не произвел точный выстрел. Пуля вошла в ногу, бородатый разбойник, подломив колени, упал и затих. Повязали почти бездыханного...- Это кто такой? – воскликнул Штольман, утирая пот со лба.- Ох, Яков Платонович, не поверите! Заезжий выжига это, думали купец, а он плут первостатейный! Ездит по губерниям на тройке и выдает себя за купца 1 гильдии,мол, дело хочу у вас завести, а сам втирается в доверие к горожанам, и умыкает разное добро.- А из Затонска от кого удирал?- От предводителя дворянства нашего уездного, господина Слепницкого! Представился ему третьего дня, честь по чести, и пока предводитель потчевал мошенника чаем,обокрал его на пару тыщ! Хорошо, хватились сразу. Господин Слепницкий по дружбе к матушке моей обратился. Мы уж в трактире его и разыскали… - и Антон Андреич, все еще разгоряченный, слегка ткнул вора в бок.

Бородач промычал что-то нечленораздельное, и злой городовой с угрозой посмотрел на него.

- Ну что ж, поехали. – сказал Штольман всем сразу, и вздохнул: ленивое выходное блаженство закончилось.Они прибыли – ну надо же! – на улицу Царининскую, где и проживал предводитель дворянства Затонского уезда. Дом его с мраморными колоннами стоял неподалеку от дома Мироновых, всего в одном квартале…

Радости предводителя, добрейшего господина с пышными усами, приветливыми манерами и мягким баритоном, не было границ! Он проводил их в гостиную, крикнул домашних, прислугу, и как-то сразу все завертел. И вот уже Штольман и Коробейников пьют чай с блинами и севрюжьей икрой, и улыбаются хозяйке, выслушивая поток непрерывных славословий в адрес доблестной Затонской полиции.Пока наглого мошенника стерег в его бричке городовой, они узнали, что представился он Дормидоном Филипповичем, нагло напросился на утренний прием и под видом купца 1 гильдии начал испрашивать себе разрешение на торговлю в Затонске. И пока хозяин, щедро поивший гостя чаем, отлучился, он обшарил кабинет, вынул шкатулку с ассигнациями и был таков.

- Как же Вы так сразу чужому-то поверили, Максим Петрович? – не удержался Штольман.- Как можно! Как можно, дорогой мой Яков Платонович, полезного члена общества обидеть? Никак не можно. Нам в уезде очень не хватает дельных людей.Вот-с, привечаем. А я не мог и догадаться, что он такую каверзу придумал!- Очевидно, не могли, - не мог не ответить улыбкой Штольман на такое простодушие.На прощание, провожая их до ворот, счастливый предводитель завел расспросы:

- Что же вы не представились, Яков Платонович? – одной рукой тряся его за пальцы, а другой касаясь плеча, спрашивал он с горячим напором. – Вы уж две недели в городе. И мы наслышаны о Вас.- Да случая как-то все не было, уж простите великодушно, - в тон ему рассыпался сыщик. Коробейников хмыкнул. - Скромны. Скромны. Похвально, Яков Платонович! Не обессудьте мое любопытство, мы тут нуждаемся в таких жемчужинах нашего сословия, как Вы и этот прекрасный молодой человек! Много дел в уезде, знаете ли, много дел!- Надеемся приносить пользу службой, - ответил подуставший от него Яков Платонович.- А приходите сегодня на вечерний бал в Собрание? Непременно, господа, приходите. Познакомитесь с обществом, Яков Платонович, да-с, будут дамы и прелестные девицы. – он сдобно улыбнулся. - Непременно приходите, ждем!Вечером Штольман принарядился в хороший костюм и отправился на визит. В Собрании было пустовато, он пришел сильно заранее – не хотел показывать себя сразу половине города. Музыканты настраивали инструменты. По залу прохаживались две церемонные затонские барышни с вырезанными плечами, яркими веерами и лентами в волосах. Их мамушки выбирали себе место. Пара мужчин во фраках подпирала косяки и смотрела на него свысока. Почти как в столице, - усмехнулся Штольман.

К Штольману подошел распорядитель бала, и мгновенно взял свежего мужчину в оборот. Весь следующий час он знакомился с пестрыми затонскими семействами, кивал множеству усов, целовал перчатки почтенных дам, и ручки их дочерей, глядевших на него то с кислым разочарованием, то с упоенной немотой. Почетные земские дворяне в мундирах и фраках важничали, но снисходительно принимали полицейского в свой круг.

