О первой репетиции, психосоматике и тишине (2/2)

Я с шумом сделал последнюю затяжку и замер, ощущая горечь в горле. Я почувствовал, как первые капли дождя коснулись моих щек и подставил лицо навстречу ветру. Все закончится плохо, но он хотел увидеть, хоть и не понимал толком, во что ввязывается, а я привык бросать вызовы самому себе.

— Пошли, - сказал я, выкидывая окурок и натягивая воротник повыше. Промокнуть совсем не хотелось, несмотря на то, что это было уже неизбежно. Прямо как наша с ним встреча.

***</p>

Когда мы зашли внутрь уже знакомого мне здания, я облегченно выдохнул, на мгновение почувствовав себя спокойнее. По-своему родные стены встречали привычной тишиной и благоговением, и я по-хозяйски прошел вперед, отряхивая намокшую от дождя шубу. В будний день в филармонии никого не было, охраннику я лишь сухо кивнул, он работает тут много лет и узнал меня сразу же, отчего никаких вопросов не последовало.

— Я не был здесь, - раздался голос Юнги позади меня, пока мы поднимались по лестнице в кабинет директора. В конце концов, я должен был поставить его в известность, что зашел сюда в гости не один.

— Я тоже тут нечасто бываю, это филиал нашей филармонии, иногда тут проходят отчетные концерты выпускников, которыми я занимаюсь, - я бросил на него мимолётный взгляд и успокоился. Юнги выглядел привычно, разглядывая вокруг обстановку и размеренно следуя за мной.

— Так ты работаешь в филармонии?

Мы вышли в небольшой светлый коридор с приятными деревянными полами, где он спокойно шел наравне со мной. Я ощутил нечто странное, будто бы он постоянно так со мной ходит рука об руку, и даже знает, что я предпочитаю ходить только по левую сторону от собеседника. Обманчивое чувство близости дразнило мою близорукую душу, которая не всегда была способна различать настоящее от вымышленного. Все происходящее вызывало у меня жуткое чувство дежавю, я уже не злился на него, то ли потому, что промок, то ли потому что у меня не получалось на него сердиться. Он умудрялся каким-то образом меня успокаивать снова и снова, несмотря на то, что ничего особо и не делал. Справедливости ради, чтобы вывести меня из себя, ему тоже много делать на приходилось. Я не мог разобраться, что опять происходит, и что опять с нами не так.

— Нет, я там не работаю, но, как ты понял, к музыке даже сейчас имею непосредственное отношение, - он не стал ничего говорить, лишь что-то утвердительно промычал, пока мы не уперлись в дверь директора, — Я тебя представлю, в этом нет ничего такого, так что ты… - я прикусил губу и покосился на него, — Можешь сейчас не быть тем, кем ты не являешься.

Он тяжело выдохнул и кивнул с грустной улыбкой. Я решительно развернулся, постучал и осторожно приоткрыл дверь.

— Господин Чхве? - позвал я, найдя пожилого мужчину лет 70-ти за своим столом. Он в такие моменты очень напоминал мне Хосока, тоже уходил в бумажную волокиту с головой, которую ненавидел всем своим нутром.

— Тэхен, - он приподнялся, ободряюще улыбаясь и жестом подзывая меня зайти внутрь, — Какими судьбами, дорогой?

— Я привел гостя сегодня, - я отступил чуть назад, приглашая Юнги пройти вперёд, — Господин Чхве, это Мин Юнги, думаю, его имя уже само за себя говорит. Юнги, - обратился я к нему, — Это господин Чхве Юнсок, директор филармонии на Чеджу.

Директор посмотрел на него всего мгновение. Он был умным и очень рассудительным человеком, и я очень оценил, что он не стал рассыпаться у его ног и причитать, какая это честь встретить самого Мин Юнги здесь. Господин Юнсок вел себя с ним, как с простым человеком, видя в нем сейчас лишь моего знакомого, что я представил, а не мировую звезду, имя которой звучит из каждого кипятильника. Он относился к нему, как к простому человеку, не рассыпаясь в почестях, отчего чувствовал какое-то удовлетворение внутри.

