Глава 5. Глубокая заводь (1 серия АДъ) (2/2)
Королевской Гессенской службы Камергеру Его Величества Короля,придворному банкиру Пруссии и Баварии Амшелю Майеру.В знак Нашего всегдашнего к Вамъ высокого доверия направляем к Вамъ в руки это письмо и просим подателя сего Штольмана Якова Платоновича, ныне титулярного советника, верноподданнейшего Нашего слугу, в каком бы году он ни явился, пожаловать вознаграждением в размере не ниже 100 000 марок из Нашего личного вклада.На случай же Нашей или Вашей, как Нашего финансового блюстителя, безвременной кончины, просим документально препоручить сию деликатную заботу о награде тому, кто станет следующим смотрителем над Нашим именным капиталом.Глава банкирского и торгового дома ?И.Е. Гинцбург? Управляющий делами25 ноября 1878 года?Глядя на ценную бумагу, он впервые подумал, что возможно, если не сможет тут… все бросит и уедет за границу - проживать награду. Он задумался над документом, припоминая, как получил его в 78-м из рук царствующего тогда Романова, за быстрое и тихое раскрытие щекотливого дела о пропавших эротических рисунках руки этого почившего монарха.
Глухой ноябрьской ночью гвардейцы вывели Штольмана из квартиры, усадили в неприметную карету и доставили в Зимний. Его провели в низенький подвальный каземат, где он нос к носу столкнулся с царствующим монархом… и не узнал его.
Трясущийся, полубезумный, убитый горем старик в рыданиях умолял Якова предотвратить их с Катенькой личный позор, а также позор всей российской династии. Такого ужаса не снесет ни его возлюбленная Катенька, которую и так не жалуют при Дворе, ни их дети, ни он сам… Через неделю Александр пожаловал Штольману ассигнацию Баварского банка на заявителя с баснословной суммой - за помощь и за молчание. Яков так до сих пор и не воспользовался щедрой монаршей благодарностью, сберегая на черный день…
Он обошел стол и присел у сундука с книгами. Атлас Европы был где-то в связке на дне сундука. Ему захотелось посмотреть маленькие городки в Баварии, а заодно и карту Швейцарии, мало ли что… Выпала фотография.
Нина…Яков вспомнил, как сделал эту фотографию два года назад, в самом начале их романа. Они были влюблены – так казалось ему. Они поехали тогда на Елагин остров и долго гуляли по трепещущим на ветру рощам, перебрасывались игривыми колкостями, и смеялись. Он как раз купил фотоаппарат, и помнил, что страшно хотел опробовать его. Он трепался про упрощение проявки по методу Левицкого: ?там надо добавлять бром и тогда все дешевле… и я буду использовать аппарат в работе!?.– Ты совсем как ребенок с новой игрушкой! – смеялась Нина и мимолетно касалась виском его плеча.Прозрачно угасал осенний день, и он сфотографировал ее, обольстительную, тонкую, всю в лимонном свете…
Потом они устроили пикник. Корзинку и аппарат все три часа тащил ее камердинер, шествуя за ними на почтительном расстоянии.
Совсем скоро Нина, оставшись на ночь в его ?приличной? (как она выразилась) трехкомнатной берлоге, вложила это фото в случайную книгу, сказав, что теперь всякий раз, когда он станет работать, он будет натыкаться на нее. Кажется, ее предсказание сбылось…Довольно. Он взял коробок и, решившись, чиркнул спичкой. Фотография, где в тихом сиянии гаснул сентябрьский день, медленно догорела, и догорела вместе с ней их история с Ниной Нежинской, обворожительной фрейлиной Ее Величества.
*** Когда он пешком дошел до гостиницы, было уже далеко за полночь. Едва раздевшись, довольный своей мертвецкой усталостью он задул свечу и рухнул в постель……Ему путано и длинно снились горечь и утрата. Он мчался вдоль вспухших вен петербургских каналов, над серыми лестницами, и по глухим пустырям, никому не нужный, потерянный… Было холодно – промозглый ветер пробирал до костей. Кошки, завидев его, разбегались с утробным мяуканьем. Подворотни клубились дымом. Желтые фонари качались набатными колоколами, скрипя надрывной жалобой и норовя оборваться, все быстрее, все стремительней…
С нечеловеческой быстротой его тащила в когтях чья-то неведомая, злая сила! Он хотел остановить безжалостный полет, но не умел, не мог ничего поделать. Всюду мерещились черные карлики. Кривляющиеся рожи хохотали на образах, и страшные тени гнались за ним, и кричали что-то злобное. Напуганный мальчик или, может быть, щенок, где-то звал тоненьким голоском: ?аааааа?!И когда он вконец осиротел и заплакал – в жуткие нагромождения вдруг, словно живая вода, ворвалась легкая девушка в синем платье, и озарила мрак. Она протанцевала над текучим сиянием реки – над заголубевшей бездной, и солнечные лучи засветились в ее пляшущих волосах. Она подошла к нему так близко… очень близко… И прикоснулась. И заглянула… и опалила лепетом - и он, горячо задыхаясь, затрепетал сердцем – как трепещут юные птицы в воздушных июльских струях.
