Глава 10. Адель (2/2)
Все еще впечатленная приключением, девушка пожала на прощанье его руку и как бы невзначай обронила:- У меня есть в Петербурге небольшое дело по благотворительности, поручение от наших художников. К самой княгине Зинаиде Юсуповой! Я боюсь, мon Dieu! Не окажете ли мне услугу, герр-р Штольман и не сопроводите ли меня завтра в ее особняк на Литейном?- О… Я почту за честь, - сразу же пообещал Штольман. Он вообще очень легко и с удовольствием с ней соглашался!- Тогда жду Вас завтра в полдень!- Конечно, мадемуазель Адель…Она сошла с коляски и взглянула на него через плечо, на щеке зацвела мягкая ямочка.- Признайтесь, Вы станете глядеть мне вслед, герр-рр-р Штольман?- Возможно… стану… - отважился он.- Тогда я добавлю в свою походку d'érotisme de complicité!
(*эротизма сообщницы, фр.)Она пошла, картинно двигая локтями над плавными бедрами, и оставила его смеяться.- До свидания, мадемуазель Адель! – крикнул он ей вслед.- До свидания, господин сыщик!*** Она была немного старше, и уже имела некоторые знания о людях и явлениях, не в пример все еще узкому опыту Якова, проведшего свою недолгую жизнь до Сыскного в замкнутых коридорах военных училищ…Адель выросла в предместье Парижа в заботливых и обеспеченных руках военного клана Кюи, несшего верность каждому французскому императору. Ее добрая матушка, тетя Цезаря Антоновича, баловала и почти не ограничивала дочь в капризах. Девушка не знала пансионов и муштры, и все свои девятнадцать лет не сталкивалась ни с нуждой, ни с печалью.
Чуть оперившись, Адель поверхностно сошлась со скандальными французскими импрессионистами, посещала их Салон, и зналась с добройполовиной писательской богемы. Как понял Яков из ее обрывочных фраз: живая, порывистая и обаятельная девушка была любимицей вдохновенных парижан с их художественным воображением.Назавтра, по дороге на Литейный проспект Адель без остановки рассказывала о знаменитой в России и Франции княгине Юсуповой-Шово. Она без передышки будоражилась и тараторила:
- Представляете, Яков! Княгиня всегда жила так весело и так легко! Что даже в пятьдесят лет позволила себе мезальянс – вышла замуж за простого офицера де Шаво, который годился ей в сыновья!
Тут Адель перешла на шепот:
- Ради успокоения Российского двора княгиня запросто купила ему графский титул! Нынче он какой-то советник в Бретани… Ах, Яков, если бы Вы знали, как мне хочется жить, как она! Без предрассудков и границ.Яков больше смотрел на Адель, чем слушал, но она продолжала:- Еще княгиня Юсупова большая гурманка, имеет вкус к иностранной кухне... И я видела у нее коллекцию разных штучек и занятных вещиц. Княгиня Зинаида любит меценатствовать - теперь вот взялась помогать нашим художникам. Это добрейшая женщина русского света!Восторгам Адели не было конца…Они въехали на старинный, еще Петровский, Литейный проспект, застроенный аристократическими и купеческими особняками. Яков никогда не бывал здесь, но знал, что это одна из лучших и знатных улиц Петербурга. Теперь-то он осознал, на что согласился, и немного робел.Коляска встала перед двухэтажным особняком, облицованным теплым желтым камнем, причудливо изрезанным по фасаду и украшенным барочными завитками. Итальянское нарядное палаццо в холодном северном городе - таким показался ему дом, портики и скульптуры довершали впечатление.
Едва они взошли на крыльцо - открылась массивная арочная дверь, и на порог вышел ливрейный камердинер самого благородного вида. После поклона и приветствий он провел молодых людей мраморной парадной лестницей, через фантастическую анфиладу комнат и залов, каких Яков отродясь не видал. Сложная лепнина вилась по высоченным стенам, ангелочки обнимали пухлыми ручками друг друга, и громадные люстры над паркетными полами сверкали золотом и несметными деньгами…
Совершенно потрясенный великолепием убранства: всех этих расписных плафонов в итальянском вкусе и громадных картин, Яков Штольман старался не забыть, кто он, и следил только, чтобы не закружилась голова. Адель, отрешенно плывущая чуть впереди с закинутой головой, тихонько ахала.
Камердинер завел их в небольшую гостиную с малахитовыми стенами и гулким купольным потолком, всю уставленную резной изящной мебелью: снова золото и роскошь.
Пока они терпеливо ждали хозяйку и, успокаивая юные нервы, пили поданый чай с крохотным безе, успели все же соскучиться. Штольман встал и, чтобы размять ноги, подошел к высокому окну. В проеме меж двух инкрустированных ваз на подставке красовалась искусно вырезанная из кости книга с какими-то рунами на открытой странице.?Olaf den utbenede. Olaf utan ben. Olaf zonder botten.? - по слогам разобрал он.
