Глава 6. Чудное мгновенье (2 серия АДъ) (1/2)

*** - Тело на подводу грузите! И меня ждите, в морг вместе поедем. – крикнул он городовым, уже заскучавшим на обрыве подле утопленницы. Те деловитозасуетились, а Штольман обернулся к Коробейникову:– Кто в городе экспертом по трупам работает?- Так ведь… при больнице морг у нас. Кажется, Милц его зовут, точнее не знаю, - смутился помощник, приминая пальцами округлую тулью над вихрастым лбом. - Что ж, выясним, - буркнул Штольман и, наказав Коробейникову составлять в участке протокол, отправился в местный морг на северную окраину города.По дороге, сидя в возке меж двумя служивыми, он рассеянно обдумывал те немногие факты, которые удалось узнать по делу: подозрительная эта смерть, неестественная для такой женщины, да и пять лет назад произошло нечто подобное…Бегущее наравне с возком невысокое солнце билось в ресницах и Яков вдруг зажмурился - ярким бликом ему привиделось прикосновение, что случилось час назад. К девушке с серьезными глазами, когда он случайно поддержал ее под локоть. Перед ним, как наяву, вспорхнули непослушные кудри… И скулы опалило. Стало тесно в груди, а сердце мячиком толкнулось в ребра. Это его вконец раздосадовало: положительно, он никак не начнет работать. Да что с вами, Штольман, соберитесь! - приказал он себе.

Они въехали на обширное поле, окаймленное высокой порослью дерев. По зеленой скошенной траве гулял вольный ветер и вихрил первую опавшую листву. Слева располагалось веселенькое здание больницы, видно, недавно окрашеное, - оно гляделось нарядно. Больница была внушительной, но парк стоял совсем пустынным, никого в нем не было, несмотря на утренний час... Коляска встала у морга.Штольман огляделся: вдоль дальней линии парка за длинным забором теснились аккуратные домики. А морг, маленький низенький скворечник, что стоял чуть поодаль от больницы, похожий, словно близнец, на большинство этих скорбных заведений, давно врос в землю и даже не имел крыльца.Яков шагнул под козырек, открыл хлипкую дверь и пропустил служивых с носилками. Здесь посреди инструментов и склянок управлялся крупный мясистый человек в медицинской, закрытой до горла рубахе. Он обернулся на вошедших, блеснул золотой оправой очков и низким глуховатым баритоном проговорил:- Доброе утро. Вы ко мне по делу?- Здравствуйте. Я Штольман, новый старший следователь, - протянул руку сыщик, - тело привезли.- Вот сюда, сюда кладите, - указал доктор на прозекторский стол.Городовые переложили тело Кулешовой с носилок. Штольман не стал терять время и просил сразу приступить к осмотру и вскрытию. Сидя у окна, Яков рассеянно наблюдал, как руки доктора чуткими движениями работают с телом, и почти не замечал обстановки. Мысли все время витали где-то, и он не смог бы точно сказать - где. Он вернулся на землю, когда медик закончил осмотр, и сразу обсудил с ним обстоятельства смерти. Складывалось так, как Штольман и предполагал: его жертва никакая не самоубийца – воды в легких не обнаружено. Молодой и красивой жене заводчика Кулешова размозжили затылок чем-то тяжелым, и сбросили в воду уже бездыханной.Уточнив последнее - время смерти - случившейся от десяти до полуночи, Яков почувствовал знакомый гончий азарт по учащенному стуку в висках, и поспешил на улицу. Он прихватил на выходе саквояж и котелок: нужно заняться опросом свидетелей, сверить показания, найти нестыковки, - дел у него много… Но позабытый было доктор неожиданно остановил его и, кульком сложив пальцы на объемистой груди, с неспешной обстоятельностью завел беседу:- А позвольте полюбопытствовать, Вы к нам надолго?…- Полагаю, надолго, - с легкой горечью ответил Яков Платоныч.- Дело в том, что я врач, я работаю вздешней больнице, но очень часто помогаю полиции в качестве эксперта в области медицины… Так что, если что, я прошу Вас не стесняться. Пожалуйста, обращайтесь ко мне.- Благодарю, доктор, – вновь повернулся к выходу Штольман.- Александр Францевич…- Честь имею. – дивясь настойчивости медика, распрощался сыщик.Он вышел за дверь и только тут осознал, что целый час был невероятно рассеян и проявил твердолобую неучтивость – он так и не догадался спросить, как же зовут владыку прозекторской.*** Еще через час они с Коробейниковым взошли по мраморной лестнице в дом безутешного вдовца. Игнатий Петрович Кулешов был гораздо старше своей жены, и казался совершенно разбитым. Он встретил их на пороге тихого кабинета, обитого лиловым, где скорбь сгустила и без того плотный воздух. Свет едва пробивался сквозь опущенные гардины, и изрядно наплаканное лицо хозяина было совершенно землистого оттенка. В полумраке по стенам бродили неясные тени, глухо тикали часы, с фотографии на каминной полке улыбалась оживленная молодая женщина, а в сдвинутых бровях ее мужа, повисшего над рабочим столом, застыла мука.- Была, и нет ее… И ведь ничто не предвещало… Вчера были гости… шутила… смеялась… - покачиваясь над добротной палисандровой столешней, никак не мог уместиться в кресло Кулешов.Штольман смотрел очень внимательно: вдовец горевал неподдельно. Но ведь и такие убивали в запальчивости любимых… Его обязательно следовало проверить.- А кто гости? – кратко спросил он, весь обратившись в слух.Кулешов перечислил самых близких, по его словам, друзей семьи: Громова, Мироновы, учитель Семенов и художник Мазаев. Но имена последних гостей он явно помнил нетвердо, и эта деталь не ускользнула от Штольмана.- А Семенов и Мазаев – это чьи друзья?..Ну, конечно, Татьяны. Татьяна Кулешова собирала у себя некий творческий салон, где любила, по словам мужа, окружать себя поклонниками с воображением – странными личностями, как он их называл, – художниками и стихоплетами…

- И вас это не беспокоило? – задал главный вопрос Штольман.Муж в ответ даже немного оскорбился:

- Помилуйте, моя жена порядочная женщина. – тусклым, но убежденным голосом проговорил он. - А все эти художники… это невинный флирт, не более того!

Что ж, отношение заводчика к эффектной молодой жене вырисовалось со всей очевидностью. Кулешов Татьяну не ревновал и смотрел сквозь пальцы на ее увлечения, во всем ей потакая. Ясно, пожалуй, мотива тут не сыскать…

- Вспомните, а вчера, накануне, не произошло ничего необычного? – зашел с другого конца Яков Платонович.И тогда вдовец припомнил один странный момент. Неловко жестикулируя мелко трясущейся ладонью, он рассказал, что вчера Татьяна хотела провести спиритический сеанс, для чего и созвала гостей. На роль ведущего спирита был приглашен некий Петр Миронов, медиум, недавно приехавший в город. И, по словам Кулешова, именно он и напророчил Татьяне неминуемую смерть.

Интересно… Очень интересно. Муж счел этот факт лишь моментом общей неловкости, да и только, а вот Штольман отнюдь не собирался пренебрегать такой деталью.Уже второй человек из семейства Мироновых имеет касательство к утопленнице! Юная барышня с васильковыми глазами находит убитую, а медиум Миронов пророчит смерть… Довольно высокая плотность происшествий на одну семью, неспроста это.

Пока сыщик размышлял, Коробейников, все это время подпиравший мраморный каминный фасад и прилежно черкавший в блокноте, разомкнул уста и извиняющимся тоном, но твердо спросил:- А Вас не смутило, что Вашей жены… всю ночь… не было дома?Яков Платоныч усмехнулся над прямолинейностью вопроса, смущавшего невинную душу, но внутренне одобрил ход мыслей помощника. Кулешов же совсем не удивился и без запинки дал убедительные объяснения:- Видите ли… у нас разные спальни. Я ушел к себе раньше, а утром, когда она не вышла к завтраку, я просто не стал ее беспокоить! А потом приехал городовой…И его голова вновь склонилась в едва сдерживаемых рыданиях.

Пора было прощаться. Но мужу следовало знать, что жена его не просто так упала в реку, и ведется официальное следствие по убийству.

