124. Всё впустую (2/2)
— Две части одной серии, похоже, — фыркнул Терранс и смутился.
— Полагаю, третья часть называлась «Серебряный принц для демона Трезубца» — фыркнул Визерис. — И была почему-то наиболее популярна.
— Вообще если подумать, половина дворян в нашей стране — готовые кандидаты в герои этих самых романов, — заметил Джон. — Можно просто писать все их, знаете, придворные клички на клочках бумаги и попарно вытаскивать. Там, не знаю, «Старый Лев встречает Чёрную Рыбу», «Королева Шипов и Алый Аспид», «Тихий Волк скучает по Мечу Зари»...
— Что ты за человек, муженек! Ради красного словца не пожалел родного отца, — фыркнула Мия.
Джон немедленно насупился, явно вспомнив некоторые детали своего происхождения, но быстро вернулся в благожелательное настроение и предложил сыграть что-нибудь весёленькое.
— Печальное, — поправил Терранс. — Мы же работаем на Грифона, он любит печальное.
— Понял, — кивнул Джон и забренчал ”Алисанну” — Ты осталась совсем одна у слепого стоять окна — там, где раньше звенел их смех, лишь пустое гнездо у стрех, Алисанна, Алисанна. Так вода речная черна, словно у реки нету дна, так бела твоя стала коса, словно снег застыл в волосах, Алисанна, Алисанна...(1).
Ещё одна песня безумного Рейгеля. В народе болтали, она была написана для Киры из Тироша, в утешение после смерти её детей. Глупо, даже безумец не стал бы утешать так издевательски. Сьер Виллем говорил — это про детей и братьев Дейрона, которых разлучила вражда, и этому Визерис куда больше верил. Каково им было, выросшим вместе, воевать друг против друга?
Он смотрел на Джона и видел, что тот поёт о себе и своих Старкушатах, которых разметало нынче по всему свету, об их родителях, которые не знают, что с их детьми. Сам он слышал в её словах историю своей семьи, своего рода — и Красного Замка, в котором больше никогда не будет драконов: ни крылатых, ни бескрылых, ни даже каменных.
Только мёртвые.
Зато как вызов Коннингтона песня сработала отлично: тот появился на пороге, с отвращением отметил присутствие Оберина и Элларии и застыл взглядом на подобающе печальной Дейенерис, слушающей своего певца. Даже изображать ничего не пришлось, мысли одолевали и впрямь невесёлые.
— Наш серебряный принц тоже любил печальные песни, — тихо сказал Коннингтон, подходя и садясь рядом. — Он ходил играть их в городские таверны, и ему платили чистым серебром, хотя он выдавал себя за обычного певца.
Такого Визерис о брате не знал, хотя стоило ожидать, наверное. В его духе было самозабвенно предаваться иллюзии, что никто в столице не узнает валирийскую до отвращения физиономию своего кронпринца, и брать серебро как плату за талант, а не свидетельство почтительного ужаса перед королевским сыном, вздумавшим играть в жонглёра.
— Как в балладе, — печально сказала принцесса. — Сьер Джон, а у вас есть любимые песни?
— Да, конечно, миледи, — кивнул тот чуть растерянно. — ”Звезда и смерть”, например. Ваш брат неподражаемо её исполнял. «Я её любил слишком сильно, но звезда была высоко», знаете?
— Конечно. Но ведь она хорошо кончается. Он поднялся из праха и пыли и тянулся снова и снова, разве не так?
— Так, миледи. Я завоюю Вестерос для Эйгона, — пообещал он. — И я никому не позволю обидеть вас. Княжна Арианна рядом с вами — чумичка, чёрная девка для чёрной работы. Жаль, что нам нужны дорнийские клинки, не то я прогнал бы её вовсе.
— Племянница? — удивился Оберин. — Она-то тут при чём?
Коннингтон неохотно заметил его существование и сообщил, холодно, через губу:
— Ваша племянница известила, что прибывает этим вечером. С ней свита из Ланнистеров и их дары нашему королю.
— Никогда такого не было, и вот опять, — Юный Дракон провёл по лицу ладонью: — Ты планируешь три часа, а потом приходит какая-то мразь и всё приходится начинать сначала. Ничего, родич, прорвёмся!