Она просияла в него почти нестерпимым лицом и поманила за собой. И они оторвались от земли, и вошли в эту реку. Вода заиграла, и река понесла их все выше, все невесомей. Они сплетались, больше не различая тел, и он, дрожащий птенец, полился вместе с нею - над бездной - золотым молоком. Так, что душа зазвенела… А потом ему приснилась мама.Он снова вдохнул запах вербены, теплый и родной, зарылся лицом в синее шерстяное платье, обернувшее складками хрупкую мамину фигуру. Она в этом уютном платье, с забранными в чепец волосами походила на драгоценный фолиант – их семейную реликвию – тот, из которого маленькому немецкому мальчику каждую ночь читали сказку перед сном. Он засыпал под рокочущее море у древних скал, под трубы тевтонских рыцарей и лютни немецких дев, и большие теплые горсти баюкали и ласкали непослушные вихры…
А потом все изменилось.– Mütterchen, mütte…, мамааа! – по-немецки кричал Якоб, вырываясь из нетрезвых прокуренных рук Польди Штольмана.– Сыночек, так нужно, я приеду… – рыдала мать, цепляясь руками за его курточку.
…Она не приехала…Хрипло рыча ?müeee…tteeer, мамааа?, он рывком выбросил себя из кошмара и сел на постели с болевшим в гортани криком. Ребра ходили ходуном, тело окатило испариной, подушка и щека вымокли от слез… Как давно ему не снилась мать… Яков потряс головой, пытаясь восстановить дыхание, отер запястьем лицо и вылез из постели. В окно сильно дуло – он прикрыл неплотную форточку и плеснул холодной водой на лоб. ?Проспал всего каких-то пять часов, а какая была жуткая ночь?, – пробормотал он.
Через пару минут в дверь постучала дородная горничная с кувшином горячей воды и стаканом свежего чая. Обтершись по пояс, он усмирил нервную дрожь и согрелся.Разложив на столике у зеркала приборы и взбив мыльную пену, он взялся за бритье. Мысли возвращались к матери… После кадетского корпуса она снилась ему нечасто: раз-два в полгода. Он был доволен этим обстоятельством, считая, что победил страшную боль по ней. Маленький сирота победил, и эти кошмары были не слишком высокой платой. Боль утихла…
Он рассеянно брился, думая о предстоящей работе, о квартире, которую придется искать, и вдруг поймал себя на том, что почти невозмутим. Всего три дня минуло с злополучного бала, перевернувшего его судьбу, а ему казалось, что он прожил здесь сто двадцать утр, наполненных заоконным уличным шумом. Так теперь все и будет… Быстро же он врастает в новую реальность… А ведь только три недели назад он так же аккуратно брился перед дуэлью с Разумовским, и рана еще поднывала…
Яков бросил лезвие, оперся руками о край стола и посмотрел себе в глаза. Из зеркальной глубины выплыло лицо Разумовского и направленный в лицо Якова пистолет. Из прошлого грянул выстрел и злобной осой впился в левое плечо! Острая боль запульсировала под ключицей и он дернулся: все те же обшарпанные стены окружали его…- Ну, вот и приехали, господин надворный советник. – сдерживая ярость, выговорил своему отражению Штольман.Пора заняться работой, вот что. Ему ?повезло?: едва он открыл дверь управления, как с порога доложили об утопленнице. Яков Платонович повернулся на каблуках, кликнул мальчишку Коробейникова, и они поехали на реку. По дороге на место он узнал от городового, что к чему: в топкой заводи реки обнаружили труп богато одетой женщины, а нашла ее барышня на колесиках. Уж не та ли барышня, которая чуть не сбила его в городе вчерашним утром?Осмотрев тело, Штольман сразу определил, что погибшая была молодой состоятельной дамой. Такие, он знал по опыту, не топятся запросто… Всегда найдутся деньги или близкие – и помогут в трудностях. Странная смерть. Надо искать…
- Красивая, - произнес Коробейников с чувством, укрывая утопленницу простыней.
Погибшая оказалась женой местного заводчика Кулешова, ее узнали. Также выяснилось, что пять лет назад на этом же месте утопилась еще одна барышня.
- От чувств-с, - проникновенно сообщил городовой.Так, тем более надо искать. Штольман отдал привычные распоряжения полицейским, однако, эти недотепы, включая и Коробейникова, не бросились исполнять указания. За годы работы с рыжим Ицкой и Вербининым он так привык к мгновенному выполнению своих приказов, что сразу начал раздражаться на твердолобых местных.