- Я пока не могу раскрывать всех обстоятельств дела, но то, что смерть Татьяны Сергеевны - это не самоубийство, я практически уверен, - негромко объявил Яков Платонович, поднимаясь с резного стула.Кулешов вдруг встрепенулся и, живо занырнув в ящик стола, достал небольшую карточку - письмо, найденное слугами в комнате Татьяны. Штольман развернул сложенный пополам листок и прочел всего два слова: ?смерть неизбежна?, написанные изящными печатными буквами. Почерк Кулешову был незнаком. Зато бумага была приметная: с обрезом, опечатаным черным кантом, и с вензелем немецкого печатного дома. Очень ценная находка…От несчастного вдовца они с Антоном Андреичем, не сговариваясь, отправились пешком, желая выветрить тяжелые впечатления от соприкосновения с чужим горем. Они миновали городскую площадь и часть центральной улицы, обсаженной весело золотящимися липами. Время шло к полудню, сентябрьское солнце пригревало совсем по-летнему, прозрачный воздух начинал пахнуть первыми осенними дымками. Город суетился, справляя будние дела.

Голова понемногу прояснялась. Шагая мимо стихийного рынка, что расположился в проулке недалеко от центра, Штольман размышлял. Было ясно, что улов по делу неплохой, хотя и недостаточный - и выводы пока делать рано. Заводчик очень любил жену и ревностью не страдал, однако, отлучаться по ночам она могла совершенно незамеченной… Дальше, записка нашлась приметная. Хорошая ниточка, стоит потянуть. Еще то старое дело об утопленнице на том же месте у обрыва, его необходимо поднять.И Миронов… - неохотно подумал Штольман. Мужчина из семьи барышни, так ощутимо и так некстати выбившей его из колеи. Этот человек приехал недавно из-за границы и тут же напророчил смерть жертве. Крайне неприятная деталь… - поморщился он про себя. И ведь она там была, и даже словом не обмолвилась о предсказании, хотя он спрашивал. Впрочем, это вполне может объясняться семейной привязанностью. И ему, Штольману, предстоит выяснить этот факт, выступив в привычной роли въедливого бессердечного проныры, за что его так не любили порой. Эта необходимость вовсе бы его не беспокоила, если б не тот неконтролируемый трепет, который он испытывал с момента утренней встречи… Ему очень не хотелось стать невольным врагом ее семьи. Надо же, господин следователь, подумать только, вам не все равно! – уязвил себя Штольман, и усмешка рябью пробежала по губам.

Мда, неловкая ситуация, и неудобная. Вот вам урок, господин сыщик. Допустили ненужную сентиментальность, не дисциплинировали чувства – теперь робеете перед опросом важного свидетеля, а то и подозреваемого…

Они свернули за угол и пошли по улице, ведущей к дому Мироновых, - Штольман уже выяснил, где они обитают… Коробейников, вслух перечисляя то, что они узнали у Кулешова, дорогой сильно горячился:- Поверить не могу, что Кулешов мог убить родную жену!Задела мальчишку это история, тронуло его сердце явное горе вдовца, и как всякая неискушенная душа, он стремился оправдать того, кому сочувствовал. Но рано еще делать выводы, рано. Есть аргументы как за, так и против мужа.- Мотива пока не вижу, – ответил сыщик, направляя волнующегося помощника по следу логики, - хотя спали они в разных спальнях…И с досадой добавил:— Кто их знает, этих мужей. По полжизни не живут со своими женами, а потом за интрижку убить готовы.Он мог бы вспомнить пару неприятных эпизодов из своей практики, когда заброшенные мужьями жены вдруг в припадке ревности оказывались убитыми этими самыми мужьями, невесть зачем вернувшимися в семейное лоно из многолетних отлучек. Всякое бывало. Впрочем, ему и самому было жаль заводчика, но…- Алиби у него ведь нет, – озвучил Коробейников мысль Штольмана.Они еще порассуждали и Штольман отослал Антона Андреича в участок навести справки о деле пятилетней давности. А сам не без волнения отправился к господину медиуму.*** Он шел по одной из лучших улиц Затонска и думал:что за семья эти Мироновы, как живут?… Царининская улица выглядела широкой и вся утопала в зелени, едва тронутой осенью. Здесь, на легком свертке от городского центра по левую руку располагались зажиточные белокаменные и кирпичные дома довольно приличной архитектуры, попадались и усадьбы. Справа, через крытую щебенкой улицу, в первых этажах рядами шли лавочки с открытыми витринами, нарядные кондитерские, пахучие цирюльни. Распашные добротные двери с чугунным колокольчиком на входе приглашали в мебельный магазин. А в конце улицы, истаивая в дневном солнечном мареве, сиял золотыми луковками и крестами собор.

