Глава 6. Чудное мгновенье (2 серия АДъ) (2/2)
Они доехали до места под раскидистым деревом, и она показала, где лежала трость. В зарослях ничего было не разобрать: сильно натоптано, но кровь виднелась. И трава смята так, будто волокли тело вниз к реке – у самого обрыва тоже натекла и запеклась лужица крови. Сыщик, позабыв про сантименты, сухо и деловито обследовал место и установил, что тело ударили у ствола, а потом перекатили по траве и сбросили в воду. В рассеянной досаде он вслух поинтересовался – не она ли тут натоптала.Девушка сначала даже обиделась, но, передумав, язвительно парировала:- Знаете, что? Это, наверное, Ваши городовые натоптали! Жаль только, орудие убийства не нашли!
И она совершенно права.- Прошу прощения, за работой забываю о такте, – спохватился он и в знак примирения объяснил ей, как все происходило. Анна с важным видом кивала.Потом он все-таки проводил ее по быстро темнеющему Затонску. Настоявшийся за день воздух был прян и слегка горчил. И запах ли осенней листвы или речной тины влиял, но Штольман настроился на романтический лад.
Он порасспрашивал ее о находке. Было любопытно, как именно Анна наткнулась на трость, когда даже городовые все пропустили, ротозеи. Но еще любопытнее было просто поговорить с ней, такой непохожей на других девушек.- Смотрите, как много у вас подозреваемых! – со страстью пустилась она в логические рассуждения. – Во-первых, Мазаев. Он мог сам спрятать свою трость, а потом вернуться за ней…- И пойти к реке?- Именно. Между прочим, он не признается в том, что трость потеряна – я проверяла. А почему?- По-че-му? – подыграл Яков Платонович ее упоению, видя, что она не на шутку увлеклась. Впрочем, он и сам не прочь был пообкатывать версии с понимающим собеседником, ему петербургской парочки помощников очень не хватало…Они медленно шли, вороша опавшие листья. Ее глубокий грудной голос не тонул в прохладном сыроватом воздухе, а пел, будто поэму читал. …Об орудии смерти и убийцах…Она рассуждала очень логично. Девушка, на удивление Штольмана,обнаружила быстрый и гибкий ум, редкий даже для мужчин, уж тем более для местных: она перебрала в качестве подозреваемых Мазаева и Семенова, и для всего нашла убедительные объяснения.
Анна Миронова удивляла его все больше. Девушка, ведущая собственное расследование. На велосипеде. Не боящаяся блуждать в зарослях на обрыве, и держать в руках окровавленное орудие убийства. Он таких никогда не встречал.Версию про дядю она вновь отринула со всей горячностью, выступив свидетелем его абсолютной непричастности. И у Штольмана закончились аргументы. У него вообще иссякли вопросы. Она обезоружила его до удивленной немоты: и так-то всегда немногословный Яков Платонович потерялся, не зная, что сказать. Они стояли близко, лицом к лицу, и он смотрел на ее оживление, выжидая, сам не зная, чего.- А между прочим, Семенов мне сегодня говорил какую-то ерунду о том, что любовь и смерть всегда ходят рядом…Девушка заглянула ему в душу своими синими глазами и обронила: ?он ведь влюблен был в нее?.
У сыщика холодок пробежал по позвоночнику, и он замер. ?Любовь и смерть всегда ходят рядом?, – всплыло из далекого прошлого. Точно такие же слова сказал ему когда-то тот композитор, как же его звали… Модест Петрович! Его сосед по первой квартирке в Коломне, которому он помог найти потерянные ноты… Тогда они вдвоем с 16-летним Яковом стояли перед ободранным куском обоев в квартире на Крюковом канале и оторопело смотрели на обнаруженный автограф гения русской словесности… Почитай уж 20 лет прошло, а Яков все помнил тот эпизод. (№6612. ?Дело о партитуре или прятки с гением?).- Вот это находка, – вымолвил тогда сосед Модест Петрович, – Вы всего два часа у нас, юноша, и уже такое!Они вперебивку, спотыкаясь, прочли эти стихи, и Яков запомнил несколько строк, и иногда повторял их про себя. Они так нигде и не печатались, и это оставалось его личным трофеем...
Пока Анна увлеченно и горячо говорила ему что-то, он ничего из ее речей не слышал. Он просто стоял, очарованный синеглазым чудом, и строки сами собой звучали у него в голове:Как сладостно!… но, боги, как опасно
Тебе внимать, твой видеть милый взор!…Забуду ли улыбку, взор прекрасный,
И огненный, волшебный разговор!…Вспомнив те строки, он только и смог, что выдохнуть…
- Вы что-то сказали? – вернувшись из далей, спросила его Анна Викторовна.- Нет, ничего… – боясь спугнуть момент, чуть севшим голосом вымолвил сыщик.
Она в последний раз блеснула в него улыбкой и легко ушла в темноту.- …Но что за чудное было мгновение… – совершенно оторопелый, обронил ей вслед Яков. Мимолетные слова того же гения, вспыхнувшие в памяти следом…
Из парка он догулял до их дома, проверяя, доехала ли… Где-то на втором этаже в полуосвещенном окне мелькнул силуэт, занавеска опала, и все стихло.*** Ночью Якову плохо спалось. За стеной шумели и кашляли. Он ворочался на неудобной постели, проваливался в чуткий полусон, и из него доносился запах яблок. Мельком вспархивала непослушная прядь и соломенная шляпка… Он снова видел уютную террасу с чаем, и смеющиеся лица ее семьи... Отчетливо пахло летним, горячим солнечным светом. Синие глаза распахивались ему навстречу.Он опоздал с утра в участок – несколько часов искал квартиру. В проходном клоповнике оставаться более было невыносимо, и, накупив газет с объявлениями, Яков пошел по адресам. Одна квартирка на две комнаты, недалеко от центра, в тихом Бригадирском переулке ему понравилась. Вдовствующая хозяйка Авдотья Саввишна была несуетлива и немногословна: она проверила документы и молча кивнула – то, что ему и нужно. Штольман внес уплату за два месяца вперед, сделал немудрящие бытовые распоряжения и договорился к вечеру переехать.Войдя в кабинет, он услышал, как Коробейников допрашивает субъекта, на чьем лице беглая физиогномистика выявляла явные следы вольной жизни и злоупотреблений. Свободная холщовая блуза, в которую тот был одет, и вьющаяся грива смоляных волос – на манер тех, что носили венгерские цыгане, дополняли облик. По всему было видно, это художник Мазаев. Творец прекрасного вальяжно развалился на стуле и, вообще, бравировал. Но Коробейников держался корректно и собрано. Молодец, – отметил про себя Штольман.Обсуждали злополучную трость. Мазаев рассказал, что не слишком опасался ее пропажи – дом-то, мол, приличный. Но когда все же вернулся за ней – то поэта Семенова уже не застал, и решил, что тот трость с собой прихватил.— Вот, ударился в бега. — спокойно отрапортовал Коробейников. — Пришлось с городовыми его ловить.— Что, скрыться хотели? — внимательно наблюдая, вопросил Яков Платонович.— А почем я знал, что он полицейский? — Мазаев завертелся на стуле и, усмиряя испуг, ударился в представление, — Вы на рожу его посмотрите. Вот на Вас посмотришь — сразу видно, фараон. А этот? Мазурик, он и есть мазурик!Нервный типчик, – подумал Штольман, – в целом фараонов не любит или скрывает что?…Но тут Коробейников подал ему бумаги, изъятые у Мазаева при обыске, и сыщик сразу увидел письмо. От Громовой Ульяны Тихоновны, с приглашением на трагический вечер к Кулешовым. Оно характерным изящным почерком было выведено на бумаге... с обрезом, опечатаным черным кантом, и вензелем немецкого печатного дома в колонтитуле. Он сличил обе записки: даже перо было одинаковое! Так… А вот и первая улика…Сметливый Антон Андреич без подсказок понял ход мыслей старшего, когда Штольман показал ему обе записки. Мазаева отпустили, а помощника Яков отправил к Мироновым – выяснить, не присылала ли Громова письма Петру, а может, и угрозы? Он бы пошел сам, но появляться лишний раз в качестве следователя в этом доме не хотелось.
