О первой репетиции, психосоматике и тишине (1/2)

17 февраля, среда, Тэхен.</p>

Я был в шоке.

Это единственная эмоция, которую я мог четко отличить из всего хаоса, творившегося в моей голове. Я был совершенно потрясён, находясь в ступоре, и не успевал проанализировать хотя бы что-то мало-мальским образом.

— Что? - спросил он и выглядел не менее удивлённым, что меня немного успокоило. Значит, не я один тут не в своей тарелке и переживаю в один момент слишком многое.

— Давайте сыграем вместе, - сказал я, ощущая физически, как он будто бы подушечками ощупывает меня насквозь, от кончиков пальцев на ногах до самых непослушных прядей волос, которые я устал поправлять. Так пианисты знакомятся с фортепиано, приноравливаются к нему, прислушиваются. Мне чудилось, что он запоминает каждую мою мышцу, сканирует и выгравировывает в своей памяти. Он был похож на паука.

Я понимал, что для него важна была эта встреча, но она оказалась куда более волнующей и значимой, чем я предполагал изначально. Он заострил внимание на моем свитере, на ворсе шубы, на воротнике, совсем небрежно пробежался большими глазами по лицу, будто нарочно избегая, словно к тому, чтобы посмотреть мне в глаза, он совершенно не был готов. А я был готов? Ответа на этот вопрос я не знал, во мне бурлил адреналин с такой силой, что я даже не удосужился смутиться, пока он откровенно рассматривал меня.

Я не знаю, зачем я предложил сыграть вместе, что вообще мной двигало в этот момент, я уже подумал, что сболтнул лишнего, что я, черт возьми, сам не готов к такому, я не играл на скрипке очень много лет, я даже взять ее в руки не могу. Однако отступать было некуда.

Я совершенно точно осознал одну вещь: он не собирался со мной больше встречаться, он рассчитывал увидеться один раз, и все закончить на этом. Я по-дурацки усмехнулся, так вот почему он был так откровенен, он думал, что для меня все это не имеет значения. Я даже могу его понять, так все в выигрыше: Юнги мог спокойно излить душу, и все на этом, как итог, и мне никакой разницы, и ему полегче. Я задумался, бросив на него короткий взгляд. Он так же выпадал из реальности, как чуть раньше, когда поверить не мог в то, что я в самом деле дал ему свой номер.

— Позвони мне, Юнги, и ты увидишь, что все реально.

Меня не столько забавляла эта ситуация, где мировой виртуоз сидит на зимнем пляже и выглядит брошенным котенком, сколько свой собственный идиотизм, граничащий с глупостью. Я несся вперед, как паровоз, даже не думая сбавлять оборотов, и одна часть меня не просто паниковала, она вопила в ужасе. Я подписывался на невероятную авантюру, будучи еще большим обманщиком, чем он.

Юнги был проницатален, даже будучи таким раздавленным, и я восхищался его смелостью. У меня кишка тонка вот так вот взять и расплакаться, не боясь чужой реакции и осуждения. Это совершенно мужественный поступок, я так не умею, оттого и считал слезы признаком невероятной силы человека. Я вдруг представил, каким бы мог быть Юнги, если бы не был таким разбитым, похожим на Кая, тщетно собирая кусочки своего ледяного сердца воедино вновь и вновь. Однако, если ему, будучи в откровенно ужасном состоянии, удается быть таким удивительным и пронизывающим человеком, то что дальше? Какой станет тогда его игра? Я испугался его.

Я не обманывал его, я не хотел ему врать, однако эта скрежущая душу острыми когтями тревожность не покидала меня. Его вера в меня, будто бы он даже не засомневался ни на секунду в правдивости своих слов, вводила меня в замешательство. В тот момент он выглядел так, будто это я сказал сущую чушь, хотя это он ничего не знал и ошибался в корне. Я не умел быть другим, ведь я — совершенная бездушная тварь, а он надеялся на меня, как отчаявшиеся моряки в шторм ищут свет маяка, и от этого было очень горько. Он считал, что во мне все еще есть что-то живое, настоящее и человеческое, когда я уже давно был уверен в обратном. Я допустил мысль, что он был прав, ведь его игра, что потрясла меня, действительно могла вызвать какие-то чувства, однако уже спустя мгновение я снова начал сомневаться.

