Глава 1. Авария (2/2)

Но Эким была при чем, еще как при чем, раз могла передвигаться самостоятельно, а Лейла… Лейла не могла. После той страшной аварии она осталась парализованной ниже пояса, ноги не слушались ее, а врачи не давали никаких оптимистичных прогнозов.

Да, говорили они, она молода, организм должен победить недуг, способность ходить еще восстановится, вот только нужна дорогая реабилитация, тренажеры, врачи… Эким расспрашивала мать, чем помочь, как облегчить состояние Лейлы, но та отвечала уклончиво, мол, и без тебя разберутся, чего лезешь-то?

А как она могла не лезть? Они были вдвоем. Вместе гуляли. Шли по улице рядом. И как итог — одна теперь в инвалидном кресле, а вторая может спокойно продолжать жить, словно ничего и не случилось. Может, вот только не может. Не получалось. Если бы Лейла только поговорила с ней, если бы сказала, что ни в чем ее не винит… Но ведь не поговорит и не скажет. А самое страшное, даже если и скажет, Эким не успокоится. Она стала сама себе самым грозным судьей и самым кровожадным палачом, и каждый приводила в исполнение обвинительный приговор, закапываясь глубже и глубже в зыбкую почву мучительной душевной боли.

Дежурство в больнице должно было окончиться полтора часа как, но мать все не возвращалась. Такое иногда бывало — сложные или экстренные случаи, сменяющая медсестра задержалась в дороге, поэтому поначалу Эким не слишком нервничала. Но когда без ответа осталось несколько ее звонков и сообщений — запаниковала не на шутку. И тут услышала шорох в замочной скважине.

— Ах, мама!

Эким отодвинула засов и распахнула дверь. Неше стояла на пороге с мечтательно-задумчивой улыбкой на губах.

— Эким? — очнувшись, удивилась она. — Дочка, ты почему не спишь? Уже так поздно!

— Замок опять поломался, мама. Ты почему не брала трубку? Что случилось?

— Ничего не случилось, — мать опустила взгляд, и у Эким закрались сомнения в правдивости ее слов. — Тяжелый день, нас задержали.

— И даже не перезвонила ни разу! Как ты доехала? На такси? Почему не посмотрела в телефон за все время?

— Нет, не на такси, дочка… Меня довезли.

Эким замерла на мгновение. Кто довез? Зачем довез? Она чувствовала, что не имеет права задавать матери подобные вопросы в категоричном тоне, но и оставлять без внимания этот факт тоже не могла.

— Вот как… — она отступила от входной двери. — Ладно, я поняла. Пойду спать тогда. Спокойной ночи. Закрывайся на засов, а завтра надо вызвать мастера и поменять замок. Хорошо бы не только замок, а и всю дверь, но в последнее время тебе перестали доплачивать за сверхурочные, верно, мама?

— Эким! — Неше с размаху бросила сумку на пол и захлопнула дверь. — На что ты намекаешь?

Эким молча сверлила глазами материно лицо. В ней бурлила обида за игнорирование звонков, за безразличие к временным, мелким, но все же проблемам с замком, за рождающееся в груди чувство, будто ее отодвинули на второй план.

— Дочка… — черты Неше немного смягчились. — Ничего такого нет. Меня довез коллега. Просто было уже поздно, вот он и предложил… Его жена знает…

«Зачем она продолжает врать?».

Эким вдруг вспомнилась Лейла и ее таинственный друг по переписке. Скрывает, значит серьезно. Неужели серьезно? Ничего не сказав, она рассеянно кивнула в ответ на реплику матери и ушла в свою комнату.

В любое другое время Эким бы точно обрадовалась этой новости. Разве не обрадовалась бы? Конечно, обрадовалась! Но сейчас… Почему-то именно в этот момент она ощущала смутную тревогу, как будто появление мужчины в жизни матери было сейчас совершенно некстати, как будто обустройство личной жизни в такой период было неуместно и даже неприлично. Как, почему — на эти аргументированные вопросы у нее не было разумных ответов. Одна только мысль о этом мужчине доставляла ей беспокойство. Как они познакомились? Почему он скрывается? Почему не придет к ним в дом и не представится, как порядочный человек? А может он всего лишь играет с матерью? Вдруг он женат?