— Рад знакомству, господин Мин, - радушно сказал он, крепко пожимая чужую ладонь. Мне показалось, что Юнги от такого отношения стало легче, будто бы нашлось, наконец, место, где он мог сбежать от своих ложных игр и побыть в какой-то степени собой.

— И я рад, - сказал он, приветливо и устало улыбнувшись, однако это было искренне.

— Я решил показать нашу филармонию, мы были неподалеку, решили немного порепетировать. Вы не будете против? - я по-деловому сложил руки за спиной и наблюдал за этой картиной.

— Совсем нет, буду очень рад. Располагайтесь, молодые люди, Тэхен, ты тут все знаешь, если возникнут какие-то вопросы, я буду здесь до шести вечера.

Юнги поклонился, я лишь учтиво кивнул, выражая свою благодарность. Какое счастье, что директор не из тех людей, кто гонятся за славой и деньгами. Я очень уважал его за умение сохранять самообладание, наверняка, он был очень тронут таким знакомством, однако он не просил ни о каком концерте, ни о каком рекламном упоминании или услуге, потому что господин Чхве никогда не был одержим жаждой наживы, он предпочитал все делать по велению сердца. Он очень напоминал мне Хосока.

Я пропустил Юнги вперед и прикрыл дверь, выдохнув с заметным облегчением. Я не сомневался, что знакомство пройдёт хорошо, этот старик не мог не понравиться, в этом был его удивительный талант, однако мне было важно, чтобы об этом заведении у Юнги остались хорошие впечатления, в конце концов, я отвечал за это мероприятие головой, а будучи гиперответственным я не хотел каких-либо осечек.

— Очень приятный человек, душевный, - сказал Юнги, выдохнув. Я внимательно взглянул на него и убедился, что маску «Самый крутой профессиональный музыкант-виртуоз номер один на всей планете» он не надевал.

— Твои титулы такие же нелепые, как названия товаров на «Алиэкспресс» - тихо посмеялся я от своих мыслей в голове. Юнги, видимо, уже привыкший к тому, что я постоянно несу всякую чушь, лишь дернул плечом, даже не пытаясь понять смысл моих слов. Я отмахнулся, все еще посмеиваясь, и повел его вглубь коридоров, чувствуя, как улыбка медленно, но верно, сползает с моих губ.

Мы зашли в малый репетиционный зал, куда я ступил с глубоким выдохом и сжимая руки в кулаки, уткнувшись взглядом в скрипку, что лежала на одном из стульев. Юнги положил свое пальто, осмотрелся в кабинете и удовлетворённо засунул руки в карманы. Не глядя на него, я чувствовал, как он сканирует пространство и изучает камерный<span class="footnote" id="fn_32274793_0"></span> рояль, по-хищному подбираясь к нему и вглядываясь.

Я был в ужасе, и чем ближе мы подбирались к моменту икс, тем сильнее меня колотило, хотя готов биться об заклад, что внешне это никак не проявлялось. Меня натурально лихорадило, мысли проносились в моей голове с такой бешеной скоростью, что я не мог уцепиться хотя бы за одну из них. Меня выбивало из колеи какой раз за день, я не понимал, что я намерен тут делать следующие хотя бы пару минут. Я злился на свою непредусмотрительность и неуверенность, а теперь как будто бы рассыпался на сто осколков, наблюдая, как он садится за рояль и примеряется к клавишам.

— Что будем играть? - спросил он, положив руки на колени. Позади него находилось окно, его фигура подсвечивалась туманным светом, и сам он будто бы находился в своей естественной среде обитания. Юнги, сидящий за роялем, был совершенно точно на своем месте, он принадлежал миру музыки, не иначе.

Я вспомнил тот вечер, когда он играл «Элегию», на мгновение мне показалось, что сейчас он опять ее сыграет прямо у меня на глазах, будто бы все повторялось, но в этот раз я не был за дверью, он сидел прямо передо мной, так же, как я и представлял это в своей голове. Я дергано выдохнул и понял, что я совершенно не готов увидеть, как он играет. Одно дело оставить это каким-то сном, приятным воспоминанием в своей памяти, но другое дело убедиться на своей шкуре, что все это реально. Виски пульсировали в такт секундам, я чувствовал, как ошарашенное сердце неистово гоняет кровь по телу.