Я хотел схватить его за руку, поднять, встряхнуть за плечи и сказать: «Беги отсюда, псих ненормальный, спасайся от меня», потому что, в конечном итоге, я буду тем, кто причинит ему боль, когда он придёт в себя и все поймёт, а он совершенно точно поймёт.

Юнги хлопал глазами, медленно опустив голову и прикурив сигарету. Я не знал, о чем он думает, и даже предположить боялся. Он, наверное, считает, что я сошел с ума, я уже и сам в это почти поверил.

— Вы правда считаете, что это возможно? - поинтересовался он, глядя куда-то сквозь меня и выдыхая дым.

Я не знал, что ответить. С одной стороны, я сам все это заварил, с другой стороны, объективно, я не смогу этого сделать, и только дал ему лишнюю надежду, что было очень жестоко с моей стороны. Я будто поманил его, как щенка, вкусной наживкой, и как только он подошел ближе после долгих сомнений, я взял и отобрал ее. Но я та еще скотина, в конце концов, хоть и никак не хотел так с ним поступать, потому что совершенно был убежден в том, что он не заслуживает такого. Хуже всего было оттого, что я уже с ним так поступаю. Мне стало противно от самого себя.

— Знаешь, - начал я нерешительно, пренебрегая тем, что он старше, — мировой океан изучен всего на пять процентов, в мире могут существовать и боги, и мегалодон, живущий на дне Марианской впадины.

— Кто это? - нахмурился он.

— Древняя акула, размером с автобус, некоторые ученые предполагают, что она не вымерла, - я заметил его озадаченный вид и быстро отмахнулся, — Да это неважно. Я к тому, что в мире может быть все, что угодно, может быть, и у нас получится сыграть, я не уверен, что все пройдет гладко, - это было честно, — Но мы можем попытаться…

— Слушай, есть какие-то вещи, которых ты не знаешь? - Я удивленно распахнул глаза, придя в замешательство, не понимая, к чему он клонит. Юнги встал рядом со мной, спокойно продолжая. Я не заметил, как он докурил, — Почему небо на закате меняет цвет?

— Солнце движется по небосводу, к вечеру оно находится в перпендикулярном положении от наблюдателя, атмосфера в тех местах толще, туда проходят только красные волны, так как они длиннее, - начал я сбивчиво, но быстро мой запал сошел на нет, когда я увидел, как по его лицу медленно ползет улыбка. — Я просто люблю физику…

Я не знаю, зачем пытался оправдываться, я действительно любил учиться, обожал точные науки, мне казалось, это какие-то вещи, которыми все должны интересоваться априори. Меня с детства волновали простые вопросы, на которых у взрослых, как правило, не было ответа: почему небо голубое, почему опадают листья, что такое время. Так как родители мне не собирались что-то разъяснять, я уходил с головой в мир книг и энциклопедий, чувствуя сущее удовлетворение, находя там все ответы.

— Классическая механика Ньютона или теория относительности Эйнштейна? - вторгся Юнги в мои мысли.

— Конечно же, теория относительности. В наших условиях она работает и объясняет многие вещи, непонятные ранее, так как опирается на постулаты. Хотя, возможно, в будущем настанет время, когда она перестанет иметь такую силу, как это случилось и с механикой Ньютона.

— Почему ты бросил скрипку?

— Потому что… - принялся отвечать я, но закрыл рот, осознав, что он подловил меня. Задай человеку два вопроса, на которые он знает ответ, а после спроси то, что тебя правда интересует, и человек ответит. Я выдохнул, опустил голову и поежился. — Я не могу об этом говорить, - тихо вымолвил я.

— Почему ты вообще предложил мне играть?

— Я не знаю.

— Ты невозможен, - усмехнулся Юнги, и я не мог с ним не согласиться. Я и впрямь порой был невыносим, и сам устал от себя в первую очередь.

— Учусь у лучших, - пробубнил я, слыша, как он тихо засмеялся.