- Адель, поглядите, тут написано: ?Олаф… бескостный?, – недоуменно промолвил Яков, - эээ... это что, рецепт скандинавского супа?Адель взглянула через его плечо и хотела было ответить, но тут они услышали неспешные шаги, и девушка взволнованно выпалила:- Олаф - это мужчина, Яков, мужчин не готовят!
Потом воскликнула:- Поставьте все, как было. Mon Dieu, скорее!Яков вытянул руки по швам, они разом, как солдаты, повернулись спинами к окну и заулыбались навстречу вошедшей хозяйке.В гостиную, чуть прихрамывая, вошла дама в широком зеленом платье с фестонами, легкой шляпке с пером и, улыбаясь веселыми глазами, сказала:- Здравствуйте, мои юные гости. Надеюсь, я не заставила вас долго ждать? О, рада Вас видеть, мадемуазель Кюи! Кто же Ваш бравый спутник?
Яков приложился к ручке хозяйки и представился, княгиня прикрыла ресницы.- Что Вы делаете у скучного мартовского окна, ma chérie? – задушевно спросила она с какой-то особенной улыбкой, обращаясь к девушке.- Открываю секреты высокой кухни любопытному гурману, княгиня. – поклонилась Адель, улыбнувшись в ответ.
Они обе ласково, тихонько, как умеют лишь чуткие женщины, засмеялись. Яков застеснялся неимоверно, но хозяйка сумела обдать гостя таким внимательным ненавязчивым гостеприимством, что он почувствовал себя здесь нужным. Они уселись в кресла и принялись обсуждать Парижские дела.
Ангорская белоснежная кошка по прозвищу Лизхен возлежала у хозяйки на коленях томной одалиской и таращила на Якова презрительные зеленые глаза. Зинаида же Ивановна была приветлива, остроумна и внимательна к любой перемене настроения или темы гостей.- Ах, не скажете ли, Яков Платонович, что за чудеса? Когда я в России, то с удовольствием веду балы и приемы, и очень люблю соотечественников, но когда я выезжаю заграницу, то вся моя любовь тут же проходит, и я совсем их избегаю. Впрочем, знаете ли, французы ведут себя точно так же!Яков смущенно закивал.Узнав о его службе и месте проживания, она шутливо сообщила:- У Вас прекрасное начало, господин Штольман. Верьте мне: путь всякого успешного служащего начинается в Коломне или уж на Лиговском канале… Продолжается на Спасской улице - ближе к Сенной или Казанской, а заканчивается непременно на Каменноостровском проспекте! А вот неудачники неминуемо двигаются в обратном направлении. Однако же Вам это теперь не грозит!Они уже около часа непринужденно болтали и смеялись, когда в купольную малахитовую гостиную церемонно вплыла изящная девочка лет шести и, сделав реверанс по всей форме, произнесла:- Милая бабушка, а не пора ли проводить наших гостей пи-пи?...Пока впавшие в веселый конфуз гости старались не хохотать, княгиня привлекла к себе девочку:
- Одна из самых больших удач в жизни человека - счастливое детство. – с улыбкой глядя на дитя, нежно проворковала она над черной головкой. – Позвольте представить, моя внучка княгиня Зинаида Юсупова-младшая.До прихода милой девочки Яков сидел все же немного накрахмаленный. Но после такой шалости рассеялось и последнее стеснение.Когда они уходили из гостеприимного дворца, миниатюрная княгиня Зинаида светским тоном напоследок завещала сыщику:- Старайтесь почаще отдыхать, дорогой господин Штольман! Нельзя все время иметь дело с ужасами!- Э... Непременно. Все исполню, княгиня, - поклонился Яков и смущенно потупился.*** Сумерки заполнили улицы города как пролитое из чашки молоко. Глазницы арок и окон засквозили глубокой синевой. Зеленые фонари засопели, зашкворчали газом, поздние конки замелькали черными силуэтами в пролетах набережных.
Высокие золотые шпили тянулись от Невы, заострялись к полотнищам туч, и на острие каждого сверкала звезда…За входной портьерой комнатушки, похожей на узкий ящик, оклеенный старыми обоями, юный сыщик Штольман пытался удержаться от прикосновений к пленительной Адель Кюи, которая так нежданно постучалась к нему в дверь. Был уже поздний час, и она тонкой рукой рассеянно трогала брошь на своей пелерине, прикасалась к его запястью, и говорила:
- Сегодня обычный вечер у Мусоргских. Дядюшка там, будут петь и играть до утра. А я отпросилась пораньше, но, спускаясь к коляске, вдруг подумала, почему бы мне не навестить Вас, mon ami?…
Она все прикасалась к нему робко, и медленный огонь пробегал по всему телу Штольмана, отдавая в плечи, в ноги и в сердце густым серебром. Сердце колотилось все быстрее и отчетливей, и он, не стерпев, наконец, выдохнул: Адель!