Если он сыграет «Элегию», я умру на месте.

Я, дрожа, подошел к скрипке и посмотрел на нее сверху вниз, как на своего собственного врага. Юнги ничего не говорил, лишь изучал меня с каким-то интересом и ждал хотя бы какого-то сигнала. Мне нужно было время, которого у меня совершенно не было.

Я прищурился, сжал зубы до скрипа и взял инструмент за гриф двумя пальцами, поднимая и пробуя на вес, как будто бы брезгливо держал в руках нечто совершенно отвратительное. Скрипка казалась мне плотоядным животным, которое вот-вот меня сожрет с потрохами. В один момент я прищурился, выдохнул, и сломался с хрустом, который почти услышал. Я не мог сейчас ударить в грязь лицом, я не мог его разочаровать, я был тем, кто я есть, мое имя — Ким Тэхен, я лауреат мировых юношеских соревнований, я ненавидел эту сторону себя и столько раз пытался ее вымарать, затолкав в тень, но сейчас я должен был стать им. Ким Тэхена, учителя и преподавателя, с этого момента больше не было в этой комнате. Он замолчал и уступил, не в силах бороться с той темной стороной моей личности, с которой я пытался не сталкиваться.

— Начни, я подхвачу, - я слышал свой деловитый, ровный голос, как будто извне, а тело словно и вовсе меня не слушалось. Мне показалось, что я сидел в углу комнаты, в слезах наблюдая за тем, как я сам взял скрипку, подтянул колки и поставил ее на плечо, широким движением приложив смычок к струнам. Я был собой и не в себе одновременно, будто бы моя душа в один момент раскололась, и чем больнее была эта рана, тем сильнее сжимались мои пальцы на смычке. Я должен был сыграть, чего бы мне сейчас это ни стоило, и мне ничего не оставалось, кроме как выключить свою истерику и собраться, будто бы я снова выходил на сцену с самым жестоким судейством. Я выпрямился, забыв о боли, и о том, кто я такой, я намеревался сделать то, что должен был.

«Это конец» - последнее, что подумал я, когда сделал глубокий вдох и услышал первый аккорд. Сознание отключилось, пальцы лишь делали свое дело. Все последствия — потом.

Интродукция и рондо каприччиозо, двадцать восьмой опус Сен-Санса. Он сыграл два тихих медленных переливчатых аккорда, до мурашек мягко и неторопливо, и я вступил, следуя за ним, скользя смычком, с чувством следуя пальцами по грифу. Мелодия выходила в меру интимной и трогательной, как скольжение лебедя по водной глади. Я вел арко<span class="footnote" id="fn_32274793_1"></span> и даже не сомневался в том, что это было совершенно. Интродукция звучала идеально, так, как и задумывал ее сам Сен-Санс.

Эта пьеса была посвящена скрипачу-виртуозу Пабло де Сарасате и, в первую очередь, это нехитрое произведение написано с превосходным пониманием возможностей скрипичной виртуозности. Аккомпанемент<span class="footnote" id="fn_32274793_2"></span> здесь очень тонкий и прозрачный, призванный подчеркнуть звучание скрипки, ее характер и оттенки настроений, при этом форма пьесы очень естественна, ярко изобразительна, раскрывающая весь талант солиста сполна. Скрипка здесь занимает ведущую роль, а фортепиано лишь добавляет пущей выразительности. Я выиграл мировые соревнования, исполняя ее. Я усмехнулся сам себе, даже не сомневаясь в том, что он об этом знал.

Я помнил о стакатто<span class="footnote" id="fn_32274793_3"></span> и спикатто<span class="footnote" id="fn_32274793_4"></span>, прерывисто дыша и не раскрывая глаз, сбиваясь с тридцать вторых нот на медленные и долгие, тянущиеся, как жидкий сахар, певуче ведя смычком до самого конца, пока звук не угасал. Он слушал меня и вступал, когда я замедлялся, затихал, когда я набирал силу в своей игре и ускорялся на пассажах.

Мотивы, не то испанские, не то цыганские, озорные и затухающие, похожие на мираж, появлялись и тут же исчезали, как пускались в пляс языки огня, выстреливая редкие стрекочущие искры. Это очень виртуозное и романтическое произведение, его можно сыграть, только лишь ощущая этот азарт, с наслаждением, с желанием, мечтой. Я слушал его аккомпанемент, будто бы больше не существовало других звуков, и шел за ним, вдыхая в такт и изредка хмурясь. Многие исполняют Сен-Санса хорошо, но мне было недостаточно просто «хорошо», эту пьесу нужно играть интересно, ускоряясь и замедляясь, не скупясь на вычурность форшлагов<span class="footnote" id="fn_32274793_5"></span>, дабы предугадать следующий такт было невозможно.

Искусству Сен-Санса свойственны образы светлой лирики, созерцательности, но, кроме того, и благородная патетика, и настроения радости. Интеллектуальное, логическое начало в его музыке нередко преобладает над эмоциональным, поэтому я так любил эту пьесу. Это была авторская уловка, можешь сыграть так, как написано, и это будет отлично, а можешь сыграть уникально, совершенно на свой лад, и это будет гениально и неповторимо. Проверка на вшивость.

Очень тихими пассажами я дышал между тактов, набирая силу и снова ведя смычком по струнам, будто бы делал это каждый день, и это единственное, что я умел делать. Я ловил его взгляды-сигналы, я слышал его плавную педаль, которая с тихим стуком опускалась и поднималась снова, я задыхался и был совершенно сосредоточен, чувствуя, как мои легкие изредка наполняются воздухом, которого так не хватало, будто бы я пел, а не играл. Диссонанс<span class="footnote" id="fn_32274793_6"></span> вышел особенно певучим, я не отрывал смычка и не замечал своих пальцев, что дрожали на струнах, когда тот со скрежетом скользил вниз.

Я опустил смычок и слушал его короткое искусное соло, вдохнул, по привычке облизал губы и тихо заиграл рядом, не пытаясь перебивать его и напевая свою собственную мелодию, с трелями, похожими на песни соловья в поле. Звуки были широкими, долгими и напевными, выскакивающими из-под моих пальцев, будто бы у скрипки сейчас была душа, и я искусно дергал ее струны своим коль леньо<span class="footnote" id="fn_32274793_7"></span>. Я затих, отдавая ему ведущую партию, и, не перебивая, сопровождал рядом, как он делал это не так давно.

Последними отрывистыми легкими арпеджио я проскользил в верхний регистр и долго задержал там верхнюю ноту, яростно и с силой отыграв последние аккорды с ним в такт. Девятиминутная пьеса закончилась, и все, что я слышал, это звук своего стучащего сердца, будто бы я погрузился в воду, где кроме тишины и моего дыхания больше не было никаких звуков.

Я обессиленно опустил руки, будто бы душа меня резко покинула, и почувствовал, как ссутулился от того, что потяжелели плечи. Я медленно возвращался в реальность и понимал, что ничего не слышал, мои пальцы дрожали, и я сам был похож на осиновый лист. Юнги молчал, и у меня не было никакого желания смотреть на него сейчас. Я пытался сосредоточиться на том, что я существую, постепенно приходя в себя, и меня колотило, ноги подкашивались, а на глаза наворачивались слезы.

— Тэхен… - я едва услышал его восторженный голос сквозь толщу тишины и дернулся так, будто бы меня ударили, так и не рискнув повернуться.

Я, совершенно опустошенный, рухнул на стул и ощутил, как скрипка выскользнула из моих рук на пол вместе со смычком. Я как будто бы закончился, словно меня снова вытряхнули, во мне не осталось совершенно ничего, я не мог ни о чем думать и ни на чем сосредоточиться.

Юнги присел на корточки рядом со мной, его глаза светились счастьем и невероятной благодарностью, он совершенно робко взял меня за руку, и я почувствовал, что его пальцы горели огнем, либо мои руки были настолько холодными и одеревеневшими. Юнги что-то говорил мне и улыбался, я же не разбирал ни слова. В конце концов, он замолчал и нахмурился, пристально глядя мне в глаза.