— Я совершенно не могу тебя понять, Тэхен, ты абсолютно закрыт и непредсказуем, я не понимаю, как работает твое мышление, тебя невозможно прочитать. Вокруг тебя не просто панцирь, целая скала, и очень много вопросов, которые я не могу задать.

Я прикусил губу и подумал, что, пожалуй, я снова с ним согласен, но с другой стороны… Я прищурился и посмотрел на него.

— Почему тебе вообще есть до этого дело? Какая тебе разница, что со мной случилось? Тебя это волнует? - это было, наверное, грубо, наверное даже с вызовом, но не у него одного были вопросы.

— Волнует, - коротко ответил он.

— Знаешь, что я думаю на этот счет? - он вопросительно посмотрел на меня, и я получил зеленый свет на то, чтобы говорить. Я не хотел высказывать свое мнение, о котором он меня не спрашивал, поэтому уточнение точно не было лишним. — Что ты очень романтизируешь мой образ, Юнги. Я в твоих глазах какой-то совершенный, потрясающий, талантливый и невероятный, хотя ты только пару раз слышал, как я играю. Я рад, что это тебя сподвигло к тому, чтобы заниматься музыкой, потому что ты на самом деле талантлив, но я, - я задыхался и обреченно развел руками, — Я не такой. Я не идеальный. Я не улыбаюсь на публику так, что никто и не раскусит подвоха, я не играю никаких ролей, я просто человек, лицемерный, злой, но любящий свое дело, и чем быстрее ты это поймёшь, тем будет лучше для тебя.

— Я тебе завидую, Тэхен, - сказал он, прищурив глаза.

— Ты сам выбрал для себя этот путь, никто не заставлял тебя становиться нарочно идеальным и попадать в эту ловушку, - я старался быть спокойным, но чувствовал, что закипаю.

— Да что ты понимаешь, - повысил тон Юнги, нахмурившись.

— Я все понимаю! - я тяжело дышал и злился. — Я понимаю, как никто другой!

Я злобно фыркнул и развернулся, шагая прочь от него куда-то в сторону моря, тут же чувствуя на себе порывы сильного холодного ветра. Хотелось закутаться в пальто, но злоба буквально бурлила во мне, отчего я чувствовал, как горят мои пальцы. Я понимаю, что значит его круговорот лжи. Как я мог не понимать, если я сам прошел через то же самое, будучи даже младше, чем он сейчас? Я вляпался в это дерьмо по уши еще до того, как он стал таким известным, и все бы так и было, если бы… Я сглотнул и остановился, с силой прокусывая губы до крови.

— Почему ты злишься? - спросил он, догоняя меня.

— Потому что меня раздражает твой снисходительный тон, будто бы ты такой особенный, и никто с такими сложностями до тебя никогда не сталкивался.

— Не обесценивай мои чувства, - строго сказал он.

— Не разговаривай со мной, будто я пустышка! - я развернулся и сжал руки в кулаки. Мне показалось, вести с ним диалог совершенно невозможно. — Как ты верно заметил, я был частью большой музыки еще до того, как ты туда пришел, и хапнул дерьма, будучи подростком, ребенком, у которого нет еще ни своей личности, ни сформировавшейся психики. Ты не знаешь и не можешь знать, как все это отразилось на мне. Это ты весь такой взрослый и четко знающий, как тут все устроено, а я прошел все это давным-давно! Ты не заложник этой ситуации, ты можешь ее разрешить при желании, вырваться из своего круга лжи, потому что у тебя есть выбор, но ты увяз в своем прошлом, которое тебя сильно тяготит. У тебя нет сил что-то делать, но есть возможности. Я не понимаю этого? Это ты ничего не понимаешь, ты ничего обо мне не знаешь, и судишь меня, ты, впечатлительный мальчик-виртуоз, сам обесценил мои слова только что! Ты уникальный, но ты дохрена возводишь свои чувства в абсолют.

Я говорил и говорил, во мне текла обида на него, будто бы он вскрыл заразный чумной бубон, который не спешили прижечь, чтобы мне стало легче. Эти эмоции растворялись желчью и отравляли меня. Он тяжело выдохнул, скрещивая руки на груди и замолчав. Я смотрел на него, едва успевая перевести дыхание, и вдруг подумал, что нет никакого смысла с ним дальше разговаривать. Я развернулся и пошел вперед, чувствуя, как ноги вязнут в сыром песке.

