117. Первый разговор по душам (1/2)

— Я рада наконец остаться с вами наедине, — призналась Дейнерис, и Эйгон еле удержался, чтобы не закатить глаза. А уж он-то как был рад! Весь вчерашний день его не подпускал к невесте Джон. Казалось, он нашёл новый способ ”спасать” воспитанника от женщин: если отбить девицу, она точно не сможет никого соблазнить, не так ли?

— Мой опекун... иногда бывает слишком заботлив, даже навязчив, — вздохнул он. — Но он вырастил меня, как своего сына, и я не могу на него по-настоящему сердиться.

— Да, сложно сердиться на тех, кому всем обязан — от жизни до побед, — согласилась та и Эйгон вспыхнул. Неужели это так очевидно — что все победы принадлежат Джону, а он лишь следует за войском?! Или это Джон сказал ей? Должно быть, он — он ведь так стремился предстать перед принцессой в наилучшем свете.

— Я сам веду войска в бой! — вышло жалко и глупо, по-мальчишески.

— Да, совсем как ваш отец... — печально ответила она, оставив Эйгона гадать, было ли это вообще комплиментом. Он не помнил ни одной военной победы на счету отца, зато его поражение стало легендарным. — Я его не помню, впрочем. Я родилась уже после его смерти, — Дейнерис задумчиво склонила голову набок. — И после смерти моего отца.

— Это у нас общее. Я родился при их жизни, но тоже совсем не помню ни его, ни деда. Мой опекун рассказывал мне о них, я слышал о них сплетни... но это совсем не то, что видеть своими глазами, правда?

Она кивнула и Эйгон вновь заметил, что его тётя, которая должна быть на несколько лет младше него, ведёт себя куда старше. Хотя выглядела она правда подростком — с почти мальчишеской фигурой, еле заметной грудью, узкими бёдрами. «Такая не родит здоровых детей», — сказала бы Лемора, но разве ему нужны от неё дети? Он вообще сам не знал, что ему от неё нужно.

Кроме дракона.

Рыжего, с переливающейся на солнце чешуёй, размером примерно с кошку дракона, который поглядывал на Эйгона хитрым лиловым глазом с плеча своей хозяйки и никак не желал ни летать, ни играть. Должно быть, на кошку он походил не только размером.

— Когда я сказала княжичу Оберину, что хочу предложить вам поиграть с моим драконом, — лукавым голосом заметила Дейнерис, проследив его взгляд, — княжич заявил, что такие вещи обычно говорят мужчины, а не мужчинам.

— Это пошло!

— Это дорнийская соль, мой король, — поправила та. — Разве она совсем вам чужда? Вы ведь наполовину дорниец.

— Меня воспитал сьер Джон, — чуть смущённо ответил он. — Боюсь, кроме крови, от народа моей матери во мне ничего нет. Я, наверное, разочарую этим княжича, он ведь очень её любил...

— Скорее, вдохновите наверстать упущенное, — принцесса хихикнула в кулачок.

Шиповник позволял себя гладить, это уже было чудом — ощущать под ладонью то, чего не могло, не должно было быть в этом мире: ожившее пламя, облечённое сильной, гибкой плотью. Дракон вызывал в нём почти те же чувства, что княжна Арианна, и это было неловко ощущать, не то, что осознавать.

— От крови дракона, — прошептал он. — Впервые я понимаю, что это значит...

— Да? Я вот не понимаю.

И он опять оставался ошарашенно молчать и смотреть, как тонким длинным пальцем она ведёт по узору чешуи на спине своего питомца.

— Ты хотел быть королём, Эйгон? — вдруг спросила она. Не на ”вы”, не ”мой король”. — Я вот никогда ничего такого не хотела. Зачем мне корона? У меня был лимоновый сад, мой брат, дорнийское солнце и тишина...

Он собирался солгать, что конечно, всегда хотел, что это его судьба, написанная огнём и кровью, но неожиданная честность невесты заставила и ответить в тон: