О море, прошлом и одном сообщении (2/2)

Я остановился. Меня пробила сильная дрожь. Я много раз задавался вопросом, почему же мы все-таки расстались? У нас все было так хорошо, и я так сильно любил его. Может быть, после нашего расставания что-то и сломалось во мне, я выгорел и закончился? Может быть, это была моя судьба, и теперь вселенная меня наказывает за мою слепоту и самонадеянность. Это же абсурд, потерять любимого человека по такой глупой причине.

Я задумался. А что было потом? Старая болезненная влюбленность не в того человека, депрессия, поломанная «Страдивари». Бессонные ночи без еды и воды. Мне было очень обидно, что я так поступаю с собой, я никогда не был другом самому себе. В тот период мое тело работало, как помойка, в которую сваливались кучи эмоционального дерьма, выпивки и сигарет.

— Я выгорел, мне не убудет. Можно писать о любви, можно о боли. Но что ты знаешь о людях, которые не пиздаболят? - шептал я, уперевшись взглядом в темные клавиши и царапая руку, — У себя спроси…

Я подтянул колени к подбородку и уткнулся в них лбом, обнимая себя за плечи. Я чувствовал себя жалким и беспомощным, ни на что не способным. Мне хотелось исчезнуть, чтобы меня просто не стало, и обо мне все забыли. Я всего лишь частица в масштабах планеты, если меня не станет, ничего не изменится, я разучился чувствовать, я ничего не понимаю, сама жизнь меня отключает. Зачем я тут вообще нахожусь? Я поджал губы и судорожно выдохнул.

Я не пытался жалеть себя, подбодрить или помочь. Я не хотел спасать себя, но и жаловаться не привык. По какой-то причине я оказался в полнейшем дерьме, и я был в достаточном сознании, чтобы четко это понимать: я в жопе. Скорее всего, моя депрессия снова начала обостряться, отсюда и приступы дереализации. Мне одиноко, и нет такого человека, который мог бы по-настоящему помочь мне и понять меня. Я очень хотел, чтобы меня изолировали от людей куда подальше. Я задыхался, и мне жутко не хватало воздуха, до одури хотелось выбежать в поле, раскинуть руки и вдохнуть, чтобы легкие полопались от количества кислорода. А я только и могу, что травить себя ядом каждый день.

Я ценил собственное одиночество, я полюбил его поневоле, но быть в компании с самим собой в какой-то момент стало привычно. Я находил себе занятия, я часами мог бродить и слушать музыку, мне не было скучно наедине с собой. Со временем мне стало сложно находиться в компании людей, мне совсем разонравились клубы и тусовки, я полюбил читать и находил успокоение в скрипке. Если бы нашелся кто-то, такой же одинокий, как я, он бы меня понял.

Я открыл глаза и снова посмотрел на клавиши фортепиано. Я прикусил ноготь и почувствовал, что нахмурился.

— Такой же одинокий, как я…

Я взял телефон и, облизнув губы по привычке, открыл гугл и вбил туда «Мин Юнги». Поиск тут же выдал мне череду фотографий, где он стоит при параде, одетый, как с иголочки. Фото с какой-то церемонии награждения, очередная премия, до боли знакомая сцена филармонии.

«Мин Юнги — южнокорейский пианист-виртуоз, композитор, продюсер и общественный деятель. Лауреат государственной премии республики Корея. Победитель национального конкурса Республики Корея, неоднократный лауреат и победитель Международного конкурса им. Чайковского. Самый молодой артист, когда-либо получавший премию «Музыкант года» по версии журнала Music America. Широкую известность получил благодаря своей виртуозной и неимоверно быстрой игре на фортепиано, за что получил псевдоним «Летающие пальцы». Специальный посол президента Южной Кореи по налаживанию и расширению культурных связей.

Дата и место рождения: 9 марта 1989 года (32 года), Тэджон, Тэгу.

Я хмыкнул, отчего бровь сама по себе невольно вздернулась.

— Охренеть можно, - только и выдохнул я. — Как вообще к тридцати годам можно такого добиться? Нужен либо нереальный талант, либо нереальное трудолюбие, либо душу продать дьяволу.

Честно, я склонялся к последнему. Я открыл какую-то случайную его фоторафию и долго пристально изучал. Как я понял, это была фотосессия для известного корейского издания VSJ., он сидел за барной стойкой в шикарном костюме, подперев ладонью щеку. Такой весь спокойный и невозмутимый, с таким пронзительным ясным взглядом, что я заблокировал телефон. Мне показалось, что он смотрит прямо на меня, и мне стало дурно. Я дал себе отдышаться и открыл статью, на которую ссылалась эта фотография.

VSJ: Господин Мин, Вы невероятно талантливый и глубоко почитаемый человек в нашей стране, Вы добились небывалых высот, как Вы считаете, есть ли на большой музыкальной сцене хоть кто-то Вашего уровня, кто-то, с кем бы Вы хотели посотрудничать?

MY: Я считаю, что этот вопрос немного некорректен (смеется). В Корее много действительно талантливых исполнителей, все они усердно работают, я даже не смогу Вам ответить, откуда у меня взялась такая популярность и почему именно я. Может быть, я родился под счастливой звездой?

— Показушник, - фыркнул я, почему-то улыбнувшись. — Специально на комплименты напрашивается.

MY: Но если говорить о сотрудничестве, действительно есть такой человек, с которым я бы очень хотел выступить. Это скрипач Ким Тэхен. Прошло уже много лет, но о нем многие помнят, и я безмерно этому рад, признаюсь честно. Так вышло, что мы не знакомы лично, однако я очень ценю мистера Кима, его гений и считаю, что это неограненный бриллиант Корейского музыкального поприща.

VSJ: Ким Тэхен действительно некогда был очень известен, завоевал несколько мировых наград, когда ему не было и 16-ти. Будем надеяться, что господин Ким увидит наше интервью, и в ближайшее время мы сможем насладиться Вашей совместной работой!

MY: Это было бы честью для меня.

Я вылупился в экран и поверить не мог своим глазам, раз за разом перечитывая этот абзац.

— Это шутка какая-то или что? - я истерически усмехнулся, пытаясь переварить всю полученную информацию. — Вот почему я так резко стал интересен всяким журналюгам. Мин Юнги, ты уже во второй раз доставляешь мне неприятности и втягиваешь, бог знает, во что.

И зачем вообще понадобилось заявлять такие вещи на всю страну? Я-то надеялся на спокойную и никем не приметную жизнь, а теперь покой мне только снится. Я посмотрел на дату интервью: полгода назад. Насколько корректно будет написать этому мерзавцу с фразой: «На кой черт я тебе сдался, и почему ты постоянно всем врешь?» Максимально некорректно. С другой стороны, с чего бы это мне быть вежливым? Будто у меня своих проблем не хватает, а тут еще и это. Что еще за «Я хочу сыграть с Ким Тэхеном». Вздор какой-то.

— Псих ненормальный, откуда ты вообще узнал обо мне, а? - я смотрел на его фото самым осуждающим взглядом из всех, что имелись в меня в арсенале. — Какое еще сотрудничество, кто тебя заставил сказать такое? А теперь у меня никакой спокойной жизни из-за тебя, - злился я, — Мало того, что ты посвящаешь меня в свою личную жизнь, даже не спросив, а теперь еще и это. Я храню твою тайну, добросовестно ношу с собой, как мешок с камнями, а ты вот обо мне ни разу не подумал. Ты что, насколько придурок, чтобы разбрасываться такими откровениями направо и налево, а?

Я отложил телефон и тяжело выдохнул, опустив голову.

— Чокнутый, - уже спокойнее сказал я ему, но Мин Юнги продолжал на меня смотреть своими большими, совершенно непроницаемыми глазами, в которых не было ничего, кроме профессиональной пустоты.

Я отменил специальность у своего студента, взял пальто, оставив Хоби короткую записку, и зашагал домой. Я злился на него, на себя, и на все эти дурацкие обстоятельства. Я думал о предстоящем интервью, где мне не будет никакого покоя, и позволял себе пару дней отдыха, чтобы настроиться. Впереди меня ждал сущий ад, и я должен быть в боевой готовности, а я сейчас больше похож на растаявшее суфле.

Я зашел в автобус, сел у окна, наблюдая, как мелькают серые многоэтажки за мокрым стеклом. Я любил автобусы, мне казалось, в них есть какая-то особая атмосфера. Может быть, там лучше всего чувствовалось движение, ведь это и есть жизнь. Возможно, автобусы позволяли мне остановиться в своей беготне и насладиться моментом.

Я включил «Бергамасскую сюиту» Дебюсси. Я любил это произведение, потому что мне оно напоминало жизнь. Колебания волн, словно случайные мгновения с фотопленки, будто из фильма, как наши эмоции, приходящие и уходящие, усиливающиеся и медленно сходящие на нет. Я снова о чём-то подумал, и понял, что потерял мысль, потому что что-то меня сильно смущало. «Лунный свет» в этом исполнении был другим, более медленным, певучим и эмоциональным, достаточно откровенным, чтобы сойти за долгое объятие.

Я распахнул глаза и быстро клацнул по телефону. Ну конечно, я усмехнулся, обреченно выдыхая. Это было его исполнение, идеальное, безукоризненное, виртуозное, однако… Я выдохнул и вслушался. Чуть более мягкое и нежное, чем на концерте, это не просто голая техника, здесь есть какая-то история, намек на то, будто это что-то очень важное, но безо всяких деталей. Как будто бы он дает понять, что исповедуется, а всех деталей не раскрывает.

— Что же ты за человек такой, Мин Юнги… - пробубнил я, открывая его профиль в спотифае.

Я полистал дискографию, где обнаружил симфонические записи Бетховена, Брамса, Чайковского, Прокофьева и Рахманинова. Репертуар достойный, много русской классики, он сотрудничал с Лондонским симфоническим оркестром, с именитыми дирижерами, и все же… Я не мог взять в толк, откуда такое гнетущее одиночество в этом человеке? Как можно жить с таким количеством боли внутри?

Я увидел «Детский альбом» Чайковского и, не думая, включил его. Кажется, я начинал понимать, какой тип музыки он предпочитает для исполнения. Он — это не тот расфуфыренный пианист-виртуоз, а простой человек. Ему нравится что-то несложное технически, но практически нереальное для исполнения в эмоциональном плане. Взять того же Рахманинова, чтобы играть его, нужен действительно талант, а он у него, несомненно был. Вот и детский альбом, хоть и назван так, истории тут раскрываются совсем не детские. Внутренний мир ребенка устроен совсем иначе, он глубже и эмоциональнее, и этот альбом правильно могут сыграть только взрослые, дети же в исполнении ориентируются на технику. Как «Маленький принц» Экзюпери. Детская сказка для взрослых.

Я включил 24 трек. «В церкви». Я знал, что Чайковский писал много произведений для русского церковного хора и долгое время был очень увлечен религией, придя к вере в уже позднем возрасте. В православном хоре существует семь основных напевов, так сказать, на каждый день, которые используются в дневных и вечерних богослужениях. Эта пьеса написана по мотивам так называемого шестого гласа. Певчие в церкви используют этот распев на панихидах и похоронах.

Мне снова стало тяжело на душе, будто бы тоска и печаль, поселившиеся внутри, под каким-то катализатором работали с двойной силой. Он точно мазохист, судя по тому, что ему было очень хреново, он хорошенько так себя добивал. Это все равно, что разодрать коленку и сверху с усердием так пройтись наждачкой. Я мог написать ему, но что я ему скажу?

«Слушай, Мин Юнги, выражайся своей музыкой потише, ты слишком красноречиво думаешь», - например.