— Юнги, - попытался сказать я, но как только я открыл рот и почувствовал, как напряглись мои голосовые связки, звук пропал. Юнги тревожно бегал взглядом по моему лицу, пытаясь понять, в чем дело, я же старался произнести что-то еще, но быстро понял, что у меня не получается извлекать хотя бы что-то, будто бы голос от меня отключили. Я в ужасе схватился за свое горло, ощупывая его, и почувствовал подступающую панику.

Я накрыл лицо руками и сжался, чувствуя, что мои щеки стали влажными. Я был не в силах сдержать подступающую истерику, совершенно ясно зная, что я не могу говорить, я просто не способен на какое-то время извлекать речь своим голосом. Я был в ужасе и абсолютно не знал, что мне делать дальше. Он положил руки мне на спину и что-то говорил, но его голос проносился мимо, как в трубу, стук же собственного сердца стоял гулом в моих ушах. Перед глазами маячили разные картинки, моя скрипка в крови, сине-красная сигнализация скорой помощи, чьи-то истошные вопли, которые я не разбирал. Много дыма, вкус железа, пальцы в саже. Я задыхался и сглатывал, чувствуя тошноту и спазмы в диафрагме. Я был оторван от реальности, чувствуя на языке запах горечи и противный вкус крови.

Юнги взял мое лицо в ладони и заставил посмотреть на него, пока я поджимал губы и в отчаянии пытался произнести хоть что-нибудь, но все звуки растворялись и превращались в тишину, в моих перепонках стоял ультразвук, словно меня подключили к ангельскому радио. Я пытался сфокусироваться на нем, но в моих глазах плыло, реальность смешивалась с воспоминаниями, я был там и тут одновременно. Юнги что-то говорил, но я его не понимал и лишь отчаянно мотал головой, беззвучно всхлипывая. Он упрямо взял меня за плечи, не давая отвести взгляд от своих глаз. Я открывал рот, но был нем, как рыба, в конце концов, вовсе бросив попытки заговорить. Он что-то продолжал настойчиво говорить, но я был как будто под водой и ничего не различал, ни одного слова, я был в ужасе. Зажмурившись в отчаянии, я обнял себя за плечи и попросил всех богов, чтобы это все уже закончилось, это не то, что я мог вынести и преодолеть, я ломался и крошился, превращаясь в труху и пепел.

Я почувствовал вибрацию в кармане брюк, а спустя мгновение я услышал рингтон звонка.

Я ошарашенно поднял взгляд и достал смартфон дрожащими пальцами, уставившись на экран, как придурок. Я помотал головой, я хотел сказать, что не могу ответить, но он продолжал сидеть напротив с телефоном у уха и смотрел на меня в упор. Я выдохнул и ответил на звонок, едва вслушиваясь в динамик.

— Тэхен, ты меня слышишь? - я посмотрел на него, чувствуя, как по моей щеке скатилась слеза.

Юнги был серьезен и сосредоточен, ожидая моей реакции. Он был сильно напуган, но старался держать себя в руках, чтобы я не начал паниковать еще сильнее. Я почувствовал невероятное облегчение, когда стал слышать что-то помимо гуляющего воздуха в своих лёгких. Я слабо улыбнулся и кивнул, заметив, как он выдохнул, и его напряженные брови расслабились. Он взъерошил волосы и продолжил:

— Слава Богу.

Он снова взял меня за руку. Я опустил взгляд и помотал головой, сглатывая и потирая запястьем по горлу.

— Ты не можешь говорить?

Я снова неуверенно кивнул, ощутив, как он сжал мою ладонь чуть сильнее. Я видел сожаление с его стороны, предполагал, что он чувствовал себя виноватым, но не мог ему ничего сказать, съязвить и как-то успокоить, ведь я знал, что оно все так и закончится, я предупреждал его.