Она замерла, у обоих прервалось дыхание… их руки встретились.Его сопротивление вдруг показалось ему какой-то глупостью и он больше не удерживался. Он обхватил ее, так что она ойкнула и тихонько засмеялась, и стал целовать, куда придется, и брошка, и пелерина попадали на пол. Блестящие смоляные пряди рассыпались по плечам. Она откинулась назад, чтобы ему было удобнее, переплела пальцы у него на затылке, обдала горячей нежностью шею и плечи…Он не запомнил, как они оказались в кровати, но когда все закончилось, и они лежали будто новорожденные, удивленные и немного напуганные, сцепившись влажными пальцами, Яков подумал блаженно, что все изменилось…
Она сказала:-Мой милый сыщик…
Наверное, он тоже должен был сказать что-то такое: о том, как он рад, и о том, какая она… но говорить он не мог. Он только трогал ее нежную кожу, гладил абрис ее тела, и растроганно молчал.Через час она сидела, полузавернувшись в простыню, как утомленная лебедь, опустив темные ресницы, и ее обнаженное плечо мягко светилось в темноте. Потом встрепенулась и со счастливым вздохом пропела:- Ну все, мне пора! Коляска заждалась.
Она проворно оделась. Яков порывался помогать ей, но она легонько била его по решительным ладоням, и так они еще некоторое время хихикали и возились.- Теперь уже точно пора. Mon ami, ты станешь смотреть, как я ухожу?- Точно стану!- Тогда глядите, герр-рр-р полицейский: сейчас я изображу d'érotisme de coupable. И пошла к выходу, приплясывая, закидывая руки и голову высоко, как вакханка.(*обвиняемую в эротизме, фр.)- Адель!…- До встречи, милый!***Бегучий огонь поцелуи Адели.
Голос Адели, изменчивый, унизанный водоворотами и отливами, иногда чуть хриплый, но неизменно пленительный.Матовые плечи. Задорно вздернутый носик! Мягкая черная прядь, намотанная на тонкий палец…
Апрельское небо светло и осторожно проливается в кипучий водоворот петербургских улиц, в них молчат громады дворцов, горят золотом литеры на вывесках, начищаются витрины с грудами серебра и ярких материй.Уже деревья в парках пушатся терпкими клейкими почками, а поток блестящих цилиндров, военных фуражек все так же плывет по Невскому. Сверкает радужной чешуей рыба на лотках толкучек. Каналы подернуты цветной рябью, на ветру полощутся флажки, дождливое серебро осеняет утренние здания, покрывала воздушного света – укрывают вечерние…В апреле они ходили смотреть открытие навигации. Еще с Петровских времен так повелось: грандиозный праздник нельзя пропустить, если ты- настоящий петербуржец. Пестрый народ сгустился на продуваемых Кронверской и Дворцовой набережных...От Петропавловской крепости отчаливает катерок с кучкой крепких матросов и комендантом при полном параде. Мощными взмахами они пересекают Неву и лихо швартуются у пристани Зимнего дворца, ставят сушить весла ?на валек?. Комендант, печатая шаг, идет во дворец за разрешением от царя. И, выйдя через четверть часа, под грохот крепостных орудий и протяжные гудки пароходов взмахивает рукой! На сигнальной мачте крепости поднимается императорский штандарт!Вдумчивый петербуржец по теплому времени всегда гуляет в парке Инженерного замка, в рощах Елагина острова, в пролесках Малой Охты. Там можно побродить и поговорить о кинизме или масонском следе в жизни империи. Можно встретиться с давними знакомцами для легкого пикника. Или, если уже готовы, совершить путешествие по воде с барышней, только место отплытия нужно выбрать поживописнее: спуски к воде у голубеющего как раковина Никольского собора, или Измайловский сад на Фонтанке…
В мае запах горячей смолы от барж поплыл вдоль каналов и площадей.Смолёные, как волосы Адели, прогулочные ботики возят публику на прогулки, и они катаются по блескучей воде, и вода пахнет ракушками, щекочущим, терпким, ни на что не похожим запахом.…В мае Адель предложила сопроводить ее на премьеру ?Смерти Иоанна Грозного? в Александринский театр и выжидательно взглянула маслинными очами. Штольман не дрогнул, купил баснословный билет и заехал за Аделью.
