Глава 3. Потери и женщина (1/2)
Мчась по тряской мостовой, через четверть часа он внезапно осознал, что позабыл заехать к Нине. Приостановив бег экипажа на Аничковом мосту, он помедлил у бронзовой скульптуры взбунтовавшегося коня, балансируя на границе собственных сомнений… Мимолетно вглядываясь в поверженную фигуру всадника, что навечно пал под литые копыта, вздыбленные над свинцовыми водами Фонтанки, он с горькой иронией узнавал себя. Прочь отсюда, вот что! И все же он развернул возницу и поспешил в дом на Монетной…Первые ревность и горечь уже улеглись, но Яков Платонович испытывал стойкое отвращение перед необходимостью объясняться с Ниной. Единственный его порыв - никогда больше с ней не встречаться. Но так не годилось… и он обуздал свое упрямство. Все же им следовало попрощаться.Едучи в обратную от вокзала сторону по пробудившемуся Невскому - деловитому в этот утренний час - мимо широко распахнутых витрин, налитых торговым блеском… сквозь дурманящие ароматы свежих калачей и кофе… в обгон ломовых, нагруженных рыбой… Яков пытался придумать, что ему сказать напоследок. ?Спасибо за все, живи, как знаешь??… ?Между нами все кончено??… Что именно между ними кончено?
Яков с самого начала знал – он не станет единственным увлечением своей любовницы.
Их игривая, легкомысленная связь доставляла им обоим осознанное удовольствие. В его полувоенной жизни и в казенной пустоте ее будней при Дворе это их приключение, которым Нина эпатировала свет, а он льстил своему самолюбию, - связывало их словно двух заговорщиков. И они оба достаточно дорожили этим… Так до сих пор казалось ему.
Она никогда не спрашивала о будущем вне их обычных встреч. Он и сам ничего не загадывал. Их роман продлился два года, и это было немало для его обычных историй с женщинами, с которыми все обрывалось гораздо скоропалительней. Они с Ниной продержались так долго благодаря негласному договору - ничего не ждать друг от друга.
За это время он узнал Нину Аркадьевну Нежинскую довольно хорошо. Яков догадывался об ее одиночестве во дворце. Знал, какие острые мечты скрываются под безмятежными крыльями ее бровей, какая страсть терзает ее точеный спокойный лоб. Иносказания и горькие обмолвки, и присущий ей высокомерный тон, каким она говорила обо всех, кто не входил в императорский круг, поведали о ней самое сокровенное: Нина страстно, неутомимо возделывала свой собственный эдем.Амбициозная бесприданница с хорошей фамилией, она не могла не желать штатной должности фрейлины, а получив ее и освоившись в ней, она возжелала большего, чем выгодная партия и близость к монархам. Конечно, Нежинская познала и повседневную рутинную скуку придворной жизни, и разочарования, и соблазны, что испытывали ее решимость, но она не бросала службу.
- Ах, Якоб, - сетовала она в начальной поре их знакомства, - если бы ты знал, какое это тонкое и трудное ремесло – состоять при августейших особах. Ведь здесь нужен специальный талант, которым обладают немногие. Пять лет я искала точку опоры, чтобы добровольно и с достоинством играть роль друга на полчаса. Училась переходить из гостиной в лакейскую с веселым видом… А когда на душе кошки скребут, выслушивала интимные поверенности высоких особ, да носила за ними их вещи… Иногда я их просто ненавидела.Яков знал… Он навидался одиночек в придворной толпе, по службе опрашивая во дворцах свидетелей. И разбираясь в щекотливых делах аристократов, насмотрелся на заброшенность штатных фрейлин, что проводили по двенадцать часов в клетках своих комнат, либо в бесконечных вышагиваниях по песчаным аллеям пустынных парков, только затем, чтобы явиться пред царские очи с легкой улыбкой к полуденному чаю. Этот чай порой бывал их единственным развлечением, и вновь смертная скука наполняла фрейлинские будни…
Он сам ни за что бы не вынес такой доли. Яков помнил душевное состояние некоторых фрейлин, которые ломались от подобной услужливости, и понимал, отчего их штат меняется так часто…- Ты нашла такую опорную точку? – спросил он в тот раз застывшую у вечереющего окна Нину.
- Нашла! – Нина бросила сжимать маленьким кулачком фестоны шелковой портьеры и обернулась к нему. - Все дело в правильной дозировке усилий. Государи любят быть объектами всеобщей любви, и наивно ждут постоянного поклонения. – ее тонкие ноздри затрепетали от прилива внутреннего смеха, и она иронично воскликнула, - ты знаешь, они так слепо верят в свой культ! Их доверие легко приобретается лестью и притворной привязанностью, нежели подлинными душевными стараниями. Я, в конце концов, поняла это и теперь смогу оставаться на службе, сколько пожелаю.
Нина удовлетворенно прищурилась и, подошла к кушетке, на которой Яков лежал, уютно растянувшись в ворохе подушек… Грациозно села напротив.- Зачем же вам там оставаться? Вы могли бы составить прекрасную партию и выйти замуж за какого-нибудь богатого поклонника… – стараясь выдержать деликатный тон, проговорил Яков, - ты могла бы быть счастлива!- Этобыло бы слишком просто, - она усмехнулась и странными глазами посмотрела в его зрачки, куда-то сквозь них. – И слишком скучно. Не желаю обычных вещей, я хочу смыть свою жизнь и переписать набело.- Похоже, у тебя какой-то давний спор с судьбой? – сразу не придумав, что ответить на ее откровенность, спросил Штольман.