Эким села на кровать, зажала уши и принялась раскачиваться взад и вперед. Она стала параноиком. Превратилась в того самого эгоистичного, капризного ребенка, который из боязни быть забытым препятствует счастью родной матери. Отец давным-давно оставил их, забыл, у него другая семья, другие дети, не такие, как Эким, а родные, любимые… Разве мама не старалась заменить ей этого человека? Разве не тянула семью в одиночку на хрупких плечах? Разве не работала с утра до ночи, чтобы прокормить, одеть, обуть, выучить? Эким почувствовала себя до одури неблагодарной. Так нельзя. Надо извиниться за свое поведение.

Она на цыпочках вышла из комнаты и уже готова была постучать в спальню матери, как вдруг услышала приглушенный голос:

— А мне что делать, Туна? Дом разваливается на глазах, арендная плата в районе только растет! Скоро здесь совсем невозможно будет оставаться, а подыскать что-то приличное нам не по карману! Ты хочешь, чтобы твоя дочь жила в хлеву?

Эким, затаив дыхание, слушала чужой — хоть ее отца и матери, но все же чужой — разговор.

— А-а… Я и забыла, что тебе наплевать и на дочь, и на меня! Бесчестный! Чтоб тебя покарал Всевышний!

Мать бросила трубку на постель, пару раз всхлипнула и затихла. Эким бесшумно развернулась и попятилась к себе. Тревожить Неше сейчас было бы слишком безжалостно.

Больше всего Эким не давало покоя то, что человек, сбивший Лейлу, до сих пор гулял на свободе. Более того — следствию не удалось установить даже его имя. Дело ходило по рукам, передавалось от инспектора к инспектору, и в конце концов осело в полицейском участке их района, у брата Сельчука. Создавалось впечатление, что кто-то нарочно вставлял палки в колеса людям, расследующим наезд на школьницу.

Камера на въезде на шоссе всего лишь фотографировала нарушителей, которые превышали скорость либо перестраивались не по правилам. Записи другой камеры, установленной ближе к месту аварии, загадочным образом исчезли. Расположенные вдоль трассы банки и магазины не могли похвастать хорошим видеонаблюдением: где-то стояли муляжи, где-то обзор камеры не захватывал дорогу, а только территорию перед зданием, а где-то качество съемки было такое, что можно было различить лишь мчащийся на огромной скорости темный объект, в котором и машина-то с трудом угадывалась.

Ни номеров, ни марку или модель автомобиля никто не запомнил. Эким оббивала пороги участка, но полиция только руками разводила.

— Как? Как такое может быть, что в огромном городе машина сбивает человека и просто бесследно исчезает? Как?

— Эким, послушай, — успокаивал ее брат Сельчук, — мы не бросаем это дело, обязательно найдем мерзавца! Но ты тоже пойми — ни одного толкового свидетеля, ни одной зацепки. Камер нет. Хоть бы ты запомнила номера!

Эким сжала кулаки. Она их видела. Она должна была запомнить… «34 А…».

Эта машина уже давно лежала на свалке, превращенная в груду металлолома, — сомнений не было. Люди, с легкостью подчищающие записи камер видеонаблюдения, тормозящие следствие, уж наверняка не оставили бы такую улику в живых. А если бы были свидетели? Если бы Эким все-таки запомнила тот чертов номер? Интересно, добрались бы эти люди и до нее?

Однажды, в момент отчаяния, она вспомнила про визитку, которую дал ей мужчина-свидетель в тот роковой вечер. Перерыв весь шкаф в поисках джинсовой куртки, что была на ней в момент аварии, она нашла ее смотанной в безобразный комок в самом дальнем углу. Так странно, она совершенно не помнила, как засунула ее туда. Визитка оказалась на месте. Обычная белая картонка с надписью «Селим Бендер» и номером телефона. Эким позвонила.

— Здравствуй, — ответил господин Селим, когда Эким сбивчиво попыталась объяснить ему, кто звонит. — Конечно, я помню. Нет, из полиции со мной не связывались… Неужели до сих пор не нашли?

Он предложил ей сходить в участок вместе, прикрепить к делу и его показания. Только вот показания эти оказались так же скудны, как и показания Эким. Вечером, по мокрой скользкой дороге с явным превышением скорости неслась машина темного (синего или черного) цвета. Фары горели слишком ярко, видимо, был включен дальний свет. Машина не пыталась затормозить, не было характерного звука тормозных колодок, да и следов шин на асфальте эксперты не нашли. Поравнявшись с шедшей по обочине девушкой, машина сделала резкий маневр вправо и сбила ее, а потом просто умчалась в ночь. Как будто специально…

— Это ужасно, — выйдя из участка, прокомментировал Селим упавшим голосом. — Ужасно, но не необычно. К сожалению, таковы реалии сегодняшней жизни.

— Я этого так не оставлю, — прошептала Эким, утирая скупые слезы, заставшие ее врасплох. — Мы не сдадимся.

Господин Селим посмотрел на нее долгим, оценивающим взглядом и молча кивнул.

Мать стала задерживаться на работе все чаще и чаще. Брат Халиль, уже не стеснявшийся стучать в их дом поздними вечерами, все никак не мог застать Неше дома. Он предлагал Эким свои услуги в ремонте, доставке еды, советах по разным жизненным вопросам, и ей все сложнее было давать ему отпор.

— Где Неше? Сестра Неше, то есть? — недовольно спрашивал он.

— Откуда мне знать, возьми и позвони своей сестре Неше! — Эким уже не сдерживалась от неприкрытого хамства. — Кто ты, чтобы спрашивать у нее такое?

Бакалейщик хлопал дверями, которые и так на соплях держались. Было ясно, что, оскорбленный в своих странных и необъяснимых чувствах, он следующим же своим шагом распустит о медсестре с района самые грязные слухи. Эким решила, что им с матерью пора серьезно и откровенно поговорить. Она запланировала эту беседу на выходные, но в субботу случилось непредвиденное. Неше, проводившая этот день обычно в домашних делах, готовке и походах по магазинам, надела красивое красное платье, сделал прическу и объявила дочери, что ей нужно выйти по делам.

— Вечером… — проговорила она, обернувшись в дверях. — Вечером будь дома, пожалуйста. Возможно, к нам придет гость.

Эким сидела в гостиной и укоризненным взглядом сверлила большие круглые часы, висящие над телевизором. Начало одиннадцатого, а от госпожи Неше по-прежнему — ни слуху ни духу.

— Ах, мама, ах, — вздохнула Эким.

Она очень тщательно подготовилась к встрече дорогого гостя: раскидала обувь в прихожей, подчистила холодильник на нервах, надела самый заношенный свой домашний костюм. В доме закончились запасы сахара, но идти в бакалею не хотелось. Вдруг там сегодня брат Халиль. Эким не собиралась выслушивать поток неуместных вопросов и домыслов.

Она бездумно переключала телевизионные каналы, пока ее мысли витали где-то очень далеко: Лейла, ее телефонный поклонник, синяя машина (да, синяя! На девяносто девять процентов уверена, что синяя), господин Селим, брат Сельчук…

Раздался дверной звонок. Эким криво усмехнулась и поднялась с дивана.

— Почему не открываешь ключом? — вместо приветствия обратилась она к матери. — Сегодня замок работает.

Лицо застывшей в дверях госпожи Неше светилось нездоровой бледностью, глаза лихорадочно горели. За ее спиной стоял высокий мужчина с острыми чертами лица: хищным носом, утопленном в глубоких складках кожи, бровями, низко нависающими над веками, аккуратно подстриженной седой бородой и высоким гладким лбом. Его мелко вьющиеся темные с проседью волосы были гладко зачесаны назад.

— Эким… — подрагивающим, неестественно высоким голосом сказала Неше. — Эким, дочка, познакомься. Это господин Сулейман.