67. Харренхолл. Невеста (1/2)
В абсолютной ярости Санса подошла к израненному чардреву в богороще Харренхолла и потребовала:
— Сделайте что-нибудь, я так больше не могу!
От Старых Богов можно требовать, на них можно гневаться — они не Семеро, замершие в благолепии септы и карающие за неуважительное обращение. Они часть этого мира, в них самих есть и гнев, и страсть, и даже злость — так говорил папа, а ему виднее.
И кто, как не Старые Боги, помогут ей сейчас, когда её принц опять ведёт себя как жалкий трус?
— Я ему сказала, что волнуюсь, — объяснила она богам, хотя те всё видят и всё знают и так. — Все девушки волнуются перед браком, верно? И я волновалась. А он... он улыбнулся и сказал, что не стоит. Не потому, что он будет ласков! Нет, потому, что ближайшие пять лет — пять лет, боги! — он ко мне не притронется!
Она села на скамеечку для молитв, сцепила руки до боли. Голос Визериса всё ещё звучал эхом в ушах: «Ближайшие лет пять тебе нечего бояться, моя прекрасная леди — клянусь, я не притронусь к тебе иначе, чем на поцелуй». Чем она не угодила ему? Чем была нехороша, чем противна?
— Завтра я накрою его брачным плащом — даже не он меня, он меня бы ничем не накрыл, должно быть, ни собой, ни плащом, — она сердито всхлипнула, — а потом король пошлёт его куда-то далеко с важным поручением, важным и опасным.
Она услышала это сквозь сон — и что за странный сон это был! Будто весь мир выцвел до черного и белого и окрасился тысячей ароматов, и она пошла на сладчайший из них, а там были отец и король, и они разговаривали между собой об опасности, грозящей всему королевству. Король, как всегда в своей неприятной манере — с дурным словом через три нормальных — сомневался, что она вообще существует, отец клялся, что должна существовать.
— Пошлю туда твоего драконыша, — наконец сказал король. — Пусть он проверит. Ты говоришь, он трезвый, исполнительный парень? Пусть исполняет. И мне глаза мозолить не будет, больно уж в профиль на братца своего похож, чтоб его черти кочергами жарили.
Король и в этом проявил освиндомлённость, конечно. Жарят не кочергой, а на вертеле! Впрочем, едва ли покойному принцу Рейгару было бы много разницы от того, насколько правильно нечистая сила соблюдает рецепт.
— Мама всегда мне говорила: единственным утешением для неё во дни Восстания было дитя в её чреве, которое ей оставил отец. А мой будущий муж собирается ехать навстречу опасности, лишив меня этого утешения!
«Ты не знаешь, о чём просишь, моя леди, — сказал он мрачно. — Я достаточно мейстер, чтобы помнить: до двадцати и после двадцати пяти роды особенно опасны. Моя родная мать умирала на моих глазах на кровавом ложе. Я не могу рисковать тобой».
— Он всегда скрывает свой страх за заботой обо мне, своё желание бежать от меня — за любовью. Он не может рисковать! А я? А если он умрёт, и у меня не останется даже младенца на память о нём?
Чардрево молчало, только плакало вечными кровавыми слезами.
— Миледи? — голос вырвал Сансу из её тоскливых размышлений и её беседы с богами. Не божий голос — человеческий. Молодой мужчина, смуглый, крепко сбитый, широкоротый и носатый — совсем не красавец, похожий скорее на земляную жабу, чем на прекрасного принца.
— Милорд? — спросила она, и немедленно ужаснулась тому, как выглядит — заплаканная, сердитая, с покрасневшим носом и глазами. Леди не должны показываться мужчинам в таком виде.
— Я... я не хотел подслушивать, — сказал он. «Но вы так громко кричали на богов», — догадалась Санса. — Просто прятался здесь, в роще...
— От кого вы прятались? — спросила она, потому что вежливость требовала продолжать беседу.
— От сестры, — он отвёл глаза.