- А ты разве не знаешь обо мне?… Что же, господин полицейский, Вы даже не проверяли меня? – вкрадчивым кошачьим голоском спросила она, запуская пальцы в негу подушек и медленно оглаживая его полусонный загривок.- Нет, а ты что же, проверяла? – Яков приподнялся на локтях.Разговор становился все более откровенным…- Я проверяла, - ехидно ответила Нина.- И что же ты выяснила? – Штольман ощутил укол легкой угрозы.- Узнала, что ты воспитывался в этом жутком сиротском корпусе до двенадцати лет. А потом тебя взяли под крыло Ольденбургские. Так ты попал в училище правоведения, откуда вышел прямо на службу к Путилину. Отчего ты не сделал карьеры юриста или дипломата? Почему полиция, Якоб?- А для вас это вдруг стало важным? – внимательно глядя в ее приблизившееся лицо, негромко спросил он.- Но разве может быть неважным статус и положение, Якоб?! – с искренним воодушевлением воскликнула Нина.- Я неплохо справляюсь на этом месте, ты же знаешь, Нина, - сухо выговорил он.- Да, но состояние? Ты ведь из пожалованных… где твой отец? – не отступалась штатная фрейлина.- Я давно его не видел… и… довольно обо мне, - начав всерьез раздражаться, прервал расспросы Штольман. - Расскажи лучше о себе.- Обо мне неинтересно. - она горько дернула плечиком и отвернулась. Он видел ее облитый сизым вечерним светом профиль, слышал монотонный, немного дрожащий голос:- Никакой опоры с детства. Единственным достойным членом семьи был отец, но он умер после моего рождения, оставив меня на сумасбродную мать, которая, впрочем, тоже недолго задержалась на этом свете. Бабушка едва выносила меня, и при первой возможности перевезла во Францию - отдала на поруки почившей императрице, которая любила зимовать тогда в Ницце. Пустой дворец и казенные люди, Якоб… Мне было восемь лет.
В комнате быстро темнело, но они не вставали и не зажигали свечей. Помолчали…
Тикали часы, тихий осенний сумрак заливал углы, крался по тяжелым картинам, загромождавшим стены. Снизу, из столовой, раздался уютный перезвон посуды… Яков погладил ее сжатую кисть, и мягко спросил:- Ты посещаешь могилу матери?- Она лежит где-то в Италии… или во Франции… впрочем, не знаю, с ней связывалась бабушка Екатерина Ивановна, пока та не умерла.
Вдруг Нина всколыхнулась и мгновенным движением обернула к Якову сумеречное неясное лицо. – Представляешь… Она не оставила мне ни-ко-пей-ки! – отчетливо выговаривая слога, вчеканила она в темноту эти невидимые гвозди.- Мне жаль, Нина… - Яков пытался утешить ее.- Она ведь урожденная Щегловитова, ее сын Нежинский, а я для нее – нелепый плод мезальянса… - горько проговорила она и опустила голову. - И теперь вот уже десять лет в этом доме меня из милости терпит тетушка. Так что ничего кроме хорошей фамилии, у меня нет. – она немного помолчала и вдруг, изменившись в тоне, насмешливо взяла его за подбородок, - как и у тебя, да, мой милый Якоб? И ты - не превосходительство, и я - комнатная собачка?
Ей вдруг стало смешно, так смешно, что Яков встревожился.- Нина, Нина, успокойся, - он сдавил ее трясущиеся плечи.- И ты, и я, мы так-по-хо-жи, - отстукивая пальчиком по его вискам, и скулам, и губам, рассыпала она горошины мелких звучков.Штольман промолчал.- Даже нынешней императрице меня представили в двадцать четыре. Все слишком поздно.- Ну что ты… Ничего не поздно, - прошептал он, мягко потянув ее к себе. Нина сморгнула злые слезы и полыхнула ему в лицо яркими молниями глаз:
- Вот увидишь, так будет – не-все-гда.- Я не сомневаюсь, - сказал Яков. И ласково чмокнул темные пряди над маленьким виском.
*** Она не давала себе отдыха. Оскорбленная сиротством и бедностью, эта миниатюрная женщина была столь непримирима к собственной судьбе, так гонима желанием получить недополученное, что иногда казалась ему снарядом, пробивающим стены, несмотря на всю ее кошачью грацию и сдержанную мягкость манер.
Мираж большого реванша тянул Нину в самую сердцевину власти, в мир титулов и значимых лиц, где от повеления до исполнения мелькает секунда. Самозабвенно стремилась она к своей цели, и Штольман про себя дивился, как она не сорвалась за все это время.
Нина Аркадьевна неустанно расширяла связи: наносила визиты по собственному распорядку, была мила и обходительна со всеми. Ее охотно принимали в салонах, где она засиживалась с Великими князьями и балеринами. Каждую неделю она заказывала устриц с шампанским в ?Дононе?, где проводила время с прославленной богемой. Посещала облюбованный биржевиками и купечеством ?Доминик? с его шулерами и картежными вечерами, где метались огромные банки. Нежными пальцами она держала на коротком поводке восторженный кордон поклонников из молодых кавалергардов. И всегда, где бы ни была, сверяла свой статус – самое болезненное место – с положением других слуг.