Улица, несмотря на праздный вид, была оживлена. Лоточники разносили съестной товар и, мелко кланяясь, входили в дома. Господа, помахивая тросточками, торопились по делам, дамы прогуливались в открытых колясках. Вечную пыль поднимали проносящиеся экипажи.Яков, высматривая нужный адрес и спотыкаясь об вездесущих мальчишек, что путались под ногами, миновал игуменский дом, увенчанный крестом, с парком и прудиком, видимыми сквозь решетку. Еще один солидный, с портиками и колоннами, где, судя по всему, жил кто-то из градоначальства…

Возле гипсовой арки ему преградил дорогу сломанный возок. У снятого колеса возился мастеровой в замасленном холщовом фартуке и льняной рубахе. Припадая на одно колено, он приятным тенорком с воодушевлением пел: Летите, мои вдохи, вы к той, кого люблю, И горесть опишите, скажите, как терплю. Останьтесь в ея сердце, смягчите гордый взгляд И после прилетите опять ко мне назаааад! Но только принесите приятную мне весть, Скажите, что еще мне любить надежда ееееесть.Рядом стояли две кумушки в платках и, покачивая головами, и подпирая кулачками щеки, слушали. Яков спросил, где дом адвоката, и по указке: ?так эвон, недалече, ишшо два дома и зараз ихний будет?, - достиг, наконец, нужного места.

Ворота были распахнуты. Он пошел по дорожке вдоль клумбы. Просторный дом с белыми колоннами смотрел фасадом на лужайку с мягкой изумрудной травой, в которой искрились радужные капли недавнего полива. За домом стеной росли стройные ряды высоких вязов. Лужайку окаймляли округлые ряды подстриженных яблонь с белеными стволами, словно заключали этот уютный мирок в распахнутые объятья. Плоды красными зернами усыпали траву, и нагретые солнцем, источали душный сладкий аромат, а на пригреве хором стрекотали кузнечики. Всюду раздавался деловитый птичий гомон, словно на лесной опушке в июле. Лето как будто задержалось здесь. Наверное, только в таком месте и может жить прелестное создание… - подумал Штольман.Семья сидела на террасе - пили чай. У самоварчика расположились две темноволосые дамы, мужчина в светлом костюме с открытым приятным лицом и аккуратной подстриженной бородкой стоял, опершись на балюстраду. Картина семейного чаепития была столь мирной, что Яков, идя к ним с неприятным разбирательством, испытал сожаление из-за того, что придется нарушить этот идиллический покой. Не так бы ему хотелось в первый раз войти в этот дом…- Добрый день. Следователь Штольман, – взойдя по ступеням, сказал он как можно мягче,- я хотел бы поговорить с господином Мироновым.- Добрый день. Миронов, Виктор Иванович. – выжидательно глядя Якову в глаза, представился мужчина.Это был отец прелестного создания и хозяин дома.— Так мне нужен Петр Миронов, – поспешил ответить Штольман, внезапно испытав легкую робость.— Мой брат… А по какому вопросу? – продолжал выяснять Миронов-отец намерения незваного пришельца.

Мда, сразу видна адвокатская хватка. Очевидно, это очень крепкая семья, где не принято впускать в дом кого угодно, не выяснив намерений.

— Я расследую обстоятельства гибели госпожи Кулешовой, и хотел задать ему несколько вопросов.Напряжение будто завибрировало в солнечном воздухе.

- Позвольте… ну а причем здесь Петр? Я, видите ли, адвокат. – открыто занимая оборону и грудью вставая на защиту брата, вопросил Виктор Иванович.

Яков уверил, что это всего лишь формальность, но, видно, ему не очень поверили, так как в голосе хозяина, давшего указания прислуге, отчетливо зазвенел металл…

Его пригласили присесть к столу. Хозяйка дома представилась Марией Тимофевной, вторая чаевничающая дама оказалась соседкой Ульяной Тихоновной. Той соседкой Громовой, что была вчера на вечере у Кулешовых. Очень кстати. Самое время понаблюдать…Ульяна Тихоновна мгновенно перехватила инициативу и пустилась, театрально охая, в многословные обсуждения участников злополучного вечера. Пройдясь по покойной Татьяне, ее мужу и поклонникам, она закончила мыслью, что заводчик был раздражен ухаживаниями Семенова и Мазаева…

У Штольмана же на этот счет сложилось иное мнение. И он по опыту знал: частенько у тех, кто помногу обсуждает других, – рыльце в пушку… Как показалось Штольману, Громова то ли завидовала Кулешовой, то ли вообще была зла на жизнь.