— Точно, ты предупреждал меня, а я тебя не послушал, - грустно усмехнулся он, будто читая мои мысли, отчего я вздрогнул. Юнги убрал свою руку от моей, потирая переносицу и убирая телефон от уха. Он шмыгнул носом и хрипло продолжил, — Знаешь, если человек боится воды и паникует, то начинает тонуть, но если переключить его внимание, то начинает держаться на плаву, я подумал, тебе это поможет, - я на это слабо улыбнулся. Юнги был прав. — Тебе нужно в больницу? Отвезти тебя? Ты сможешь написать мне адрес?

Я задумался на какое-то мгновение, осознавая, что я и правда понемногу возвращался в эту реальность, и метод с телефоном, по-глупому придуманный мной же, вдруг сработал в чрезвычайно экстренной ситуации, когда я этого не ожидал. Я смотрел на него, готовый вновь расплакаться, потому что для меня не было большего счастья сейчас, поскольку я мог видеть и слышать его. Мне вслепую пришлось довериться ему, и он меня не бросил, за что по-человечески я был невероятно ему благодарен, ведь он и вовсе не обязан был со мной возиться. Я закрыл глаза и судорожно выдохнул, сглатывая. Паническая атака действительно переживается легче, если рядом есть кто-то, но в этот раз помощь пришла, откуда я не ждал, ибо до сегодняшнего момента я привык справляться с этим исключительно сам.

Такие моменты были ужасными, я вспоминал их мельком с содроганием. Кошмары, много лет меня преследующие, призраки людей в спинах прохожих, когда я ошибался и отключался. Я зажмурился и понял, что узел, последствия которого я расхлебываю до сих пор, затянулся на мне удавкой еще тогда. Случайное стечение обстоятельств запустило во мне таймер обратного отсчета, и по ощущениям оставалось мне совсем недолго, ибо я снова погружался в пучины паники и ужаса.

Юнги был прикован намертво к своему прошлому, я же предпочитал его просто игнорировать, делал вид, что ничего не случилось, и вот оно расплачивалось со мной самым кровожадным образом. Я считал, что я сильный человек, победивший эти воспоминания, но я просто сбежал самым трусливым образом. Монстр за моей спиной, напоминавший о себе дымом и копотью, заставлял меня бояться самой жизни, а умереть я не мог, оттого я и делал, что существовал все это время. Я был потрясён, я поджал губы и едва не расплакался снова, чувствуя удушающую волну горечи. Юнги легко коснулся моей коленки, а меня будто прошибло током, отчего я болезненно сжался, ощущая спазмы в горле. Я пришел к единственному выводу, что могу дать ему номер Хосока, тот сможет все объяснить и договориться, поэтому, в конце концов, я лишь нерешительно кивнул, собравшись с силами. Юнги пристально за мной наблюдал и ловил каждый жест.

— Тэхен, - с выдохом начал он, будто бы одалживая смелости у себя в кредит, — прости, я…

Я положил ладонь ему на губы, посмотрел так строго, как мог, и отрицательно помотал головой. Я чувствовал, что понемногу начинаю ощущать землю под своими ногами, а раз так, я смогу преодолеть это снова. Думаю, мои опухшие глаза и слипшиеся ресницы не внушали ему доверия, но я уже мог слышать его, я понимал его, осознавал все происходящее, я лишь опять не мог говорить. Я сбросил вызов и протянул ему написанный номер Хосока.

— Мне позвонить господину Чону? - спросил он, все еще сидя передо мной на корточках, на что я вымученно кивнул и прикрыл глаза. Юнги переписал телефон и встал, тут же делая звонок и выходя из комнаты.

Я и не хотел слушать их разговор, я сам виноват, что так вышло, и четко это осознавал. Зачем я предложил ему сыграть? Я усмехнулся. Потому что, наверное, я что-то почувствовал, когда слышал его «Элегию», и до ужаса боялся признаться себе в том, что очень хотел испытать это вновь. Потому что я на что-то надеялся, искал каких-то ответов и баланса, но постоянно утыкался в тупик. Да, я несся в пропасть, и сейчас загремел на самое ее дно, однако в одном я был уверен наверняка: каприччиозо мы сыграли великолепно, и он был единственным, кто мог играть со мной и понимать меня, потому что я был тем, кто понимает его.

Нельзя воскреснуть, не умерев, так сказал Бог мне сегодня по телефону.