Он знал, что следует срочно выяснить. Благо, здесь не Петербург и полицейская адресная контора располагалась в соседнем крыле управления. Любой желающий ехать железной дорогой в столицы должен был предварительно подать в полицию особое прошение с приложением паспорта. После проверки личности выдавалось разрешение на билет… Все даты и фамилии хранились в картотеке. Они с дежурным покопались в карточках пятилетней давности и Штольман получил ответ, который не слишком понравился ему, но полностью удовлетворил.Через час Антон с Анной (он почти не удивился) привели поэта. Девушка стояла, за спиной сидящего за столом Штольмана, скромно и тихо, но Яков Платонович остро ощущал ее присутствие, и это очень мешало ему сосредоточиться.
Они рассказали Штольману, что поэт Семенов напал на Анну на улице, когда она в исследовательском порыве двигалась в сторону управления с важными уликами. Стихоплет изрядно напугал девушку, но подоспевший вовремя Коробейников рыцарски отбил ее у безумца, и теперь они здесь…
Внутренне вскипевший Штольман едва сдержался, чтобы не схватить утловатого, с блестящей лысиной стихоплета за шкирку.
Анна показала свои ?важные улики?: это были старые газеты с напечатанными стихами Семенова к обеим жертвам, и замолкла. Так…— Вы признаетесь в убийствах? — с угрозой начал Штольман.Съежившийся перед ним Семенов потел, прятал глазаи трудно дышал: — Какое убийство? Я всего лишь писал стихи о любви… — Верно. Сначала о любви, а потом о смерти?— Послушайте, я не виноват, что мои возлюбленные умерли, — втягивая и вытягивая шею, пробормотал Семенов. — Это совпадение! Н-нет, вы ничего не докажете…— Так мы не докажем, или вы невиновны?— Не ловите меня на слове!Штольман уже остыл и взвесил, что сидевший перед ним человек — определенно нервического склада, но при этом неимоверный трус. Только и может, что впечатлительных барышень пугать. Вон как трясется на стуле из-за формального дознания. Ему бы выдержки не хватило на такую сложную комбинацию с подготовкой и осуществлением двух убийств… Да и улик никаких не было.— Можете идти.Все трое, включая Семенова, так поразились, что разорвись здесь снаряд, это произвело бы меньшее впечатление. В натянутой тишине поэт робко переспросил:
- Ч-что?- Что?! – эхом отозвалась Анна Миронова из-за сыщицкой спины.- Вы свободны. – твердо сказал Яков.Радостный Семенов, не веря своему счастью, принялся пожимать руки Коробейникову и, кланяясь, вышел вон. В грозовой тишине в центр кабинета, словно на сцену, выбежала Анна Миронова и, задыхаясь, не находя слов от негодования, воззрилась на Штольмана.
- Я не могу задержать человека за стихи! – был ей чеканный ответ.- Да? А за что же вы дядю тогда задержали! – чуть спокойнее, но со слезами в голосе спросила Анна.- Смотрите, что получается, – терпеливым тоном учителя среди непокорного класса проговорил Штольман, – пять лет назад гибнет Саушкина. И Ваш дядя уезжает из города… Через пять лет он возвращается в город, и гибнет госпожа Кулешова. С обеими у него была связь. Я не утверждаю, что он виновен. Но уж слишком много совпадений.Дядя, действительно, мог оказаться скорее романтичным повесой, а не убийцей. Но и история поэта никак не вклеивалась ни в одну из версий. Стихи, да стихи. Художник немного смущал, но Штольман нутром чуял: выстрелит либо с дядей, либо с Громовой. Он все время ломал голову, как уличить убийцу, и не мог ничего найти. Ах, если бы убийца сам себя выдал! Надо было что-то придумать и быстро…
И тут она сказала кое-что… почти теми же словами, какими он размышлял:
- Я Вам докажу, что он не виновен! Просто нужно, чтобы убийца сам себя выдал! И во всем сознался!- И как же это сделать? – мгновенно насторожил уши сыщик.Она предложила еще раз провести спиритический сеанс в доме у Кулешовых, снова собрав всех фигурантов дела. Идея не самая блестящая, но у Штольмана не было других идей… В конце концов, очная ставка помогла бы выявить хоть что-то. Он нервно постукивал карандашом по столу, пытаясь быстро взвесить риски.Между тем Анна договорилась до того, что предложила ему отпустить дядю на вечер.