Петербургские сыскари понимали его не то, что с полуслова, - с полувзгляда. Здесь же ?сама утопилась? — и дело с концом, такая вот внимательная работа местной полиции. Пришлось объяснять, что самоубийство еще доказать или опровергнуть надо, и вердиктами заранее лучше не разбрасываться. Нужно осмотреть берег, поискать следы и предметы, установить, где тело упало в реку…Похоже, ему придется проводить обучающие сборы для местных полицейских… Штольману уже приходилось давать лекции сотрудникам политического сыска Санкт-Петербургского охранного отделения - по личному приглашению жандармского подполковника Сутейкина, шефа охранки III-го отделения. Впрочем, их сотрудничество продлилось недолго, и Яков не любил вспоминать об этом…Так, довольно отвлекаться. Он кое-как отправил сотрудников на осмотр берега и тут заметил барышню с велосипедом. Барышню, которая вчера так забавно поприветствовала его наездом на пыльной улице Затонска, а он был слишком раздражен, чтобы обратить это приключение в шутку. И она долго еще стояла, уставившись ему вслед темными виноградинами глаз.
Девушка задержалась на обрыве, как и все, - наблюдала за происходящим. Но едва он зацепил ее взглядом – испуганно подалась к своему аппарату, собираясь сбежать. Яков стремительно поднялся по лестнице: ?Барышня!?.
Все та же соломенная шляпка над разгоряченным лицом, встревоженные серьезные глаза, солнечный румянец и небрежные пряди у виска… Полная противоположность надменным и замороженным дамам света. Совсем ребенок.
- Следователь, Штольман Яков Платонович. – по-возможности мягкопредставился он, чтобы не напугать девушку.— Миронова Анна Викторовна!Барышня открыто и с вызовом смотрела ему прямо в глаза, как смотрят юные существа, ничего не знающие о горечи поражений и ночных кошмарах. Яков принялся расспрашивать ее о печальной находке, и тут с ним приключилось странное. Почему-то он заволновался вблизи ее лица и открытого взгляда, чего с ним отродясь не бывало во время работы, - все же он был профессионалом.
Девушка отвечала просто и без утайки. Она знала утопленницу, была накануне в ее доме на званом вечере. Что ж, пока достаточно для юной впечатлительной особы.Она так близко смотрела на него с какой-то серьезной убежденностью, пугаясь, но тщательно пряча свой испуг. Совсем не смущаясь, синими-синими удивительными глазами… Светлый полустертый сон вдруг плеснул из ее глаз, и он испытал что-то вроде легкого удара.Штольман привык отслеживать свои чувства. Но, похоже, чувства больше не считались с ним. Старясь унять волнение в голосе, Штольман еще порасспрашивал ее обо всех деталях дела - выяснил, что гости разошлись в полдесятого…Он отпустил ее, но когда девушка повернулась, чтобы уехать, Якову захотелось задержать ее еще ненадолго. Словно он хотел остановить что-то важное, что происходило с ним в эти минуты.
Повинуясь еще не испарившемуся из сердца ласковому теплу, он окликнул ее: ?а я… я видел Вас в городе, на велосипеде?.- Я тоже Вас видела, - все также серьезно ответила она. И вдруг пошатнулась.Штольман едва успел подхватить ее под локоть:- Вам нехорошо?Что же он, в самом деле! У юного создания нервный приступ, а он тут со своими сантиментами!- Нет-нет, все в порядке, - произнесла она растерянно и вопросительно взглянула на него.— Я не буду Вас больше задерживать. Если мне понадобится задать несколько вопросов, я Вас найду. – не мог сдержать улыбки Штольман, произнеся весь этот протокольный набор с нетипичной для него мягкостью.
Но как-то неуловимо быстро она пришла в себя, и снова заговорила с отчетливым вызовом:— А мой отец адвокат, Миронов. Если Вам нужно, всякий Вам укажет на наш дом.Крепкий, однако, орешек эта барышня Анна Викторовна Миронова. А ведь она только что в обморок собиралась. И очевидно, поэтому Штольману захотелось лично проследить, чтобы с важной свидетельницей по дороге ничего не стряслось: — Может, Вас проводить?— Что?! — вспыхнула барышня, с негодованием отвергая его невинное предложение.— Или могу городового с Вами отправить, - удивляясь самому себе, продолжал усугублять неловкость Штольман. — Нет, не надо. Спасибо. - скорлупка недоверчивости снова захлопнулась, не оставив и следа от ее смущенного испуга.— Вы точно доедете на этой штуке?Озорная улыбка блеснула из-под соломенных полей и девушка уехала, оставив чуть выбитого из колеи сыщика озадаченно глядеть ей вслед. Он не знал, сожалеть или радоваться, что так внезапно размяк.- Что с вами, господин Штольман, - сказал он себе, - Вы еще от предыдущего не оправились, а туда же - увлекаетесь блеском прекрасной улыбки.
Хотя, что в том особенного, если он и отвлечется немного от мук уязвленного самолюбия, да жалости к себе… Впрочем, долго мечтать ему не пришлось, подоспел запыхавшийся Коробейников:- К поискам я привлек местных мальчишек. Удивительно, но они нашли это на берегу.- Похвально, - отметил Штольман сообразительного помощника и рассмотрел найденное в зарослях складное зеркальце.
?Анн? Мироновой? - гласила изящная гравировка, со всей очевидностью выдавая владелицу и ее девичьи занятия каким-нибудь гаданием над этой глубокой опасной заводью… Так напоминавшей ее глаза.