Или «Откуда ты обо мне знаешь и почему ты хочешь со мной сотрудничать?» - вроде не нагло и по делу.

Я задумался, кусая ноготь, и мне в голову пришла одна мысль. Я включил шестой трек, «Болезнь куклы» и вслушивался в него так внимательно, как мог, прокручивая ноты в голове. Соль-минор, медленные тяжкие вздохи девочки, падающие капельки слез. Она умирала со своей куклой, и сердце у меня защемило. Музыка из-под его пальцев плакала, тихо, печально и надрывно. Это были слезы ребенка, до которого никому не было дела, потому что все считали горе этой малышки ненастоящим. А ведь игра для детей — самый лучший способ познавать мир. Что же случилось с этой девочкой, что ее совершенно никто не слышал? Почему никто не желал разделить с ней эту печаль? Он играл нарочито медленнее и тише, чем нужно, верхние ноты звучали капелями, и мне это напоминало удары молотка, когда заколачивают крышку гроба.

Я вынул наушники и отвернулся к окну. Я не дослушал. Эмоционально тяжелые произведения выходили у него лучше всего, потому что в них не было того самого напыщенного и пафосного Мин Юнги с кучей статусов, это был человек, который, очевидно, очень многое потерял, и, по-честному, я очень ему сочувствовал. Я ни в чем не был уверен на сто процентов, все это были лишь мои догадки, но я чувствовал, я слышал, и я знал, что не ошибаюсь.

Я вытер пальцами глаза и шмыгнул носом. Я стал до жути сентиментальным с тех пор, как он появился в моей жизни. Вернее, с тех пор, как он сам взял и насильно меня втянул в свою жизнь. По ощущениям я постоянно плакал с того дня, как услышал его «Элегию», он словно был огромной беспокойной рекой, и мою плотину прорвало, отчего реветь хотелось постоянно.

— Да что со мной, в самом деле, - усмехнулся я и закусил уголок губы, слыша отзвуки похоронного марша из наушников. Седьмой трек, «Похороны куклы». — И кого же ты схоронил, Мин Юнги? Как ты можешь рассказывать такое на свою огромную аудиторию? Неужели люди совсем не видят, как тебе плохо?

Я зашел в твиттер и вбил в поиск «Мин Юнги», без труда обнаружив его официальный аккаунт. Полистав ленту, я не нашел там ничего, кроме объявлений концертов, ретвитов и редких благодарностей. Вдруг, этот профиль вообще ведет не он сам, а его менеджер? У него личка завалена сообщениями от фанатов, какой резон мне ему писать? Зачем я вообще в это лезу? Я не хотел верить, что во мне проснулся синдром спасателя, и это еще один человек, которого нужно было спасти. У меня не было сил даже на себя, как я мог помочь кому-то?

Я снова услышал слезы девочки, и, зажмурившись, открыл пустой чат. Было в его музыке что-то, что торкало меня и не оставляло равнодушным. Слишком большим был контраст между тем, что я слышал, и что видел. У меня было слишком много вопросов, на которые мне нужны были ответы.

«Добрый день, господин Мин.

Меня зовут Ким Тэхен, и у меня есть несколько вопросов, которые я хотел бы задать вам при личной встрече. Следующие два дня я буду на Чеджу, если захотите увидеться, дайте мне знать.

С уважением.»

Я заблокировал телефон, запоздало отметив, что написал с основного аккаунта, вышел на остановке и укутался в шарф, выключив музыку. Мне было слишком тревожно, и отправляя это сообщение, я вдруг понял, что действительно очень сильно волновался. По крайней мере, я попытался. Это лучшее, что я мог сделать.

Мне искренне хотелось, чтобы сейчас Пандора дала мне тот самый шанс и снова приоткрыла свою шкатулку, на дне которой тихо теплилась надежда. Хуже все равно уже не будет, но в этот момент, хотя бы на мгновение, мне захотелось поверить, что надежда умирает последней.