Легкая как бабочка рука Адели покоилась, будто на стебле, на руке Штольмана - внутренне смущенного, но тянувшего спину по самой строгой форме. Он сохранял невозмутимое лицо, когда они раскланивались с композиторами, писателями и известными критиками. И когда его представляли свежеиспеченному Парижскому посланнику, боевому генералу Луи Бонапарта, Эмилю Флёри и его жене Изабель Флёри, и их сыну Феликсу. И когда они сидели в ложе первого яруса в горящей золотом и порфирой зале, а расплавленный страданьем драматический голос актера возводил драму до скорбного накала, так что зал охал...Потом они лежали вдвоем в тишине, совсем поздним вечером, и в соседней квартире кто-то еле слышно играл на фортепьяно: звучки пересыпались бусинами, как в старой музыкальной шкатулке…- Ах, Яков! – сказала Адель, - в жизни есть все! Любопытство, и мужество, и праздность. И каждый выбирает по себе - что захочет. Еще есть кратковременность счастья, если повезет. Некоторым везет, – она приподнялась на локте. - Только вот смысла здесь нету, mon ami, нет его в этой жизни. Может, вообще ни в какой?..- Вот он, смысл, прямо здесь, между нами! – он склонился и поцеловалт ее в ключичную ложбинку у плеча.Другим вечером, испытав стеснительное чувство собственной неловкости, он купил у уличной цветочницы маленький желтый букетик и нес, прикрывая ладонью, чтобы смущенно протянуть его, немного повядший (не догадался поставить в воду), разнеженной Адели.
Любая лужица в парке казалась Якову сокровищем, гранитные спуски к реке превратились в незыблемую опору счастья, переменчивая столичная весна вдохновляла. Так было все три месяца - бездумных, трепетных, горячих.А потом… Потом они стали встречаться реже. Она приходила рассеянная, невнимательно целовала его, смеялась, убегая…Он понял, что она уже не с ним, что Адель увлеклась чем-то, кем-то еще… Как-то они встретились в городе посреди ветреного майского дня, и она, удерживая шляпку от сильных порывов, спросила:- Как Вы поживаете, mon ami?- Вчера поймал отравителя, снова. – сказал он обиженно.- О, я помню, как это было весело!… Мой сыщик… Вы пообещаете не грустить из-за меня?В субботу она принесла жареного миндаля и конфет. Май шумел за окнами горячей парковой листвой и дождем. Запах влажной пыли мостовых и скрип уключин с Крюкова канала сладко врывался в открытую форточку, когда она разбудила его.Адель, с ее чайными, душными черными кудрями над жемчужным лбом… с пляшущим пламенем во взгляде, когда он целует ее... с влагой в уголках губ.- Понимаешь, мon ami… - бормотала она, словно оправдываясь, пока он трогал горячими губами ее шею и плечи, и волосы, - моя легкомысленная природа не приспособлена для спасения нуждающихся. Бог создал меня для счастливой праздности, для легкого чириканья, дал мне для этого любопытство натуры, и абсолютный слух, и чарующую власть красоты.
Подвиг повседневности выносим не всеми, да, mon ami, не всеми. Кто-то же должен ее не любить? Кто-то должен игнорировать? Мне немыслимо жить без вечного праздника, а за праздник следует платить... Иное дело Вы, мой сыщик! – она чуть отстранилась от него. - Вы можете жить без этого, обходиться без...- Адель, что? – спросил он прямо.
- …Я выхожу замуж за Феликса Флёри, сына посланника… Вчера он сделал мне предложение. Je retourne à Paris, mon ami.(* Я возвращаюсь в Париж, мой возлюбленный, фр.)Он оторопел, не веря. Потом понял, о чем это она говорит. Отпрянул, отвернулся к стене. Молчание вязко потянулось по комнате. Заглох шумный май за окном. ?Бонн-бонн-бонн? пробили за стеной часы. Молчание не прекращалось.
- Ты станешь смотреть, как я ухожу? - спросила она грустно.- Нет. Точно нет. – буркнул он в стену - старым выцветшим обоям. У него остро заныли скулы.- Тогда я…
- Вам пора!Она обхватила его руками, повернула к себе и окунула в свой запах, свое тепло.- Прощайте, герр сыщик, не забывайте меня, mon ami! Не забывайте ветреную Адель.- Вас забудешь… - проворчал он, все еще не поднимая головы, скрыв мокрые глаза у нее на груди.- Вы обязательно будете счастливы! Даже без меня!- Это точно я могу обещать… - как бы ни было трудно, выговорил он и невольно улыбнулся. Все же она умела рассмешить его, даже расставаясь!..- Mon ami, – Адель провела пальчиками у него над бровью, прикоснулась лбом ко лбу, замерла…
И отхлынула навсегда, унеся свой теплый чайный аромат в замолчавший май.