Его присутствие донельзя заинтересовало затонских кумушек, что сидели рядком на гнутых креслах и караулили женихов для своих дочерей. Он услышал, как они возбужденно переговаривались, глядя на него и обмахиваясь веерами:- Ах, это же сосланный к нам из Петербурга следователь, который госпожу Громову в крепость заключил.- Да Вы что! А говорят, там еще девица Миронова отличилась: вызвала какого-то духа, и он ей всю-уу правду рассказал.- Барышня Миронова, это дочка адвоката, что ль? Неприступная девица, скажу я Вам. Ох, неприступная. К ней уж три раза за два года сватались – всем от ворот поворот дает! В девках-то сладко ей живется. Отец ей эту машину… виласапед купил! Муж-то, чай, не купит.- Ах! Что Вы! Ах... Ох!Началась мазурка. И вот он неловко танцует с какой-то барышней, имени которой не даже помнит. По окончании фигуры к своей радости он увидел, как трое молодых людей затеяли в вестибюле ссору. Он мгновенно извинился, тихо вышел в вестибюль, строго посмотрел на нарушителей спокойствия и, сочтя общественный долг исполненным, протиснулся между ними и был таков.

*** В понедельник, ранним утром, когда в участке за входной конторкой еще зябко ежился и зевал ночной дежурный, на полицейскую площадь вкатилась коляска. Из нее вышел элегантно одетый господин средних лет, который попросился на прием к Штольману немедленно. Яков Платонович, который со свежими силами пришел на службу пораньше, рассчитывая привести в порядок рутинные отчеты, удивился столь раннему и настойчивому посетителю.- Затонский купец 1 гильдии Прохоров Игнатий Демьянович, - представился мужчина. – У меня к Вам… безотлагательное дело.Он заметно нервничал. Сидя у следовательского стола и сжимая на коленях дорогой котелок, он рассказал о чрезвычайном происшествии, приключившемся этой ночью с его дочерью и ее подругами. Три гимназистки убежали из теплых постелей в ночь, проникли в заколоченный дом Курехиных, покинутый хозяевами. Но что-то там приключилось, он точно не знает – что, и домой вернулись только две девочки...- Понимаете… Катя, дочка моя, напугана очень, но все больше молчит… Что-то выкрикивала во сне про нож и кровь…. Всех переполошила. Я счел своим долгом предупредить полицию. Беспокоюсь, не стряслось ли беды с третьей девочкой…- Сколько лет Вашей дочери и остальным?- Да Катенька уже совершеннолетняя, четырнадцать ей с месяц как исполнилось. Остальные в классе помладше учатся... Яков Платонович! – вдруг в сильном волнении воскликнул он и даже привстал, - Катя моя, она… подруг своих любит и оставить в беде никак не могла! – и пробормотал. - Если только уж совсем крайние обстоятельства…Штольман строго и внимательно взглянул в бледное лицо взволнованного отца, и скомандовал:- Так. Немедленно выезжаем в тот дом. Я прошу Вас указать его мне, я в городе недавно, и еще не все здесь знаю…Игнатий Демьянович с готовностью поклонился. Две секунды раздумий и Штольман отдал дежурному наказ спешно прислать Коробейникова с фотоаппаратом, как только тот явится на службу.

Они проехали ранним осенним Затонском несколько кварталов. По дороге он порасспросил купца: вторую девочку звали Соня Молчалина, а третью, пропавшую, он не смог назвать. Они остановились у дома совсем неприютного вида: заколоченные окна, засохший палисадник… Яков Платонович вынул револьвер и скомандовал купцу:- Оставайтесь здесь.Он по возможности неслышно прошел по темному нутру дома и поднялся на второй этаж. Везде аккуратно подметено, ни обрывков, ни ненужных стульев… Дом был совершенно пуст. Но одна пыльная комната с распахнутыми дверями притянула взгляд. По скрипучим половицам он прокрался в нее...В центре на полу валялось разбитое зеркало, увенчанное по углам четырьмя свечными огарками. А ближе к камину скорчилось маленькое девичье тельце в гимназическом пальто… Штольман бросился к ней. Девочка-подросток лежала, вывернув голову на левую щеку и вытянув беспомощную тоненькую руку. Из бокового разреза на стебельке шеи натекла и запеклась приличная лужа крови. Удивленные глаза открыты, словно не верили в случившееся... Две косицы, нежная детская щека, обиженно сжатые губы... Штольман дернул подбородком и оглянулся на гулкую пустоту помещения:- Ох, как скверно-то, а… что ты будешь делать…Он вышел на крыльцо и настороженно взглянул на Прохорова, подозрения так и зароились у него в голове.- Здесь девочка. Убита. В полдень приезжайте сюда с дочерью.

- Простите… Зачем? – как бы не понимая, вопросил Игнатий Демьянович.- Будем проводить дознание по всей форме.- Здесь?! Н-но-о… Но на такое дознание мы прибудем только с адвокатом!- Как Вам будет угодно. – сухо ответил Штольман и подозвал Евграшина, что оглаживал у возка смирную лошадь. – Встань на часах и никого не впускай. Я к Молчалиным.- За Молчалиными я могу заехать, - с быстрой готовностью – снова – предложил Прохоров. - Мы полжизни с Захаром дружим... я им с дочерью все расскажу.Яков Платонович испытующе взглянул в его неспавшие глаза и разрешил:- Сделайте милость.Когда прибыл Коробейников, и началась суета, он наказал помощнику искать и фотографировать, а еще с двумя городовыми вынес на носилках тело и погрузил на подводу – пора было ехать в морг. Прихватывая оставленную у кровавой лужи шляпу, он вдруг разглядел, что лужица-то примята следами! Словно кто-то повозил по ней тканью. Стало быть, девочки подходили близко, задевали коленями? Значит и платья испачкали в крови?…На выходе уже собралась толпа зевак. Быстро же слухи летят по Затонску! Прямо как пожар. Что ж, это к лучшему – толпа много может сообщить. Он вслушался:- Проклятое это место… Нечистый прибрал семью-то, так и вынимает Курехиных – сначала отца, теперь дочь.

- Не потра-аафило фамилии… Продался Курехин, видать, нечистому на делах-то своих... Недаром его и купцы бросили, стороной обходить-то начали, в одного вишь торговал. Вот и повесился, прямо тут, в доме, а теперь вот и дочка его невинная погибла. Упокой, Господи, ее душу.- Ето которыя купцы?- Да первостатейной гильдии, друзья его артельные. Они вместе почитай уж лет двадцать гужевались. Стал быть, Прохоров – держатель трактира, и Молчалин, скупщик-то наш.- Ето которая на Обрубе скупка-то? Евойная?- Она самая.- Ну, значит, точно, Курехин продался…- Так я то и говорю!Значит, дружил господин Прохоров, явившийся сегодня из беспокойства в полицию, с Курехиным? И погибшая девочка, имени которой купец запамятовал, была дочерью его давнего друга?… Якову Платоновичу было достаточно. Яков Платонович был зол! Прямо сегодня он арестует Прохорова по подозрению в двойном убийстве. И Молчалина, наверное, тоже.- Разойдитесь! – прикрикнул он на зевак. Те шептались и крестились, смотрели понуро, некоторые неохотно потянулись прочь. Штольман вздохнул. Ох, и скверное это дело. Оно не нравилось ему все больше. И самое отвратительное: оно напоминало ему то, давнее, неудачное дело, за которое он корил себя до сих пор… Головокружительный май 1869 года, частная женская гимназия, куда его направил Путилин выяснить странные обстоятельства исчезновения одной гимназистки прямо из дортуара… По его непростительной глупости тогда погибло три человека… Ему было 18 лет, это смягчало его вину, но не отменяло. У каждого сыщика свое кладбище, он знал это наверняка… Штольман стоял в мертвецкой доктора Милца и нервно переминался с ноги на ногу. Ему отчаянно требовалось с кем-то посоветоваться. Повидавший жизнь доктор мог сказать бы что-нибудь ценное, натолкнуть на мысль. Едва дождавшись конца вскрытия, Яков произнес:- Одна гимназистка зарезана, а две другие напуганы до смерти, но вины пока никто не признает.- Знаете, Яков Платоныч, я откровенно говоря не понимаю, какой мотив должен был быть у этих девочек, - доктор расстроено и беспомощно посмотрел на него.- Кровь убитой, кажется, на платьях у обеих девочек, и у Кати Прохоровой, и у Сони Молчалиной.- Да, но ведь трудно представить, что одна держала, а другая наносила удар!Ох, если бы Вы знали, доктор, как нетрудно такое представить. Вместо этого он сказал:- Очень бы не хотелось в это поверить. Так, что по Вашей части, доктор?- Удар нанесен сверху. – рубанул доктор воздух мясистой рукой.- Глубокая колющая рана. Такое ощущение, что кто-то стоял сзади.

Это немного обнадежило Штольмана. Значит, все-таки взрослый? Он все морщился, как от кислого… И все же спросил еще:- Наваждение. Но ведь такой удар вряд ли получится случайно?

- Да… Vita brevis, ars longa, - ухватился за спасительную соломинку философии доктор.Все ясно. Доктор мог себе позволить эту роскошь – цитировать Гиппократа, а вот следователь Штольман нет. Не теряя более ни секунды, он взял саквояж и направился к выходу.Он вернулся в дом и застал помощника над разбитым зеркалом. Антон Андреич ползал на животе без сюртука, в одном жилете, и колдовал над осколками свечным воском. Штольман подошел к камину и, на ходу осматривая нетронутую пыль мраморной полки и зеркала, заговорил:- Похоже, после девочек в доме никто не появлялся? И что скажете, Антон Андреевич?Озадаченный юноша ответил досадливо, но бестолково:- Да что скажешь тут? Ничего не понятно!- А по существу?По существу юный сыщик Коробейников думал, что скорее всего гимназистку убила плохая примета – разбитое вдребезги зеркало. Так понял Штольман из его встревоженных фраз. Мистицизм завладел юной кудрявой головой полностью.- Надо вызывать Анну Викторовну! Как можно скорее! По?тому что здесь… здесь очевидно какая-то чертовщина! – воскликнул Коробейников.- Да подождите Вы со своей Анной Викторовной! – с нескрываемой досадой рявкнул Штольман. Нет, с этим юношей обсудить соображения тоже вряд ли удастся...

Ни в какую чертовщину Яков не верил. Подобные артефакты обычно на местах преступлений оставляли для запутывания следов, или использовали их для запудривания суеверных мозгов. Вот и Коробейников попался. А вот в намеренный умысел взрослого и опытного мужчины сыщик верил всерьез. Анну Викторовну вызвать не помешало бы, она, кажется, единственная из знакомых обладала самообладанием и трезвостью, поразившими его в самое сердце. Хотя и имела привычку маскировать это под духовидение. Кокетство такое.Он, конечно, раздражался. До сих пор от затонских почти не было проку – все только врали или мямлили. Из слухов он и то больше узнал. А может быть, что сами гимназистки погубили подругу? Могли… и это была самая горькая версия. Скверное дело, очень скверное.Яков быстро и внимательно осматривал прилегающие комнаты. Антон за спиной сетовал и причитал: ?здесь недавно жили Курехины… теперь вон чего…?.

- Что находится за этой дверью? – указал Штольман на какой-то заколоченный чулан.- Проклятое место, – пробормотал себе под нос Коробейников, надевая на кудрявую голову котелок. Он явно вознамерился сбежать.- Что?- Да ведь отец-то убитой девочки повесился в этой комнате. Месяц назад. Говорят, даже записки не оставил. А теперь вот и дочь его тут убили…- Антон Андреич!

- А?- Я прошу Вас остаться для проведения с нашими свидетелями дознания. Они скоро прибудут.- Ааа… да-да, да-да, – пробормотал Антон Андреич, покорно стянул шляпу и совершенно повесил нос.*** Анна Викторовна выглядела, как и положено благовоспитанной уездной барышне в полуденный час: скромница в утреннем платьице и хорошенькой шляпке. Она приехала в заколоченный дом Курехиных на дознание вместе с папенькой и тихим светлым облачком вплыла вслед за ним в пыльную комнату второго этажа.

Все уже были в сборе, и дожидались только адвоката. Штольман нарочно собрал их здесь – прямо на месте убийства, где утром лежало беспомощное девичье тело с разрезом на шее... Обстановка была угнетающей – разбитое зеркало все также валялось на полу, по углам белели свечные огарки… Он рассчитывал, как обычно, понаблюдать поведение свидетелей.Знаки тела быстрее слов могли многое сообщить.Купцы Прохоров и Молчалин с дочерьми стояли молча и понуро, не издавая ни звука. Девочки-гимназистки Катя и Соня, одетые в одинаковые форменные платья с фартуками, стиснув маленькие руки, застыли виноватыми статуями. Они, очевидно, нервничали, и оттого походили на наказанных учениц в кабинете школьной директрисы. Отцы неприметно переглядывались.Коробейников скромно молчал у заколоченного окна. Штольман мерил нервными шагами комнату, пересеченную редкими пыльными лучами, и не был уверен в благополучном исходе дознания... Юные девицы, он знал, скрытны, и добиться от них правды будет непросто. Один лишь городовой Евграшин с бодрым видом нес службу.

