трое в беде (1/2)

Уилл просыпается от ударившего в нос резкого металлического запаха. Мышцы рук и ног сводит судорогой, когда он дергается. Пытается подняться и, не в силах удержать равновесие от внезапного головокружения, облокачивается на что-то твердое. Это что-то царапает спину, и Байерс младший приходит в чувства. Он ощупывает предмет рукой – мертвенно-холодная кора дерева ­– отталкивается. Чувство всеобъемлющего ужаса, уже давно превратившееся в одно из основных чувств, больше не тревожило его затылок мириадами мурашек, не прижигало адским клеймом спинной мозг. Это чувство теперь растекалось по всему телу. Оно вибрирует во всех его костях и шипит, словно сломанный телевизор, что Уилл хочет сравнить его с только что выкованным клинком, чье мягкое раскаленное железо погрузили в ледяную воду для изменения состояния материала. Он уверен, если бы металл мог чувствовать, он бы чувствовал то же самое: этот невыносимый жар, чередующийся с еще более невыносимым холодом, который кажется горячее самой лавы.

Он чувствовал, как все его нутро выворачиваются наизнанку. Его органы то плавились, то покрывались ледяной коркой. Дрожали и сокращались от нестабильной среды. И если клинок опускали в воду однажды, то его тело подверглось этой процедуре уже неоднократно. Он был глуп, когда сравнил это чувство с американскими горками; сейчас он готов сравнить это с погружением на дно Марианской впадины без акваланга.

Страх пугает еще сильнее, когда ты не понимаешь, что происходит с твоим телом. Уиллу казалось, что он умирает и одновременно с этим теряет рассудок. В груди пробуждалось нечто, и это нечто пожирало его изнутри. Это было похоже на черную дыру, которая становилась все шире и больше, – она то поглощала и разрушала, то полыхала с жаром сверхновой звезды.

Ему было физически больно настолько, что он и вправду подумал, что кто-то вонзил клинок ему в сердце. Ощупав грудь, он ничего не обнаружил. Ни единого пореза. И тут он замечает кровь на своих руках. Черную, давно запекшуюся кровь, не свою собственную.

И все затихло. Оглушительная тишина обрушилась на него. Он больше не слышал шума ветра в ветвях или шороха своей одежды. Даже стук собственного сердца больше не бил набатом по ушам. От былых мучительных ощущений не осталось и следа, потому что широко раскрытыми глазами он пялился сейчас на свои окровавленные руки. Он не понимал и не хотел понимать. Но страшные догадки сами прокрадывались к нему в голову.

С трудом прекратив пялиться на руки, Байерс огляделся. Он находился в лесной чаще. «Сложно было не догадаться», язвительно укорил Уилл сам себя. Он очень хотел выяснить, что конкретно произошло, но память услужливо решила не подсказывать. Споры были повсюду, это дезориентировало. Он не знал, в каком из миров находится сейчас. Подумав о чем-то с секунду, парень принял решение идти.

Он сделал пару неуверенных шагов, прежде чем его взор привлек какой-то объект. Каждый последующий шаг давался ему с большим усилием, потому что по мере того, как он приближался к предмету, он осознавал. Воспоминания нахлынули на него мощным потоком. Не веря себе, он остановился в метре от того, что когда-то было человеком.

Глаза застилали слезы, он мотал головой в неверии. Ему хотелось кричать от необратимости и собственного бессилия, ведь это что-то было не просто человеком, а Майклом Уилером. Черты узнавались только в копне волос и в одежде, наполовину орошенной кровью. Голова повернута к корням дерева. Уилл упал на колени не в силах подойти ближе. Желудок свело сильной болью, и он бы сблевал, если бы было чем.

Теперь он все вспомнил. Он вспомнил, как собственноручно убил Майка, как душил его и впивался клыками в шею еще живого человека, как разрывал зубами нежную кожу и наслаждался вкусом его крови. Уилл не помнил, чтобы Майк кричал, наверное, от того, что голосовые связки были разорваны вместе с трахеей, и пока он целовал его, так отчаянно и так самозабвенно, Уилер захлебывался собственной кровью. Ужасная картина того, как он голыми руками вскрывал его грудную клетку, ломал ребра в поисках сердца, увековечилась в его сознании. Уилл помнит, что, когда все-таки добрался до сердца, оно замерло навсегда. Он хотел себе это сердце, но он сломал игрушку прежде, чем заполучил ее.

– Теперь ты удовлетворен? – голос прозвучал одновременно со всех сторон и как будто бы изнутри, – Посмотри на этот прекрасный мир, который мы с тобой создали. Теперь ты можешь провести с ним вечность здесь.

И Уилл кричит. Он кричит, пока не кончается воздух в легких, пока силы окончательно не покидают его.

***</p>

– Эй-эй, ну все. Все хорошо… – Тони берет на руки все еще спящее, замотанное в пуховое одеяло тело. Уилл плачет, у него перехватывает дыхание, и наемнику кажется, что парень задыхается. Он обхватывает его, словно грудного ребенка, и начинает покачивать. – Проснись.

