Глава 8. Потерянный в себе (1/2)

Вергилий ступил во тьму, обманчиво безмолвную и пустую, оставляя охотников позади. Нечто словно потянуло его вперед, навстречу скрывающейся в левом туннеле опасности. Полудемон не был против поддаться желанию приблизиться к неизвестному, поэтому стремительно двинулся в путь.

Невообразимое ничто окружило его плотным покрывалом, сотканным из чистого мрака. Вергилий словно оказался во вселенной, лишенной понятия света. Лишь Ямато в его руках, переливающая лазурно-синим цветом, вносила во тьму искру жизни.

Кромешная темнота вокруг него не пропускала ослепляющий свет катаны дальше, чем на несколько метров. Казалось, весь мир вне пределов ее сияния растворился в чернилах, густых и липких, словно деготь. Стоит сделать еще один шаг — и можно погрузиться в плотную массу чистейшей черноты, увязнув навечно в крепких объятиях всепоглощающей тьмы.

Вергилий уходил все дальше, глубже под землю. Метры почвы над его головой ощущались тяжелым грузом, давящим на него всем своим весом. Он словно погружался все ниже на дно мирового океана, где каждый километр воды над ним тянул его глубже в бескрайнюю бездну.

Сырой воздух, вдыхаемый полудемоном был ледяным, словно хладное дыхание Цербера. В голубоватом свечении катаны появлялись облака пара, стоило Вергилию сделать сознательно приглушенный выдох.

Полудемон обвел взглядом скудно освещенное пространство. Темнота вокруг него не была похожа на ночь в человеческом мире, когда дневной свет сменяется сизо-серыми сумерками, легкими и прохладными, словно вечерний морской бриз, а после и мягкой чернотой звездного неба. Она не была похожа и на ночь в мире демонов, где красноватое свечение оставляло свой след даже на беззвездной темноте ночи Преисподней. В туннелях она была глубже, темнее, объемнее. Здесь, в подземельях, тьма была возведена в абсолют. Ее власть была безгранична в бесконечных переплетениях коридоров. Даже зрение полудемона не было способно пробиться сквозь ее плотную завесу.

И эта тьма, непроницаемая и беспросветно черная, словно идеально гладкая грань обсидиана, приветствовала его прохладой заброшенного, лишенного солнечных лучей подземелья, звуком падения капель воды и мрачной неизвестностью, простирающейся впереди.

Эхо шагов Вергилия гулко отражалось от влажных, заплесневелых стен. Каждое движение полудемона звучало оглушительно громко на фоне этой не тревожимой годами тишины.

Демоническое чутье полудемона молчало — вокруг него не было значимой угрозы. Здесь обитали лишь крысы, падкие на свежее мясо. Они вились вокруг его ног, снизу вверх глядя жадными глазами на Вергилия, будто оценивая его способность защитить себя.

Но для него они не были опасны. Полудемон даже не взглянул на крыс, чьи голодные инстинкты велели им напасть. Животных отпугивала сама нечеловеческая сущность Вергилия. Они не смели приближаться к хищнику, находящемуся гораздо выше них в пищевой цепи.

Отогнав спектральным кинжалом надоедливых созданий, Вергилий продолжил двигаться дальше. Туннель вел его вперед, петляя, словно бесконечно длинная демон-змея, внутри которой ему не посчастливилось оказаться. От подземного хода не было ни ответвлений, ни пересечений с другими туннелями. Прямой путь вел его в неизвестность, что простиралась перед ним темным, совсем не освещенным пространством, подозрительно не тревожащим его инстинкты.

Через некоторое время бессмысленных скитаний в темноте Вергилий раздраженно выдохнул. Ему пришлось признать неминуемое — он был здесь совершенно один. Ни демонов, жаждущих человеческой крови, ни даже Данте или Неро. По ощущениям, он шел не более получаса, но в реальности, замысловатые подземные ходы разъединили охотников на многие мили. И полудемон оказался ровно там, где не обитало ни одно из чудовищ.

С тихим стуком кулак Вергилия с силой опустился на стену. Вслед ему, ряд спектральных кинжалов вонзился рядом сверкающих лезвий.

По воле случая, он был лишен удовольствия долгожданной битвы. Лишен права почувствовать освобождение, доступное полудемону лишь в момент сражения, когда разум полностью концентрируется на противнике, а собственная жизнь становится ставкой в кровавой игре на выживание.

И это его непомерно злило. Отравляющий сознание гнев снова пробудился в нем. Он рос, множился, заполоняя собой все мысли. Многолетний контроль эмоций распадался, словно песчаный замок, исчезающий в прибрежной волне. Обычно легко подавляемая, в этот раз ярость была намного сильнее полудемона.