- Нет. Это невозможно!- Ну почему! – почти закричала девушка, чувствуя, что он колеблется. – Это же в интересах следствия!- Я не могу отпустить арестованного ради какой-то сомнительной версии! – в тон ей, тоже волнуясь, вскричал Штольман.А ведь может и сработать – в одном шансе из ста. Она предлагает риск, но это хороший риск!Отпустить дядю, конечно, никак невозможно. Все может выйти из-под контроля, и тогда пиши пропало. Если уж действовать в доме, то по старому верному протоколу: опросить домашних слуг, провести перекрестные допросы, и таким образом заставить убийцу хотя бы занервничать. Что же делать…- Яков Платонович! – сверкающие синие глаза не отпускали, — ну убийца же не знает, что версия сомнительная! Он выдаст себя, Вы увидите!- Ох, как же Вы наивны, Анна Викторовна!Если дядя не виновен, ему может угрожать опасность. Почувствуй убийца, что на него объявлена охота?… А он, Штольман, точно не знает, откуда ждать нападения!- Яков Платоныч, ну, пожалуйста… Ну ведь Вы же ничем не рискуете… – голос Анны сник до тихой жалобы.
- Яков Платонович… – прошептал до сих пор молчавший Коробейников.Эти двое смотрели на него так умоляюще, что он поддался. Делать, говорите, чего никогда не делал?…
- Хорошо. Но дядю я привезу сам. – пойдя у них на поводу, решился сыщик.И прежде, чем он что-то успел сообразить, эта особа подскочила к нему за стол и от души чмокнула в щеку! И он внезапно-близко увидел заводи ее глаз… Такого он совершенно точно не ожидал.
Она вся была словно живое пламя! Чувства верховодили ею, и, минуя все барьеры, она легко делала то, на что не решилась бы ни одна известная ему женщина. И Яков Платонович, старый опытный сыщик, уже жалея, что поддался, натянулся, как при настоящей опасности, потому что контролировать такое пламя невозможно, а обжечься – очень даже легко…
Смутившись, девушка исчезла за дверью.
- Ну и что мне прикажете с ней делать, Антон Андреевич! – посетовал он Коробейникову на непоседу, которая все-таки влезла в следствие и заставила его изменить своим строгим принципам.Романтический Коробейников, устремив на дверь мечтательный взор, выдал свое самое заветное желание:– Пригласите барышню покататься за город…
- Что?Быстро отрезвевший помощник залепетал что-то и смущенно отошел к своему столу.Мда, еще одна романтическая особа с горячим сердцем. Две юные романтические особы! И он между ними – как пожилой сторожевой пес меж весенними гимназистами.
*** Штольман под охраной городового привез Петра Ивановича в Кулешовский дом сильно заранее, никого из званых гостей еще не было. Он попросил вдовца собрать всех домашних слуг, и через полчаса получил последнее подтверждение одной из версий. Все стало ясно. Теперь развитие событий зависело от того, как пройдет вечер… Он сильно рассчитывал на эффект повторения.