Дезмонд касается чужой щеки, поглаживает большим пальцем, касается нежно-нежно. Вытирает тыльной стороной ладони слезы. Впервые за долгое время он действительно испугался, когда услышал пронзительный крик в ночи. Конечно, с засыпанием у него были проблемы, поэтому сон его потревожен не был, просто звук был ужасающим. Он отправил его на десять лет назад, когда он еще жил с родителями, коих язык не поворачивается так назвать. Отец постоянно избивал мать, а когда на ней не оставалось живого места, он переключался на сына. Эли он не трогал, возможно, потому что осознавал ее хрупкость до поры, либо она хорошо пряталась.

И если Тони мужественно выносил все побои и издевательства, то мать не хватало надолго – она начинала кричать до того, как отец к ней притронется. Крики еще больше распаляли его, пробуждали в нем то первобытное чувство, заставляющее хищника атаковать еще более яростно. Поэтому Тони всегда молчал, так хищник терял интерес.

Поэтому крик среди ночи послужил тревожным сигналом для принятия каких-то мер. Ему опасность не грозила, демоны не преследовали его как минимум из-за того, что у него есть пушки. А вот пареньку они, кажется, наступают на пятки. Почему-то уязвимости Уилла он переживал как свои собственные, поэтому проигнорировать эти страдания он не мог.

Он коснулся губами чужого лба и закрыл глаза, не переставая покачивать. Дезмонда удивил холод кожи, как будто парень спал не в теплой кровати, а на мокром асфальте. «Неужели заболел?» – Энтони винит себя в этом, потому что в его чертовой тачке работал долбаный кондиционер. В марте-апреле жарко не бывает, но перед грозой всегда дышится тяжело, поэтому Тони вынуждено включил его. Он работал не на всех оборотах, разумеется, но видимо, достаточно сильно, чтобы простудить продрогшего человека.

Без задней мысли он залез к Уиллу под одеяло и прижался к нему всем телом в отчаянной попытке согреть. Он был холоден, как и ожидалось, но холод был неестественный, как будто бы он шел изнутри. Это вселяло беспокойство в мужчину. Вдруг Байерс дернулся и резко вдохнул через рот.

Судя по всему, это была попытка подняться, но крепкие руки держали его поперек груди, отдавая тепло. Парень начал загнанно озираться.

– Где я? – спросил парень хриплым голосом. Возможно, сорвал его от крика, либо действительно заболел.

– Берлингтон, Айова. Мотель «Кволити Инн». Ты отрубился в машине, поэтому я принял решение остановиться где-то на ночь. Знаешь, я дважды за сегодня таскал твою задницу на своем хребте, но так и не услышал ни одного «спасибо», не очень вежливо с твоей стороны, – он не наезжает, говорит со смешинкой в голосе в надежде привести Уилла в чувства, – ты как?

– Спасибо. – и отворачивается от Тони. – Куда подевалась моя книга? Мне бы хотелось скоротать ночь за чтением.

– Сначала ты ответишь на мои вопросы, потом получишь книгу, слышишь? Ты сбежал не из-за ориентации, верно? – и тут же затыкается, вспоминая о поцелуе.

– Ты все равно не поверишь, – и без того тихий голос говорил куда-то в подушку, поэтому адресат только по обрывкам слов понимал значение всей фразы.

– Я постараюсь.

– Ну-у, – Уилл ложится обратно на спину, чтобы его было лучше слышно, – меня похитил монстр и затянул в свой мир несколько лет назад, с тех пор я чувствую все, что там происходит. А еще их главарь, кажется, хочет завладеть моим телом, и пока я нахожусь неподалеку от родного города, то… как будто бы вижу будущее, что ли. Я сбежал, потому что видел, как убиваю близких мне людей. Поэтому мне нужно держаться подальше от них. Если ты был в Хоукинсе последние пару лет, то слышал, наверное, что вещи, которые там происходили, имеют мало общего с нормальностью. Я тоже ненормален.

Парень нервно усмехнулся и продолжил смотреть стеклянными глазами в потолок. Из этого рта Тони не услышал ни единого лживого слова, но содержание истории его удивило. Либо у пацана шизофрения, либо это все правда, но куда больше на правду походило первое утверждение. Но Дезмонд всегда держал свое слово, поэтому он вылез из-под одеяла и направился к сумке с вещами, где также покоилась книга.

Уилла тут же обдало холодом, он едва сдержал дрожь в теле. Скрестив руки на груди, он вдруг понял, что остался без одежды. Нижнего белья он также не чувствовал. Воспоминания о вечере тут же взбудоражили уставший мозг и окрасили щеки багряным румянцем. Теперь он чувствовал неловкость. Он не придумал ничего лучше превентивного нападения.

– Какого черта я остался без одежды, ты, извращенец?! Сначала пытаешься соблазнить меня своей реактивной тачкой, развращаешь меня, а сейчас что, решил просто изнасиловать? – вот сейчас даже Уилл не верил собственным словам, ему просто нужно было справиться со смущением.