Она, по-видимому, склонна к эффектам: румян на лице немало и шляпка для полуденного чая очень уж помпезная… Привычка к экзальтации? Посмотрим…Старая служанка объявила, что Петр Миронов ожидает в кабинете. Яков поднялся.- С вашего позволения. Я как адвокат хотел бы присутствовать при разговоре. – вежливым, но чеканным голосом объявил Виктор Иванович.Кажется, будет драка…- Не возражаю, – слегка улыбнулся Яков Платонович.Они прошли в довольно простой – не роскошный, но светлый кабинет с лаковой мебелью, в которой бликовало полуденное солнце. Комнату украшало множество вазонов с растениями, а на столе красовалась электрическая свеча Яблочкова.

Петр Миронов, мужчина неопределенных лет, с помятым от обильных возлияний лицом, но гладко выбритый и франтоватый брюнет, понуро сидел у стола. Он с терпеливой покорностью принялся отвечать на вопросы Штольмана, пока его брат нервными шагами мерил кабинет.- Итак, Вы предсказали госпоже Кулешовой смерть?- Не яяя… - устало протянул медиум, уставившись в стол.- Хорошо, не Вы, - немедленно согласился Штольман. - Ну, и что было дальше?Петр рассказал, что после сеанса все гости разбрелись, а он повел покойную Татьяну на прогулку к реке. В попытке успокоить даму после неудачного предсказания он пытался поговорить, но вынужден был оставить Кулешову у реки одну. Видимо, поссорились. Он вернулся в дом и вскоре они с племянницей уехали.

Виктор Иванович метал безмолвные громы и молнии, слушая, как его брат подводит себя под обвинение, но ни словом не помешал рассказу. Профессионал.Так, картина ясна. Миронов Петр Иванович – первый подозреваемый в списке. Неплохо, конечно, что он сразу во всем сознался и рассказал детали. К тому же, налицо неподдельные чувства горечи и утраты, вообще он выглядел надломленным этой смертью, но именно из-за чувств он и мог бы лишить жизни Кулешову… Мог, в аффекте он убить мог.

- Я вынужден задержать Вас, господин Миронов, по обвинению в убийстве. – как можно более нейтральным голосом резюмировал сыщик, на опыте зная, что за этим последует.Петр Миронов как будто удивился выводам Штольмана и беспомощно пытался убедить его в своей полной непричастности: - Но послушайте… Но это же ведь чушь. Я!Убийца? Но это же чушь… – кажется, до него начала доходить недвусмысленность его положения и его показаний.Он с надеждой оглянулся на брата. Виктор Иванович выступил вперед и веско сказал: - Ваши обвинения безосновательны.А вот и драка! Стрелы дисциплинированной ярости полетели в сыщика из суженных глаз того Миронова, с которым ему меньше всего хотелось бы ссориться… Штольман выдержал натиск:- Следствие во всем разберется. – ответил он предельно вежливо. – Если Вы не виновны, так Вам ничего не грозит. Но в сложившихся обстоятельствах я не могу Вас не задержать. – проявляя всю возможную учтивость и словно уговаривая, он попеременно взглядывал в лица обоих братьев.- Я обжалую Ваши действия! – Виктор Иванович был явно и не на шутку взбешен.- Разумеется. Это Ваше право. – смиренно ответил Яков Платонович.Он сказал, что будет ожидать Петра у ворот, дав им возможность объясниться наедине, и вышел за дверь. Яков прошел по уютному дому, жалея, что стал для этой семьи невольным врагом. Впрочем, еще ничего не решено. Алиби нет, но и прямых улик тоже. Есть еще трое участников, которых нужно проверять. И если это сделал не Петр, то пока следствие разбирается, убийца сможет совершенно расслабиться… – Штольман, как всегда, не слишком угрызаясь, старался ловить сразу нескольких зайцев в садок…На солнечной террасе он бросил взгляд на столик – за чаем больше никого не было. По ступеням же медленно поднималась барышня Анна, оставив у скамьи свои колесики. Она подошла и прямо, не мигая, воззрилась на него встревоженными глазами. Удивительный все-таки у нее взор, в нем как в воде отражается оттенок каждого чувства… И давненько никто не смотрел на него вот так открыто…Она что-то спросила, и смысл вопроса не сразу дошел до его слуха, кажется: ?что случилось??.