Когда собрались настороженные и недоуменные гости, дядя занервничал. Все расселись к столу, нужные для столоверчения предметы разложили в центре. Штольман, стоя у двери и наблюдая в оба глаза. Он чувствовал, как в воздухе плавятся угроза и страх… Это хорошо, шансы, что у убийца не выдержат нервы – высоки.Погасили свет. Виктор Иванович просил гостей взяться за руки и представление началось. Медиум раскачивался, шумно дышал через нос и производил странные движения, положенные при подобных спектаклях. Яков расхаживал вдоль дальней стены и смотрел в лица.
- Татьяна, кто… твой… убийца? – заунывным голосом вопрошал медиум. Однако же нервы первым делом сдали у него. – Я не могу! Извините. – он, пошатываясь, выполз из-за стола и отошел к камину. Кажется, ему поплохело…
Перенервничавшие гости встали из-за стола со скептическими ивозмущенными восклицаниями. Штольман наблюдал. И тут вскочила Анна:- Дамы и господа! Я прошу тишины. Прошу всех занять свои места. Я сама проведу сеанс!Какая упорная… – поразился Яков. Странно, но на гостей как-то гипнотически подействовал ее голос, и они послушно вернулись на места. В этот раз они не стали браться за руки, а, следуя ее указаниям, положили руки на ползунок. Представление продолжилось. Одухотворенная Анна Викторовна, из юной шаловливой особы превратившаяся в какую-то простоволосую пифию, командовала в воздух:- Дух Татьяны Кулешовой, явись! Дух Катерины Саушкиной, явись!Вдруг она забилась в конвульсиях, и ползунок начал двигаться по доске с буквами… Все заворожено наблюдали за его скачками, не отводя рук и глаз. Анна застыла, стеклянным взглядом уставившись в пространство, гости сняли с доски дрожащие пальцы…- Громова! Они написали ?Громова?! – в ужасе воскликнул Семенов.Все посмотрели на Громову…*** Она отпиралась, возбужденно блестя нехорошими глазами. Потрясенная Анна медленно встала из-за стола и произнесла то, что Яков Платонович точно знал вот уже около часа:- Это Вы. Это Вы убили Саушкину и Кулешову!У Громовой началась истерика. Хохоча и выкрикивая: ?не сходите с ума!? и оставляя впечатление полного безумия, она, однако, довольно проворно попыталась улизнуть.- Сядьте! – приказал следователь. Громова обессиленно опустилась на стул.Теперь пришел его черед. И Штольман дожал ее. Он подошел ближе и продемонстрировал ей и всем остальным анонимку из спальни Кулешовой, да записки с ее подписями, писанные ее пером. На бумаге из Германии, которую в Затонске не купишь. И объявил о том, что знает об ее поездке в Германию пять лет назад.
- А это не доказательство! – прекрасно осведомленная о работе судов и адвокатов, воскликнула Громова.
Она была права – для обвинения этого недостаточно. Момент ее временной растерянности нужно было использовать сейчас же, пока она не собралась с духом. Сыщику во что бы то ни стало нужно выбить из нее признание на публике. И он продолжал давить:- Это косвенное доказательство. Но есть и свидетель.Под потрясенными взглядами замерших гостей он прошел к двери и вызвал свидетельницу, его главный козырь. Громова расширенными глазами смотрела на вошедшую…Молоденькая робкая служанка в кружевном фартуке, бочком войдя в залу, рассказала, что в тот вечер видела, как Громова взяла забытую Мазевым трость и пошла к реке.