– Ты головой ебнулся? Я избавил тебя от той мокрой одежды и, если помнишь, не самой чистой одежды. Я бы дал тебе этот чудесный халат, – Тони демонстративно

покружился, – но тогда одеяло было бы моим. Если ты не заметил, кровать тоже

твоя, пока мне приходится спать на этом богомерзком диване! Поэтому следи за

языком, иначе пойдешь на диван.

Уилл остыл. Он не умел ругаться с людьми и не хотел этого делать в принципе. Тони не стал подходить обратно к кровати, а просто швырнул книгу куда-то в ее направлении и пошел к дивану. Заденет пацана? Да насрать. Может, извилины начнут работать.

Книга приземлилась где-то в ногах, едва коснулась кокона из одеяла. Байерс не пострадал. Он включил прикроватную лампу и потянулся за книгой. Он уже было принялся читать, но посмотрел на Тони, чьи ноги не помещались на диване и тупо упирались в стену, и какая-то вселенская печаль обрушилась на Уилла. Я веду себя очень глупо.

Он максимально мягко позвал Дезмонда по имени, ответом было «мм?».

– Мне холодно. – лжет Уилл.

– Сочувствую твоему горю.

– Почитаешь мне?

Просьба прозвучала настолько невинно, будто бы ее обронил пятилетний ребенок, а не вполне себе взрослый парень. Тони знал почти все эти стихи наизусть, потому что сестра часто просила почитать ей на ночь, даже когда научилась читать. «Он сказал это с той же интонацией…», и Дезмонд не смог отказать.

Он подходит и выхватывает бархат из чужих слабых рук, устраивается рядом. Самому Тони книга тоже нравилась, но ценил он скорее не содержание, а ее исполнение. Темно-синий бархат был действительно приятным, а вышитые золотом инициалы автора на корешке добавляли ей шарма. Это было особенное издание, для истинных ценителей английской поэзии. И он бы удивился тому факту, как такая книга могла оказаться в его семье, если бы не знал историю этой самой семьи.

Мать Тони была англичанкой, ребенком войны, бежавшим от кризиса и разрухи из довольно потрепанного Лондона в пятидесятые вместе со своей бабушкой в США. Отец без вести пропал на фронте, а мать, бабушка Энтони, отчаянно ждала его и надеялась, что он все-таки уцелел. Но сколько бы писем они ни отправляли в Лондон, ответа никогда не было. Возможно, она тоже погибла, а может, нашла нового мужа и открестилась от своего прошлого. Дезмонд предпочитал об этом не думать. Он только знал, что книгу они привезли с собой в Америку, так она и хранилась в семье, пока все не пошло наперекосяк. После того самого рокового дня он не видел ее, но пару лет назад нашел похожую в антикварной лавке. Кто знает, может это она и была. Может, кто-то разграбил их дом и продал раритетную книжку. Забавно, что грабитель разбирается в литературе.

Прикасаясь к книге, он вспоминает только тот самый день, потому что впредь она ассоциировалась только с потерей. И за два года с момента ее повторного приобретения он так и не смог к ней прикоснуться, но сейчас все было иначе. Он редко вспоминал о том, что его детство было омрачено только наполовину. В целом, до того, как ему исполнилось лет 10, все было нормально. По меркам современного общества он мог сказать, что это была образцовая семья! Отец работал в нефтяной компании, денег было достаточно, чтобы содержать семью из четырех человек. Однако нефтяной кризис 1973 года внес свои коррективы. Глава семьи попал под сокращение из-за повышения цен на энергоресурсы и запил. По-черному запил. Потом в бой пошло кое-что потяжелее алкоголя, и он окончательно потерял рассудок.

Но Тони больше помнит плохое, потому что это свойство человеческой психики. Личное горе и страдания мы воздвигаем в абсолют, даруем этому все свое время и силы. Человеческая природа удивительна, и он поражается, как легко его тянет на сторону зла. Иронично, ведь позже он сам стал толкать наркоту и разрушать семьи.

«Ночь не так черна, как человек», именно так писал Гюго, и как же он был прав.

Энтони автоматически открывает книгу на знакомой странице. Седьмой стих – «Прекрасная Элинор». Уилл в ожидании смотрит на задумавшегося мужчину и совершает то задуманное, что хотел сделать еще в машине – он помещает палец на складку между бровей и разглаживает ее. Затем устраивает щеку на чужом плече и шумно выдыхает через нос у уха, показывая свое нетерпение.

Это приводит Дезмонда в чувства, и он перелистывает на несколько страниц вперед. Зачитывает вдумчиво и отчего-то тихо-тихо:

«Проглянет утро с серой поволокой,</p>

И вновь спешу я к деве черноокой;</p>

Присядет у беседки вечер тёмный,</p>

И в тишине раздастся вздох мой томный;</p>

Заслышу звон - пора прощаться с ней</p>

И дол мрачнеет от тоски моей.</p>

К деревне той, где сумраком сокрыты</p>

Слезой влажнятся нежные ланиты,</p>

Я повернусь, и вновь во мгле ступаю,</p>

Судьбу кляну и скорбь благословляю.</p>