Вергилий никогда не ощущал гнев настолько ярко и всепоглощающе глубоко. Эта эмоция не была ему чужда — старательно скрываемая за маской пренебрежительной отстраненности и безразличия, прежде она была его частым спутником по жизни. Гнев на Мундуса, победившего его в неравной схватке, долгие годы пленил разум полудемона. Гнев на брата, постоянно срывающего его планы, бурлил в нем желанием одержать победу. Гнев на любого демона, кто осквернял имя Спарды, был всегда с ним, отравляя разум вспышками убийственно-холодной мести.

Но в этот раз все чувствовалось иначе. Раньше имеющий конкретную цель, теперь гнев не был направлен ни на что конкретное. Вергилий словно был зол на все одновременно. Нерационально, нелогично, но до безумия сильно.

Ярость, чистая и ослепительная, словно белый огонь, несущий погибель всем живым существам своими сотнями, тысячами раскаленных градусов, горела в нем, сжигая его дотла.

Ощущать подобное казалось неправильным. Всегда следующий логике Вергилий не мог понять, откуда появилась столь поглощающая его сознание эмоция. Она словно… зародилась глубоко внутри совершенно против его воли.

Почему он так зол?..

Потому что демоны оказались в этом мире из-за него? Потому что без них не было бы напоминаний о чудовищных ошибках в виде Темен-ни-Гру и Клипота, которые он еще не в силах полностью признать и осознать? Ему было проще ощущать ненависть к низшим демонам, чем зарождающееся внутри сожаление?

Или это из-за Данте, который задавал те самые вопросы, на которые Вергилий не был готов дать ответ?

Или, возможно, потому что его личность была искажена Преисподней? Он был обезображен Адом настолько сильно и непоправимо, что стоило ему оказаться в безопасности, когда больше не нужно было выживать, прогоняя прочь любые чувства, как единственная жизнеспособная эмоция, что смогла проявиться в нем среди сотен возможных — это уродливый гнев, взращенный Адом?

Полудемон уперся обеими руками о стену и наклонил голову вниз, начиная ровно и медленно дышать. Он не знал ответа не терзающие его вопросы, но это и не было важным. В данный момент Вергилий находился не в той ситуации, когда можно было бы отпустить гнев на волю. Они были на охоте, и охота требовала хладнокровия. Несмотря на все желание, Вергилий не мог потерять голову в сражении, когда он находился в такой густой темноте — абсолютно не его стихии.

Это было неимоверно тяжело, словно пытаться поднять Ямато в самый первый раз в далеком детстве, но Вергилий смог успокоиться. Сделав последний глубокий вдох, он обернулся и облокотился спиной о стену.

Взрыв гнева оставил его в разрозненных ощущениях. Среди них превалировала усталость, омывавшая его волнами изможденности. Полудемон выдохнул, запрокидывая голову назад.

На мгновение он нервно вздрогнул, вспоминая о том, что стоило бы вернуть контроль как над своим внешним видом, так и над внутренним миром. Вергилий привык скрывать свои слабости, это было просто необходимо в Аду.

Но он огляделся по сторонам, и вновь не обнаружил ни единого живого существа поблизости. Полудемон был совершенно один, глубоко под землей.

Неожиданным образом обретенное одиночество принесло ему странное чувство умиротворения. В отличие от Преисподней, это одиночество не было смертельно опасным. Быть одному сейчас значило… неземной покой. Словно все проблемы, все тяготы и горе отошли на второй план. Потому что в этот момент ему не нужно было держать извечную маску безэмоциональности, оберегая себя от вторжения посторонних в его скрытые мысли и чувства.

Оглушенный новым, неизведанным ощущением, он оторвался от стены и двинулся вперед.

Вергилий давно не был предоставлен самому себе, единичные урывки спокойствия вдали от брата не в счет. Как оказалось, было необычно, но одновременно с этим и приятно брести в темноте одному. Не было ни страха перед неизвестностью, ни сомнений в выбранном им пути.

Лишь чистое, концентрированное облегчение, омывавшее его чувством долгожданной свободы. От назойливого брата, чье присутствие в жизни полудемона становилось изо дня в день все более раздражающим, переходящим проведенную Вергилием черту личного пространства. От неразрешенного напряжения, воцарившегося между полудемоном и Неро, с которым он не знал, что и делать. От косых взглядов прохожих, что чувствовали в нем демона и вместо ожидаемого страха выдавали режущее Вергилия где-то глубоко внутри чувство тотального отвращения к носителю крови Спарды.

Сейчас он был один, и никого из них не было поблизости, чтобы пристально рассматривать его будто бы все понимающим взглядом.

Выводящим его из себя сильнее, чем любая подколка брата.

Ведь любое внимание к себе ощущалось для него острыми иглами, пронзающими само его сознание. Он слишком привык быть один, чтобы выносить посторонних. Каждый из них в прошлом пытался проникнуть, казалось, под кожу, вывернуть наизнанку его душу, лишь бы выведать скрытые от чужаков тайны.

Продвигаясь вперед, Вергилий невольно ускорился, словно пытаясь оказаться от терзающих его мыслей как можно дальше. Ему хотелось вновь окунуться в воздушную легкость, которую он ощутил всего мгновение назад.