- У меня было несколько вопросов к вашему дяде.Она мгновенно заволновалась, и, как и Петр, с такой же беспомощной горячностью стала убеждать:- Вы что, дядю моего подозреваете? Это нелепо! Потому что дядя, он… он не мог никого убить!Какая дружная семья, – подумал Штольман, – все друг за друга горой. На секунду он вдруг ощутил, что ему, бездомному сыщику, захотелось стать частью этого мира. Чтобы это искреннее создание с прекрасными глазами заботилось о нем, а он о ней… Он остался бы здесь, в провинции, и по вечерам приходил бы в теплый уютный дом, обставленный простой мебелью и цветами. Они бы пили чай на солнечной террасе, гуляли в собственном саду, а по выходным– общались бы с милым семейством Мироновых…

Что-то размечтались Вы, господин следователь, не на шутку… И вообще: Штольман, гуляющий в саду по выходным? Какая чушь! Чтобы отогнать неуместные мысли, он вынул из внутреннего кармана зеркальце, найденное на обрыве, и протянул Анне.- И все-таки, а что Вы делали у реки? – спросил он у нее отчета, больше для порядку, чтобы показать самому себе: если нужно, он может быть с ней строг.

- А я уже ответила Вам на этот вопрос, – отозвалась она упрямо.И он опять почувствовал какое-то бегучее тепло, разливающееся по рукам и ногам, по телу, и от этого тепла мгновенно потерялось желание строжиться, осело всякое сопротивление. Она, совершенно не подозревая о том, действовала на него, как язычок пламени на податливый воск свечи.Он усмехнулся: над ней, над собой?… Кивнул в знак прощания и молча сошел с крыльца со странным чувством неизбежности происходящего. Нужно поймать экипаж для арестованного… – подумал Яков Платонович и вышел из солнечного сада.*** Доехав в участок с обоими братьями Мироновыми, Штольман сразу приступилк дознанию. На допросе дядя Анны лишь расцветил картину новыми подробностями, но по сути не сказал ничего нового. Сквозь пространные подробности Штольман дожал его до признания, что они с Татьяной Кулешовой -таки были любовниками. Закрепили, что они все же поссорились. Напоследок, под зорким надзором адвоката Виктора Ивановича, который был заметно обескуражен любовной прыткостью брата, Яков все же не сдержался и упрекнул Петра Ивановича, что тот оставил даму одну на обрыве ночью…- Я полагаю, мой брат достаточно помог следствию, и больше ему добавить нечего. – не выдержал Виктор Иванович, горячо желая, чтобы сознавшийся во всем брат замолчал.- Согласен. – ответил полностью удовлетворенный допросом Штольман.Он кликнул Евграшина и велел отвести арестованного в камеру, до выяснения обстоятельств. Рассерженный Виктор Иванович, похоже, сразу отправился к начальству – писать обжалование.

Пара часов ушла у Штольмана на то, что бы проверить кое-какие детали. Он сходил в местную писчебумажную лавку и задал вопрос о бланке с темным обрезом маленькому морщинистому служащему в нарукавниках, снующему среди полок, забитых гроссбухами и бумагой. Услужливый продавец и, по совместительству, наборщик в местной типографии Простакова, что располагалась в нижнем этаже, повертел записку в артритных черненых пальцах и сообщил, что такая приметная бумага не продается в Затонске вовсе, а привезли ее, скорее всего, лично.

- Вы уверены? – спросил Штольман строго.- Да-да, господин следователь. – мелко закивал служащий. – У нас в типографии такую не печатают. Конторские книги и конверты, да кой-какую мелочь привозим из Петербурга, тетради и писчую бумагу печатаем сами. А такой у нас нет.- Может, торговый дом какой торгует этими бланками, не знаете?

- Вряд ли, Ваше благородие. У нас, видите ли, конкуренция, мы продукцию в городе изучаем. Чуть что, все новинки переартелить стараемся. Каждый месяц новые вензеля, да голубей печатаем. Стараемся угодить вкусам публики, – он подслеповато улыбнулся сквозь очки.- Благодарю за содействие. – коротко кивнул Штольман.Он все же зашел еще в пару книжных магазинов, но и там получил тот же ответ. Такой бумаги в Затонске не продавали. Стало быть, надо иначе искать неведомого автора записки… Он чувствовал, что это может помочь Петру Миронову.