— Ты прав, Тэхен, - его слова ударили мне в спину, как нож милосердия, я остановился, не понимая, извиняется он по-настоящему или хочет, чтобы я всего лишь перестал злиться. — Я совершенно ничего не знаю о тебе, прости.

— Я тебе не друг, чтобы переживать о твоих чувствах, что тебя там задевает, а что нет, то, что ты реагируешь тем или иным образом на мои слова, лишь твоя проблема, - процедил я, сквозь зубы, так и не обернувшись.

— Все верно, ты мне не друг, - вымолвил он где-то совсем рядом. — Я не хотел тебя разозлить. Мне правда очень жаль.

Я сделал глубокий вдох и повернулся к нему, стараясь сохранять остатки своего самообладания.

— Извинения приняты. Что тебе нужно от меня?

Он задумался на какое-то мгновение, переводя взгляд на гладь моря. Его взгляд был глубоким, тяжелым, я понимал, что он что-то взвешивает в своей голове и размышляет. Я терпеливо ждал, успокаиваясь. Не помешало бы перед ним извиниться, но не сейчас, это будет выглядеть неискренне. В детстве бывают такие ситуации, когда родители наказывают провинившихся детей молчанием, вместо того, чтобы объяснить, в чем заключалась ошибка. Это приводит к тому, что дети извиняются непонятно за что, лишь бы родитель перестал игнорировать, и эта игра в молчанку закончилась. Я не хотел извиняться только потому, что должен был, по крайней мере, Мин Юнги этот вариант точно не одобрил бы.

— Ты очень колючий, Тэхен, хуже любого кактуса в пустыни, - я уже хотел было что-то съязвить, в духе, наконец-то ты это понял, но он продолжил. — Однако колючки — это всего лишь способ выжить, адаптация к неблагоприятным условиям среды, не более. Я думаю, что ты не такой.

— Да откуда ты знаешь, какой я? - обреченно усмехнулся я. — Что с тобой не так?

— Псих ненормальный, - хмыкнул он.

— И я о том же.

Я замолчал, непонимающе разглядывая его. Его оранжевая шапка забавно открывала замёрзшие уши, но он стойко держался, даже не подавая вида, что ему холодно. Он не злился на меня, и я совершенно не мог понять, о чем он так усердно думает. Его глаза были такими же, как на обложке VSJ, острыми, внимательными и пронзающими насквозь, будто бы он уже все знал. Самодовольный болван. Напридумывал себе невесть что обо мне, теперь расстраивается, и я вообще не должен испытывать вину за это, потому что неделю назад я и вовсе не знал, кто он такой.

— Я хочу сыграть с тобой, - наконец произнес он, глядя, как туча медленно расползается над горизонтом. Видимо, все-таки пойдет дождь.

— Я не смогу, - тихо отозвался я.

— Только ты и сможешь, - я поймал его уверенный взгляд, что не терпел возражений, и стушевался, — Потому что ты понимаешь меня, как никто другой.

— Я совсем тебя не понимаю, - грустно сказал я, закутываясь в воротник пальто и доставая сигарету. Он не стал спорить, молча протянул мне зажигалку, на что я лишь кивнул.

Пальцы пахли горьким куревом, дым пропитывал насквозь дорогую шубу, но меня мало это волновало. Я помнил, чем закончилась для меня последняя попытка сыграть на скрипке, я разбил ее вдребезги, и нисколько не раскаялся. Я курил и медленно выдыхал дым в небо, задерживая дыхание и глядя на сизые облака. Я думал, что у меня есть немного времени, я успею все как-то придумать, чтобы привыкнуть к скрипке и на первой репетиции на ударить в грязь лицом, раз уж я сам это предложил. Но он буквально не оставлял мне выбора, он не планировал изначально встречаться снова, а раз так…

— Хотя я и предложил это, ответственность за произошедшее будет лежать на тебе, Юнги. - я уже понимал, чем это для меня закончится. Я предупреждал его, я давал ему шанс на отступление, однако пианист был непреклонен.

— Хорошо, - спокойно кивнул он. — Что дальше?