Славно, что приехала, - мельком взглянув на Анну Викторовну, подумал Штольман, - она может помочь найти общий язык с девочками...- Антон Андреевич, записывайте! – скомандовал Штольман. И допрос начался.Пока заполняли формальности, шебутная Анна Викторовна успела уже что-то обрушить с пыльного зеркала. Резкий звук! И восемь человек одновременно обернулись. Барышня Анна обвела всех тихими ясными глазами.- Это моя дочь, Анна Викторовна... Мой ассистент, - нашелся Виктор Иванович и нервическое дознание продолжилось.- Ну, расскажите, что вы здесь делали.Молчание. Нервные сглатывания. И только после того, как Игнатий Демьяныч как следует надавил на дочь, она, глядя на Штольмана почти ненавидящими глазами, произнесла:- Мы вызывали князя тьмы, по книжке.

Ого! – подумал Штольман. – Вот это игры для малолетних гимназисток. Сатанизма тут еще не хватало.- Видно он вас сильно понадобился среди ночи, - нервничая более, чем следовало, ответил он с сарказмом, - и что было дальше?Соня Молчалина поглубже натянула соломенную шляпку. И Катя Прохорова, которая явно была посмелее подруги, выдала всю историю:- Зеркало стало дрожать. Он начал лезть сюда, к нам, – монотонно говорила она, – и оттуда вырвался жуткий демон.

Барышня Миронова, невидимо присутствуя где-то у него за спиной, украсила Катин рассказ внезапными вскриками и явно выраженным испугом. Мужчины всполошились:- Что с Вами, барышня? – спросил купец Прохоров.- С тобой все хорошо? – выступил отец.Штольман же мысленно одобрил ее поведение – все, что сейчас нагнетало обстановку, работало на истину. Анна явно вступила в игру, негласно помогая ему так же, как было в гостиной у Кулешовых. Отлично, Анна Викторовна. Продолжим.Он приказал девочкам сесть вокруг зеркала ровно так, как они сидели той ночью. Они неохотно опустились на пол. А место Олимпиады заняла Анна… Следственное выяснение событий той ночи требовало точного повторения всех действий девочек. Они начали было демонстрацию, как вдруг Анна Викторовна вскочила и в ужасе прижалась к стене! И нервы гимназисток не выдержали:- А нож-то? Про нож-то скажи. – свистящим шепотом произнесло Соня.- Нож? - Штольман обернулся к Кате.- А что с ножо-оом, – капризно протянула девица Прохорова, - Свечи погасли. И он кинулся на Олимпиаду.- Кто? Демон?- А то кто же? - Катя посмотрела честными глазами.Штольман понял – очень, очень горячо.

- Потом… вы зажгли спичку, а потом… - он потянул время, и вдруг схватил Катю за руку, вывернув ей ладонь! На ладони красовался свежий порез.- А кто держал нож?!Всю ее наигранную монотонность как ветром сдуло. Катя беспомощно взглянула на подругу, но та сидела испуганным зверьком. Девица Прохорова, поняв, что отпереться не получится, заголосила, как голосили разбитные девки у него на дознаниях:- Дура, ты чего-о! Я только руку себе надрезала! Я его держала в руках буквально секундочку, а потом положи-ила!!- А после! – продолжал давить неумолимый сыщик.

- Потом мы ушли. – обреченно произнесла Катя. - Что нам оставалось…- Например, позвать взрослых. – жестко ответил ей не на шутку взбешенный Штольман. – Девочка кровью истекала, а вы спокойно ушли и легли спать?- Яков Платонович, – вмешался стоявший меж потрясенных отцов адвокат, - девочки были очень напуганы.- Она подлая была! – обвинила умершую девочку мнимая подруга. - И за это меня в крепость?! Я ее не убивала!! Я только руку себе надрезала! И нож сразу положила!Штольман почти верил ей:– А кто-нибудь еще был в комнате? – сказал он чуть осипшим голосом. - Чужой… Взрослый?Щелк! Мгновение схлопнулось, мелькнули расширенные глаза гимназистки Кати Прохоровой, и Штольман понял, что его время вышло – сегодня он ничего больше не узнает.