До последнего отпиравшаяся госпожа Громова застыла соляным изваянием… Яков положил перед ней окровавленную трость. Секунда, две… И вдруг тишина лопнула, словно ткань разорвалась.- Ты предал меня! – подняв ненавидящие глаза, прошипела Громова в безмолвного Петра, стоявшего у статуи голенького Амура. И зарыдала в сведенные пальцы. Сломленный Миронов опустил голову.В жуткой паузе Штольман поведал, что Петр Миронов предал Громову пять лет назад, когда оставил ее ради Екатерины Саушкиной. Ульяна Тихоновна не простила измены и варварски избавилась от соперницы. Но Миронов уехал и вернулся в город лишь нынче, да только опять не к ней. А на этот раз к Татьяне Кулешовой.Бедному заводчику стало плохо и он горестно опал на стол. Семенов сидел, опустив голову. Анна тихо вышла из залы…Штольман перечислил факты убийства и Миронов, обретший дар речи, дополнил рассказ тем, что собирался лишь слегка напугать возлюбленную своим нелепым предсказанием, а вышло совсем иначе…
- Вы арестованы, госпожа Громова, по обвинению в двух убийствах: Татьяны Кулешовой и Екатерины Саушкиной. – завершил представление следователь.Жандарм внушительной тенью возник за спиной убийцы. Ульяна Громова отвела руки от лица и, глядя на бывшего возлюбленного сухими глазами, выдавила:- Ты доволен? А ведь все могло быть иначе. Тебе просто нужно было любить меня. Как я тебя…Любовь и смерть всегда ходят рядом, – подумал Яков Платонович, – музы и поэты… Ладно… – изгоняя грусть, встряхнулся он, – оставим поэтам поэтово. А ему пора отвозить арестованную.
Но он хотел найти Анну… Хотел сказать ей… После всего долгого дня, за который он столько передумал и перечувствовал, после ее порывистого полудетского поцелуя… Он хотел сказать ей. Что она произвела на него глубокое впечатление… Или что он тронут знакомством с ней. Нет, выходили банальности. Он и сам не знал, что скажет, но очень хотел объясниться.*** Он нашел ее сидящей рядом с дядей под тем же Амуром. Она положила кудрявую головку на плечо сгорбленному Петру и лицо ее растроганно светилось… Увидев Штольмана, парочка поднялась, и понурый дядя пошел за экипажем. Яков с Анной вышли на крыльцо.
Они спускались по ступеням, и Штольман совсем не знал, как начать разговор. Он был мастером осторожных намеков, тонких прощупываний и немногословных двусмысленностей. Умел говорить иносказаниями, за годы отшлифовав этот метод до ювелирной тонкости. Но с нею все это не годилось… И он начал с первого, что пришло в голову:- Должен признаться, хотя и странным образом, но преступление Вы раскрыли.- Разве я? – заулыбалась Анна, – н-нет, я только напугала убийцу. – но видно было, что похвала сыщика ее порадовала.Приободренный Штольман ухватился за важную для нее тему и польстил совсем уж грубо:- Да нет. Без Вашего участия я бы упрятал за решетку невинного человека.
Мда, преувеличенно вышло, да что уж…
- Как же Вы это сделали?- Все равно не поверите, – Анна почему-то не желала говорить и ускользала от него, спускаясь по ступеням все неостановимей. Сейчас она попрощается и снова исчезнет в темноте!У него не выходило!…Он последним движением приостановил ее и... Была, не была!- Ну да ладно. Во всей этой истории есть один положительный момент.- Да! Вы одержали первую победу на новом месте. – произнесла чуть задержавшаяся девушка и взглянула ему прямо в лицо.- Нет. – ответил Яков Платонович с проникновенной силой, поразившей его самого, – знакомство с Вами.Она замерла. И вновь повела себя не так, как он ожидал: ускользая, не отвечая, не обнаруживая и тени прежней шаловливости, она стала прощаться. И сыщик не знал, что делать дальше.- Уйдете, так и не удостоив меня объяснением? – просто спросил он.- Да мне, знаете, самой бы разобраться, – покусывая губы, проговорила девушка-непоседа. И добавила:- Яков Платонович… А Вы… простите мне тот поцелуй?Она надела шляпку и исчезла. Легкий ветерок прошелестел над головой озадаченного Штольмана, и так же легко она снова убежала от него.Она совершенно не вписывалась ни в какие стереотипы. Ни игры, ни сложного флирта... Порывистая словно ветер. Удивительная.
Он был старше ее на целую жизнь – огромную, узловатую, сложную жизнь, но снова, словно ребенок, потерялся подле нее.…Забуду ли улыбку, взор прекрасный, и огненный, волшебный разговор… – припомнилось ему.- До встречи. – веско сказал он вслед.