Вернувшись в участок и просматривая бумаги, он мельком думал о том, что чуднАя девушка, которая вызывает у него такое волнение, и ее дядя вели себя одинаково: обезоруживающе-откровенно… А дядя, к тому же, впрямую оговаривал себя – виновный бы поостерегся… Петр казался искренне удрученным смертью жертвы и его безыскусная, почти идиотическая честность играла в его пользу: Яков сомневался в его вине…Орудия убийства так и не нашли. И эта записка все не давала покоя… Кто написал угрозу? Петр, муж, соперник или соперница? Так, пора вызывать остальных фигурантов.

В кабинет влетел Коробейников с уловом – он выяснил, что прежнюю утопленницу звали Екатерина Саушкина. Папка с делом была практически пуста, немудрящий вердикт был записан небрежным почерком: ?самоутопилась накануне свадьбы?. Но шустрый Коробейников поспрашивал в участке и выяснил, что в этом старом деле также фигурировал Петр Миронов – он в те дни ухаживал за погибшей и вскоре ее выловили под обрывом в реке.

А ведь это почерк! – осенило Штольмана. – Неужели дядю, действительно, подставляют?…Вошел, печатая шаг, Евграшин и доложил, что есть посетитель по делу Кулешовой. Наконец-то! Ожидание начало давать плоды.

Но вместо какого-нибудь затонского рыбака, что ожидал увидеть Яков Платонович, в кабинет ворвалось это чудесное создание, Анна Миронова. С окровавленной тростью в руке.Запыхавшись от бега, раскрасневшаяся кудрявая фемина, потрясая тростью и, словно продолжая прерванный минуту назад разговор, выпалила:

- Вот это… Это и есть орудие убийства! Трость Мазаева. И я ее нашла на обрыве!Смутившийся от неожиданности Штольман продышался минуту и, пока Коробейников осматривал опасную находку, встал из-за стола и подошел к ним. На набалдашнике, действительно, запеклась кровь.- А вы уверены, что это трость Мазаева? – спросил он у девушки, мгновенно почуяв перспективу в немного застрявшем расследовании.- Абсолютно. Я вчера очень хорошо ее разглядела.— Вы должны будете показать мне это место. – не теряя времени, произнес сыщик и бросился к столу за верным саквояжем. ?Конечно!? – заверила она его с готовностью солдата.- Антон Андреич! А Вы тащите сюда этого Мазаева. – вынув из ящика стола револьвер, скомандовал он помощнику.Мальчишка живо метнулся на выход.- Револьвер возьмите! – крикнул Яков ему вслед. – Стрелять-то умеете?- Разумеется! Я ходил в тир! – отрапортовал Антон Андреич, неловко оттопыривая сюртук и азартно засовывая пистолет куда-то в пройму рукава.*** Довольно часто они за последнюю пару суток сталкиваются, что вполне объяснимо, конечно… – улыбался про себя Яков Платонович, едучи в полицейской коляске по осенней алее и безотрывно наблюдая, как стройные ножки в белых чулках и английских жокейских шароварах крутят велосипедные ?колесики?. Очарование не проходило.Анна Миронова мчалась под сенью высоких тополей, по правую руку от него, и задорно улыбалась ему всем своим разгоряченным лицом.- Вы, может, ко мне в повозку пересядете? Еще далеко?- Да ничего-ничего, доеду! Не беспокойтесь, – поддразнивала она его, демонстрируя премилую независимость и даже бравируя ею.

Он чуть не рассмеялся. Она была так непосредственна, совсем по-детски кокетлива – любимый всеми ребенок, никогда не знавший отказа. Увлеченно и шутливо, как свойственно этой поре жизни, она оттачивала на нем силу своего юного обаяния, притяженье первых своих чар, и надо признать, неподкупный Штольман непривычно волновался.

Это юное неведомое существо не заботилось не то, что о субординации, а даже о впечатлении, которое на него производило. Сумасбродное дитя, наверняка, из родителей веревки вьет, а его уж и подавно не боится. Все в нем дрожало от улыбки, взаимное притяжение смущало, и он отвернулся…